Ю_ШУТОВА: Ген бессмертия

Диона

– Добро пожаловать в океанский мир Дионы. Пожалуйста, займите ваше место в надводном модуле, он доставит вас на поплавок. Перед вами раскинется бескрайний мир океана…

Проникновенный голос Джесики, виртуальной хозяйки турстанции расписывал прелести одинокого путешествия в глубинах, но Петров не слушал, вся необходимая информация сама намотается на мозги: правила безопасности, инструкция к оборудованию, если его можно так назвать, все про флору и фауну планеты. В конце отпуска можно это стереть, а можно унести с собой в памяти. Все для удобства клиентов, все на благо человека.

Чёрт, дал же себе слово не вспоминать о работе, но вот, выскочила это навязчивая фразочка из корпоративного кодекса: «Все на благо человека», и тут же закрутилось в голове: «…феномен синтетической летальности при достижении возраста…» Тьфу, тьфу, изыди, послали тебя, Петров, отдыхать – отдыхай. Не мути свое сознание, а то выгоришь – потеряет корпорация ценного работника. А сам-то ты чем тогда займешься? Мемуары засядешь писать? «Как я был ведущим инженером проекта GL111z». Пардон, индекс проекта засекречен. Тогда так: «Как я кромсал и клеил летальные аллели, и как из этого ничего не вышло».

Крохотный одноместный экраноплан-беспилотник, раскинув крылья, скользил в полуметре над водой. Под прозрачным полом чуть искрящейся изумрудной лентой неслась поверхность океана. До поплавка, небольшой станции, откуда начинался спуск в глубины Дионы, Петров долетел за десять минут стандартного общеземного времени, хотя от берега было миль тридцать. Ионный двигатель позволял двигаться и быстрее, но это уже перегрузки, это не для туристов. Еще минут сорок заняло знакомство с «оборудованием» и цикл «врастания». Петров, очень далекий от морского отдыха, впервые столкнулся с этим. Ну, видеть-то видел по визору, но сам не пробовал.

«Вот насоветовал Санёк. И на что я теперь похож?» – усмехался он, улегшись в открытый полукокон и глядя в голографический экран на то, как он превращается в ихтиандра. За уши пристраиваются розовые кустики жабр, совсем как у аксолотля, верхнюю часть лица накрывает прозрачная мягкая линза, на ногах «отрастают» ласты, тело обволакивается тоненькой пленочкой. Все это сделано из биогена, хрящеподобной псевдоживой субстанции, тоже, кстати, продукта родной корпорации. Биоген насыщен сосудами. Он срастается с телом, становится второй кожей, не только позволяет ей дышать, но усиливает кислородный обмен и заодно защищает от глубинного холода океана. Жаль, только живет недолго. Этот «костюмчик» рассчитан на шесть часов. Нужно успеть вернуться на поплавок, пока биоген не начал разлагаться. Но прикрепленный к виску чип предупредит, когда надо будет поворачивать лыжи, ну то есть ласты. О любой опасности предупредит, он мониторит округу на мили. Хотя какие тут опасности?! Это же туристический курорт. Десятимильная зона вокруг поплавка огорожена отпугивающей сетью, ультразвуковой, энергетической, пространственно-флуктуационной, или еще какой – в приветственной речи Джесика о технических подробностях особо не распространялась. Главное: здесь абсолютно безопасно. Кораллы, рыбки, безобидные дракончики и колоритные парусники, чем-то напоминающие земных мант, только плывущие, выставив крыло вертикально. Закрепленная на лбу микрокамера позволит «создать прекрасный фильм о подводном царстве Дионы», – это тоже радостно напела Джесика.

***

– Ну чё, Геныч, как дела? – Санёк распахнул дверь лаборатории и ввалился носорожьей тушей.

Это Петрову – Санёк, давний друг и однокашник, а всем остальным – Александр Игнатьевич Иловайченко, директор отдела «Генетическая Перспектива» корпорации «Заслон».

– Нормально. Шестой этап закончили, и, ты знаешь, есть, есть очень интересные зацепочки. Метилирование гена рецептора глюкокортикоидов дает…

Иловайченко двинул пухлой ладонью, смахивая за дверь лаборантку Леночку, уселся на ее место. Офисное креслице протестующе крякнуло.

– Я не про этап. Я, Геныч, про твои дела, – друг-начальник принажал на «твои».

