– Неужели об этом непременно нужно говорить? – сказала она упавшим голосом.

– Необходимо коснуться этой темы, – ответил я, – но не задерживаться на подробностях. Скажем только, что вы можете как выйти, так и не выйти замуж. В первом случае я должен заранее подготовить ваш брачный контракт, однако я не могу сделать этого, хотя бы даже из вежливости, не посоветовавшись с вами. Может статься, сегодня мне представился последний шанс услышать от вас самой о ваших пожеланиях. А посему давайте предположим, что ваш брак состоится, и позвольте мне изложить так кратко, насколько это только возможно, каково теперешнее положение ваших дел и каким оно может стать в будущем, после вашего замужества.

Я объяснил мисс Фэрли смысл составления брачного контракта, а затем подробно описал ее перспективы, во-первых, к моменту ее совершеннолетия и, во-вторых, после смерти ее дядюшки, подчеркивая разницу между собственностью, владелицей которой она будет лишь пожизненно, и состоянием, которым сможет распоряжаться по своему усмотрению. Она слушала внимательно, с подавленным, как и раньше, выражением лица, по-прежнему нервно сжимая руки на коленях.

– А теперь, – сказал я в завершение, – сообщите мне, какие условия вам угодно поместить в контракт, который будет составлен в случае, если, как мы с вами предположили, ваш брак будет заключен, разумеется с одобрения вашего опекуна, поскольку вы еще несовершеннолетняя.

Она беспокойно подвинулась на стуле, а потом вдруг посмотрела на меня очень серьезно.

– Если это случится, – начала она слабым голосом, – если я…

– Если вы выйдете замуж, – помог я ей договорить.

– Он не должен разлучать меня с Мэриан! – вскричала она с неожиданной для нее энергичностью. – О мистер Гилмор, молю, пусть в контракте будет условие, что Мэриан останется жить со мной!

При других обстоятельствах мне, вероятно, показалось бы забавным это чисто женское истолкование моего вопроса и предшествовавшего ему пространного объяснения. Но ее взгляд и интонация, с которой она произнесла свою просьбу, были таковы, что не просто настроили меня на серьезный лад, они обеспокоили меня. Ее немногие слова обнаруживали отчаянное желание девушки цепляться за прошлое, что не предвещало ничего хорошего для будущего.

– О том, чтобы Мэриан Холкомб жила с вами, легко договориться частным образом, – сказал я. – Вы, кажется, не поняли моего вопроса. Он относился к вашему состоянию, к вашим деньгам. Предположим, став совершеннолетней, вы захотели бы составить завещание, кому вы пожелали бы оставить ваши деньги?

– Мэриан была для меня и матерью, и сестрой, – ответила добрая, любящая девушка, и ее прелестные голубые глаза засверкали при этих словах. – Могу я завещать их Мэриан, мистер Гилмор?

– Конечно, моя милая, – ответил я. – Но вспомните, какая это большая сумма. Вы хотите, чтобы она целиком отошла мисс Холкомб?

Мисс Фэрли колебалась, она то бледнела, то краснела, а ее рука снова потянулась к альбому.

– Нет, не всю, – проговорила она наконец. – Есть еще один человек, кроме Мэриан…

Она замолчала. Яркий румянец выступил на ее щеках, пальцы тихо выстукивали такт на полях альбома, словно она машинально наигрывала любимый мотив.

– Вы имеете в виду кого-нибудь еще из членов вашей семьи, помимо мисс Холкомб? – подсказал я, видя ее затруднение.

Румянец залил лоб и шею мисс Фэрли; ее нервные пальцы вдруг крепко сжали альбом.

– Есть еще один человек, – продолжала она, не обращая внимания на мои слова, хотя, по всей видимости, слышала их, – есть еще один человек, которому, наверное, было бы приятно получить от меня что-нибудь на память, если только я могу оставить… Ведь в этом нет ничего дурного, если я умру раньше.

