Поцелуй Войны на вкус похож на дым и металл, мои губы открываются в ответ, как прошлым вечером. Я просто не могу не ответить ему, даже тогда, когда он олицетворяет собой все, против чего я сражаюсь.

Его язык исследует мой рот, и это длится, длится…

Война разрывает поцелуй, и реальный мир вновь обрушивается на мои плечи.

Смотрю на Всадника, словно в тумане. Он отстраняется, отступает и, не сводя с меня подведенных глаз, зовет:

– Деймос!

Конь подбегает к хозяину, словно только и ждал приказа. Всадник запрыгивает в седло, а я стою, пытаясь понять, о чем, черт побери, я только думала, отвечая на его поцелуй?

Не произнеся больше ни слова, Война бросает на меня последний взгляд, и вновь врывается в битву.

Когда битва заканчивается, не остается… ничего.

Улицы полны умерших и умирающих. Город превратился в обугленные руины. Небо, затянутое дымом, стало красно-коричневого цвета. Пепел хлопьями опускается на землю. Пленников увели, солдаты возвращаются тем же путем, каким и пришли. Руки дрожат от боли, усталости, голода и ужаса происходящего. Все, что случилось сегодня, было неправильно.

Покидая город, я снова сталкиваюсь с Войной. Всадник стоит на перекрестке спиной ко мне, окруженный трупами. С головы до ног покрытый кровью, он спокойно созерцает картину разрушений.

Он не может быть божественным посланником. Не может. Чистая душа не принесла бы в мир столько боли. Но затем он оборачивается, и наши взгляды встречаются. В глубине, за жаждой крови, в его глазах видна решимость. И если смотреть достаточно долго, можно даже подумать, что Всадника тяготит эта ноша. Я отвожу взгляд, пока этого не произошло.

Переступая через мертвые тела, прохожу мимо Войны, словно он невидимка. Не проходит и нескольких минут, как за спиной раздается стук копыт. Оборачиваюсь и вижу, что Всадник направляется ко мне. Он наклоняется в седле и вытягивает руку. Я пытаюсь уйти с дороги, но Всадник приближается. Расстояние между нами сокращается – десять метров, пять, два.

Его рука ударяет меня под ребра, подхватывает с земли. Дыхание выбивает из легких, когда он поднимает меня в седло. Хватаю ртом воздух, а Война прижимает меня к своей груди.

– В следующий раз ты меня дождешься, – шепчет он мне на ухо.

Я так не думаю…

Город остается позади, а я хмуро поглядываю на Всадника через плечо, злясь, что сижу так близко к нему и прижата так крепко. Сделав несколько глубоких вздохов, говорю:

– Из-за тебя мне сегодня пришлось убивать.

Я убивала его солдат, но все же… Это было неправильно. Неправильно.

Война не отвечает.

Ну конечно!

Деймос замедляет шаг, когда мы подъезжаем к армии, собравшейся на окраине города. Не знаю, почему солдаты Войны и сам он решили задержаться здесь, а не вернулись обратно в лагерь.

Деймос замирает, и я легко соскальзываю с его спины. Война отпускает меня. Это должно бы насторожить, подсказать, что здесь творится нечто странное. Чувствую, как взгляд Всадника прожигает мне спину, пока иду к воинам, столпившимся у городских стен. Они смотрят на своего военачальника, словно ждут его слов.

Всадники Фобоса собираются вокруг Войны, некоторые из них все еще верхом. Я смотрю на этих крепких мужчин с алыми лентами, повязанными на плече. У многих глаза, как и у Войны, подведены темной краской. Наступает тишина, от которой кожу покалывает, будто иголками. Все взгляды обращены к Войне. Что происходит?

Всадник молча оборачивается к руинам Ашдода, обращая к ним раскрытую ладонь. Его рука начинает мелко дрожать, скрытые доспехами мышцы напрягаются. Он медленно, словно тяжелую ношу, поднимает руку все выше и выше.

Я вглядываюсь в восторженные лица. Да что тут творится?!

Целую минуту вокруг все тихо и спокойно. А затем я чувствую…

Земля начинает дрожать. Сперва едва заметно – я даже подумала, что померещилось, – затем все сильнее. Мелкие камушки подбрасывает вверх.