Петров как-то замитусился, нервно подергал русую челку, пробежался с угла на угол просторной лаборатории, переложил с места на место какие-то бумаги, опустив глаза, ответил:

– Да тоже нормально, скрининг я прошел, ничего вопиющего там нет. Ну некоторое снижение уровня экспрессии…

– Знаю. Читал заключение. Поэтому и пришел. Да ты бы сел. Поговорить надо.

Петров присел на край стола, за которым вальяжно развалилось его непосредственное начальство.

– И что скажешь, Санёк?

Гена чувствовал: от разговора ничего хорошего ждать не придется. И оказался прав.

– Выгорел ты, Геныч. Ну почти. Еще чуть-чуть и алес, – видя, что друг пытается что-то возразить, протестующе поднял руку. – Не спорь, не спорь. Ты сколько уже этим проектом руководишь? Лет тридцать?

– Тридцать четыре, – выдохнул Петров.

– Во-о-от. А результатов – фиг да нифига. Великая цель – победить саму матушку Смерть. Дать человеку бессмертие. Или, хотя бы, почти. И смириться с тем, что не ты это сделаешь, не успеешь, помрешь раньше, очень тяжело. Сколько нам с тобой еще осталось? Лет двадцать? Ну тебе может поболе, я-то со своим, – он обвел руками необъятные телеса, – багажом раньше сойду. И ты гонишь лошадей: скорей, мати-йёти, скорей, болезные!

Он помолчал, вытащил из кармана штанов носовой платок, смахивающий на небольшую скатёрку, шумно высморкался. Подержал паузу. Петров тоже молчал, ждал продолжения.

– Короче, Геныч, вали-ка ты в отпуск, – еще один отсекающий протесты жест, – властью, данной мне Генеральным советом директоров нашей многоуважаемой Заслонки, повелеваю: в отпуск! На полгодика, а? Ничего, Перспектива подождет. Мне проще подморозить проект, чем искать нового руководителя. Да, я меркантильный самодур. И не спорь, приказ я уже подписал. Я босс, мне решать.

– С понедельника валить?

– Зачем с понедельника? Понедельник, сам знаешь, когда начинается. Сегодня вали. Вот прямо сейчас. Что, еще два рабочих часа? И много ты за два часа успеешь? За тридцать сколько-то там лет не успел, а за пару часов успеешь. Гениальность осенит. Ген гениальности в Гене очнется, – Иловайченко засмеялся, подхрюкивая: любил подобные созвучные масло-масляные фразочки, придумывал постоянно и всегда радовался им, – давай пошли. Я тебе одно турагентство покажу, шикарное, они быстро тур нарисуют.

Петров пожал плечами:

– Зачем турагентство? Что я из дома не организую?

Приятель ухмыльнулся:

– Неа. Я тебя не знаю, что ли? Проваляешься на диване, ну на крайняк в Хибины метнешься. «Лыжи у печки стоят…», – фальшиво пробасил Санёк и добавил, – Так и простоят у печки. А ты через неделю прискачешь: вот он я, отдохнутый – свеж, как огурец, дайте поработать. А мне надо тебя на полгода куда подальше спровадить, что б ты мозги свои вычистил. Так что двинем к Кириллу и Мефодию.

– Кто это?

– Ну турагентство. Называется так. Не знаю, почему. Может, хозяева – братья, вот и назвали своими именами, может, у них фамилия неблагозвучная. Прикинь название типа «Братья Сопляковы». Не звучит. А «Кирилл и Мефодий» звучит. Я, кстати, там в прошлом году тур заказывал, океанский. Три месяца из воды не вылезал, думал, плавники отращу. На Дионе. Слыхал про такую планетку?

Петров покачал головой:

– Не слыхал. Это ближний космос или фронтир?

– Вот как раз в прошлом году из фронтира вывели. Там почти сплошняком вода, только небольшая кучка островов. Устроили курорт. Для любителей подводных вояжей. По океану повсюду разбросаны маленькие станции, поплавки, и можно квестом от одного к другому плыть, а можно просто вокруг одного понырять. Тебе бы неплохо было. Вода здорово мозг прочищает, вообще думать перестаешь.