Она снова замолчала. Румянец, так неожиданно заливший ее щеки, так же неожиданно сошел с них. Рука, державшая альбом, задрожала и выпустила его. На один лишь миг она подняла на меня глаза и в ту же секунду отвернулась. При этом движении она выронила на пол свой носовой платок и торопливо закрыла лицо руками.

Как печально было мне, тому, кто помнил ее веселым, счастливым ребенком, смеявшимся по целым дням, видеть теперь перед собой девушку, пребывавшую в самом расцвете юности и красоты, в таком подавленном и расстроенном состоянии!

Огорченный ее слезами, я словно позабыл о годах, минувших с тех пор, как она была маленькой девочкой, я пододвинул к ней свой стул, поднял с ковра упавший носовой платок и мягко отвел ее руки от лица.

– Не плачьте, душа моя, – сказал я, вытирая ей слезы, как будто она все еще была той маленькой Лорой Фэрли, которую я знал десять лет назад.

Это был лучший способ успокоить ее. Она положила свою головку мне на плечо и улыбнулась сквозь слезы.

– Мне очень жаль, что я забылась, – сказала она просто. – Я не совсем здорова в последнее время, чувствую себя очень слабой и немного нервничаю, часто плачу без причины, когда остаюсь наедине с собой. Но теперь мне уже лучше, и я могу отвечать вам, мистер Гилмор, право, могу.

– Нет-нет, моя милая, – возразил я, – будем считать, что на настоящий момент тема нашего разговора исчерпана. Вы сказали довольно, чтобы я наилучшим образом позаботился о ваших интересах, а подробности мы обсудим как-нибудь при случае. Оставим пока дела и поговорим о чем-нибудь другом.

Я начал с ней разговор на другие темы. Через десять минут она сделалась веселее, и я поднялся, чтобы попрощаться с ней.

– Приезжайте к нам снова, – сказала она серьезно. – Я постараюсь быть более достойной вашего доброго расположения ко мне, если только вы приедете снова.

Опять она цеплялась за прошлое, но теперь в моем лице, как раньше цеплялась за него в лице мисс Холкомб. Меня тревожило, что уже в начале своей жизни она оглядывается назад, как я – в конце своей.

– Если я приеду, надеюсь найти вас в лучшем здравии, – сказал я, – веселее и счастливее. Да благословит вас Бог, моя милая!

Вместо ответа она подставила мне щеку для поцелуя. Даже у адвокатов есть сердце, и мое слегка ныло, когда я покидал ее.

Наше свидание длилось не более получаса. В моем присутствии мисс Фэрли не обронила ни слова, чтобы объяснить мне тайну своего огорчения и тревоги при мысли о предстоящем замужестве, однако она успела привлечь меня на свою сторону в этом вопросе, хоть я и не понимаю, как ей это удалось. Я вошел в комнату молодой девушки, чувствуя, что сэр Персиваль Глайд имеет все основания жаловаться на ее обращение с ним. Вышел же я оттуда, в глубине души желая, чтобы она поймала его на слове и потребовала разрыва помолвки. Человек моих лет и опытности не должен был бы колебаться таким образом. Я не стану оправдывать себя, я могу говорить только правду и говорю, что это было так.

Час моего отъезда приближался. Я послал сказать мистеру Фэрли, что зайду попрощаться с ним, если ему будет угодно, но что он должен заранее извинить меня, поскольку я спешу и наше свидание будет коротким. Он прислал мне ответ, написанный карандашом на полоске бумаги:

Сердечно кланяюсь и желаю Вам всего лучшего, дорогой Гилмор. Поспешность любого рода чрезвычайно пагубна для меня. Ради всего святого, берегите себя! Прощайте.

Перед самым моим отъездом я ненадолго встретился наедине с мисс Холкомб.

– Вы сказали Лоре все, что хотели? – спросила она.

– Да, – ответил я. – Она была очень слаба и сильно нервничала. Я рад, что у нее есть вы, чтобы позаботиться о ней.

Проницательные глаза мисс Холкомб внимательно изучали мое лицо.

– Вы, кажется, переменили свое мнение о Лоре, – сказала она. – Сегодня вы более снисходительны к ней, чем вчера.