Война сидит верхом на Деймосе, рука воздета, выражение лица непроницаемо. Дрожь пробегает по моей спине. Что-то происходит… Земля покрывается трещинами. Солдаты отшатываются, отпрыгивают в сторону. А потом…

Земля приходит в движение – не просто раскалывается, а именно движется. Она будто живая, и я не понимаю, в чем дело, пока из-под земли не поднимается иссохшая рука.

– О боже! – выдыхаю я.

Это восстают мертвые.

Глава 14

Истории не лгали – те, что пришли с востока, те, что о востоке рассказывали.

Мой взгляд мечется по земле. Повсюду восстают мертвецы. Десятки, сотни… Поле под моими ногами покрыто множеством безымянных могил, из них поднимаются давно почившие. Часть из них уже превратилась в скелеты, у других на костях еще остались ошметки плоти. Выбравшись на поверхность, мертвые поворачиваются к Ашдоду.

Меньше минуты спустя до нас доносятся первые далекие крики. Боже, в городе еще остались люди!.. Ужасная правда проникает в мое сознание. Парализующая правда. Мертвые убивают тех, кто еще остался в живых. Вот почему до нас доходили только слухи о городах, которые сровняли с землей. Война не оставляет выживших, и некому предупредить о его прибытии.

Я проталкиваюсь мимо солдат, прохожу мимо всадников Фобоса. Передо мной дорога в Ашдод, она тянется до самых его стен. Ноги подгибаются, когда я поднимаю глаза и вижу полыхающий город, захваченный зомби.

Я смотрю на Войну, замершего с простертой рукой. Он начал все это одним взмахом руки. Ноги сами несут меня к нему. Фобосы на лошадях преграждают мне путь.

– Господина нельзя тревожить.

Война поворачивается к нам, в его глазах плещется тьма. Он опускает руку, но крики не стихают.

– Jehareh se hib’wa, – произносит он.

Пропустите ее.

Я проталкиваюсь мимо Фобосов, чувствуя на себе взгляд Всадника.

– Останови это, – прошу, оказавшись рядом с ним.

С непонятным выражением лица он долго смотрит на меня. Затем отворачивается, устремив взгляд на город. Вот и ответ, он читается в каждой линии его тела.

Нет.

– Останови! – повторяю громче. – Прошу. Это не война.

Это истребление.

Голос Всадника гремит, как раскаты грома:

– На то воля Божья.

Приходится ждать, пока все не закончится. Происходит это чудовищно быстро. Очевидно, мертвые непобедимы – если противник уже мертв, остановить его невозможно. Вскоре крики напоминают не отдаленный хор, а шепот, потом и вовсе стихают. Вокруг что-то меняется. Неуловимо, не могу сказать, как именно, но становится легче. Может быть, общее напряжение спадает? Толпа постепенно приходит в себя. Война опускает руку и поворачивает коня прочь от города, ко мне.

Он останавливается рядом и протягивает руку. Ту же, которой только что поднимал мертвых из могил.

– Aššatu, – зовет он.

Жена.

Ясно, что он собирается опять затащить меня на коня и отвезти в лагерь. Я отшатываюсь и поднимаю глаза, чтобы встретиться со Всадником взглядом.

– Ненавижу тебя, – говорю я тихо. Кровь стучит в висках. – Наверное, я ненавижу тебя больше, чем кого-либо в своей жизни.

Клянусь, на миг Война становится… растерянным. Я делаю шаг назад, и Всадник опускает руку. Медлит еще немного, и я снова чувствую его глубокое сомнение. Несмотря на то, что Война якобы многое знает о людях, с одним он справляться не научился – с нашим настроением.

Он в последний раз окидывает меня тяжелым взглядом и выезжает вперед, чтобы возглавить армию. Наверное, решил, что я вместе с его воинами пойду в лагерь пешком. Но нет. Я статуей застываю на месте, наблюдая, как воины уходят той же дорогой, что пришли сюда. Оборачиваюсь к горящим руинам Ашдода. Сердце сжимается. Иерусалим в последние минуты выглядел так же? Если бы я стояла тогда на Масличной горе и смотрела на родной город, он был бы он таким же тихим, замершим, мертвым?