Лифт сбросил их с пятьдесят второго этажа, двери распахнулись и беззвучно сомкнулись за спиной. Петров обернулся на башню корпорации, уходить не хотелось. Ехать куда-то – ползать по горам, бултыхаться в океане, что там еще может придумать друг и начальник – все это так не ко времени. Сейчас, когда появился пусть маленький, но все же прорыв. Над прозрачными воротами сияли буквы: «На шаг впереди во всех отношениях». Вот и они сделали крохотный шажок вперед, надо развивать успех, а ему придется на полгода выпасть из процесса. Обидно. Но ведь Сашка прав, он и сам чувствовал: еще чуть-чуть и резерв, его собственный резерв, будет вычерпан до дна. Да какое там! Уже ложка шкрябает по дну – ему казалось, он даже слышит это металлическое «шурх-шурх». Лучше пусть в отпуск ушлют, чем окончательно спишут, переведут в принцы-администраторы или почетные представители. Но осознание чужой правоты настроения не поднимало.

Пневмопоезд за считанные минуты доставил приятелей от Новой Славянки, где располагалась штаб-квартира корпорации, до центра города и выплюнул на станции «Гостиный двор». Вынырнув на поверхность, они уперлись в людскую толпу, запрудившую перекресток Невского и Садовой. Со всех четырех сторон беспомощно замерли брошенные беспилотники. В воздухе порхали чижики – крохотные дроны-наблюдатели. Над толпой вздымались плакаты, написанные на бумаге. На взгляд Петрова это выглядело нелепо: зачем переводить столько целлюлозы, разве нельзя было свои лозунги просто высветить лазерными лучами? Подобные заявления он встречал не раз: «Модификанты – нелюди», «Верните нам нормальную семью», «Homo naturalis», «Мы хотим просто жить», «Долой вакцину молодости» и прочее.

Подскочил старик: чуть сгорбленный торс, морщины, волнами сбегающие по лицу. Рука, усыпанная блеклыми веснушками, сунула под нос веер бумажных листовок.

– Вот, молодые люди, – надтреснутый голосок впился Петрову в уши, – возьмите. Человек – существо натуральное, а эти… – он оглядел друзей с головы до ног, и голосок приобрел презрительные нотки. – Хотя какие вы молодые… Небось старше меня.

Старик растворился в толпе, но листовки все же втиснул в широкую ладонь Иловайченко. Тот смял их, не читая. Оглянулся в поисках утилизатора, не нашел и затолкал в карман. Засопел, недовольно.

– Слушай, ну вот чего они, Геныч? Чего им надо? Не хотят жить молодыми и здоровыми? Хотят быть, как этот? Ни фига не шарят ни в генетике, ни в эпигенетике, а выводы делают. Модификанты, понимаешь, не люди. А кто? Конь в пальто? Вакцина молодости… Дураки…

Помолчал, мусоля какую-то мысль.

– Хотя правильно. Вот это они правильное название придумали. Не научное ни разу, зато красивое, – и повторил, вроде уже утешившись, – вакцина молодости. Звучит.

Они обогнули митингующих, пошли в сторону Фонтанки.

– Знаешь, Саня, я первый раз старика увидел, когда мне четыре года было, – Петров сам не понял, почему вдруг вспомнил тот давно позабытый детский эпизод и почему решил рассказать его.

– Испугался тогда до икоты. Думал это чудовище, инопланетник.

– И кто это был?

– Дядя Паша, папин младший брат. Он тогда домой вернулся. Умирать.

– И что?

– Через полгода умер. На похоронах больше всего жалко дедушку было.

– Он еще жив был?

– Да. Папа старшим сыном был. Ему тогда около девяносто было, а деду… точно не помню, сто двадцать где-то. Он потом еще восемь лет прожил.

– А дяде Паше твоему?

– Они с отцом погодки были. Только папа молодой и здоровый, а дядя Паша… Он отказался от программы. Ну первую-то инъекцию ему в младенчестве сделали, это само собой, а вот, став взрослым, не захотел продолжать программу генной модификации. Решил прожить, как эти говорят, натуральным человеком. Как будто мы не натуральные. И вот, когда дяди Пашин гроб уезжал в плазменную печь, дед все плакал, все повторял: «Сынок, сынок…» Вот тогда я, маленький, впервые осознал: мы все умрем. Умрет дед, умрут мои молодые родители и я умру. И я сказал сам себе: «Никто не должен умирать».

– И ты решил стать генетиком.