Ни один здравомыслящий мужчина не станет, не будучи подготовленным, вступать в словесные препирательства с женщиной, а посему я только и ответил:

– Дайте мне знать, как сложатся дела. Я не стану ничего предпринимать до того, как получу от вас весточку.

Она по-прежнему очень серьезно смотрела на меня:

– Мне хотелось бы, чтобы все это поскорее кончилось, и кончилось хорошо. Вероятно, и вы желаете того же, мистер Гилмор.

С этими словами она ушла.

Сэр Персиваль очень вежливо настоял, чтобы проводить меня до экипажа.

– Если вам доведется бывать по соседству с моим поместьем, – сказал он, – пожалуйста, не забудьте, что я искренне желаю познакомиться с вами поближе. Проверенный и надежный старый друг этой семьи будет всегда дорогим гостем в моем доме.

Какой приятный человек – любезный, внимательный, восхитительно свободный от предрассудков гордости – джентльмен с головы до ног. Когда я ехал на станцию, я чувствовал, что с удовольствием сделал бы в интересах сэра Персиваля Глайда все от меня зависящее, кроме составления брачного контракта его жены.

III

Прошла целая неделя после моего возвращения в Лондон, без каких-либо вестей от мисс Холкомб.

На восьмой день на моем столе среди прочих появилось и письмо, надписанное ее рукой.

В нем сообщалось, что предложение сэра Персиваля Глайда было окончательно принято и что свадьба состоится, как он того и хотел, еще до конца этого года. По всей вероятности, брачная церемония совершится в последних числах декабря. Двадцать один год исполнится мисс Фэрли только в марте, следовательно она станет женой сэра Персиваля за три месяца до своего совершеннолетия.

Мне не следовало бы ни удивляться, ни огорчаться, и тем не менее я был удивлен и огорчен. К этим чувствам примешивалось разочарование, вызванное неудовлетворительной краткостью письма мисс Холкомб, что окончательно расстроило меня на целый день. В шести строках своего письма моя корреспондентка уведомляла меня о принятом предложении, в следующих трех – о том, что сэр Персиваль уехал из Камберленда к себе домой, в Хэмпшир, а в двух последних предложениях сообщала, во-первых, что Лоре необходима перемена обстановки и более веселое общество и, во-вторых, что по этой причине мисс Холкомб решила отправиться вместе с сестрой в Йоркшир, в гости к старым друзьям. На этом письмо заканчивалось, нисколько не разъяснив обстоятельств, вынудивших мисс Фэрли принять предложение сэра Персиваля Глайда всего через неделю после того, как я видел ее в последний раз.

Впоследствии мне рассказали о причине этого неожиданного решения. Однако не стану рассказывать обо всем этом с чужих слов. События происходили на глазах мисс Холкомб, и, когда наступит черед ее повествования, она опишет их со всеми подробностями, именно так, как они развивались на самом деле. Но прежде чем я отложу перо и предоставлю другим продолжать рассказ, я, в свою очередь, считаю своим долгом описать одно дело, имеющее отношение к предстоящему замужеству мисс Фэрли, в котором я принимал непосредственное участие, а именно: составление ее брачного контракта.

Упоминая об этом документе, дабы быть правильно понятым, я непременно должен прояснить некоторые подробности относительно материального положения невесты. Я постараюсь изложить их кратко и просто, воздержавшись от использования профессиональной терминологии. Это обстоятельство чрезвычайно важно. Предупреждаю всех, кто читает эти строки, что наследство мисс Фэрли играет существенную роль в ее истории и что, если они хотят понять суть описываемых событий, им совершенно необходимо знать то, что известно мне.

Наследство мисс Фэрли было двоякого рода: оно состояло из возможной части, поместья, которое отойдет к ней лишь после смерти дяди, и безусловной части, денег, которые она должна была получить после своего совершеннолетия.

Поговорим сначала о поместье.

При деде мисс Фэрли по отцовской линии (назовем его мистером Фэрли-старшим) Лиммериджское поместье переходило от одного из членов этого семейства к другому на следующих основаниях.