Дрожа, делаю несколько шагов в сторону города. Возможно, это мой шанс. В городе наверняка найдутся велосипеды, лодки, еда. Я смогу вооружиться, собраться в дорогу и сбежать. Быстро обернувшись, проверяю, не ищут ли меня. Но нет, никто даже не обернулся мне вслед.

Почему меня не пытаются остановить? Тревожная мысль вспыхивает в сознании, и я вновь поворачиваюсь к Ашдоду. Делаю еще несколько шагов по дороге и решаю: нужно торопиться, если я действительно хочу бежать. Война наверняка вернется за мной, и можно только вообразить, как он будет зол. Подгоняемая этой мыслью, бегом направляюсь к городу.

Глава 15

Над улицами Ашдода кружит пепел, пахнет дымом и горелой плотью.

Как в тех историях… Теперь я их понимаю. Улицы, заваленные костями; кладбища, засеянные, подобно полям, но не семенами, а трупами. Наклонившись, подбираю бедренную кость скелета, который лежит на дороге. Перебив всех, кто оставался в городе, мертвецы вновь превратились в прах. Холодок пробегает по спине, когда я замечаю трупы тех, кто погиб сегодня, и останки тех, кто умер давно.

Так, теперь нужно найти велосипед.

Рыскаю по улицам, ищу уцелевшие велосипеды, стараясь не пугаться жуткой тишины. Я так увлечена поисками, что едва не пропускаю тихие шаги за спиной. Оборачиваюсь, но уже слишком поздно.

Огромный мужчина всего в нескольких метрах от меня. Он мчится ко мне, занеся над головой меч. У меня считаные секунды, чтобы достать оружие. Он обрушивает меч на меня, и я вскрикиваю, отражая атаку. Его меч ударяет о мой, более короткий. Чтобы не подпускать противника слишком близко, приходится держать оружие обеими руками.

Я смотрю мужчине в глаза. Вот черт! Они стеклянные, как у куклы, и слегка затуманенные. Но хуже всего то, что в глубине глаз ничего нет – ни разума, ни любопытства, ни личности. Человеческая душа существует, обязана существовать, но глаза этого человека искра жизни уже покинула.

Пинаю противника ногами, отталкиваю его и выигрываю несколько драгоценных секунд. Теперь я могу его рассмотреть: не только глаза мужчины кажутся неправильными. Он истекает кровью – на животе у него большая рана, кожа стала пепельно-серой. Этот человек сражается, но нет никаких сомнений: он мертв.

Успеваю снять лук с плеча, прежде чем зомби снова бросается в атаку. Стрелы гремят в колчане, я выхватываю их одну за другой. Чувствую себя идиоткой. Я пришла сюда, уверенная, что действие магии, с помощью которой Война поднимал мертвых, закончилось. Как можно было так ошибиться? Вероятно, я заслуживаю подобной смерти.

Зомби продолжает наступать, а я могу только отражать его удары. Надеюсь, мой меч достаточно остер для настоящей резни – одним уколом труп не остановить. Я хватаю мужчину за запястье и тут же едва не выпускаю его. Его кожа ледяная, и… рука слишком твердая… или, наоборот, слишком мягкая, там, где не должна. Это совершенно ненормально! Секунду спустя опускаю меч на его запястье и начинаю пилить кость. Противник вырывает руку, и я чуть не падаю на него. В панике выхватываю кинжал из ножен и, морщась от отвращения, вонзаю ему сначала в один глаз, потом в другой. Если он не будет видеть, возможно, мне удастся спастись.

Напоминаю себе, что этот человек уже мертв, он всего лишь марионетка в чужих руках и боли не чувствует. Я почти уверена, что это действительно так. Зомби отбрасывает меч и хватает меня за горло. Теперь моему слепому противнику не нужно видеть меня, чтобы убить. Он и без глаз запросто оторвет мою тупую башку.

Я еще отчаянней начинаю пилить его руку, но все бесполезно. Тогда я упираюсь ему в грудь – сначала одной ногой, потом второй. Перед глазами мелькают черные точки. Я задыхаюсь.

Захлебываюсь водой…

Нет, нет, нет! Только не снова.

Снова бью зомби ногой в грудь, вырываюсь из захвата.