Артур Конан Дойл: Маракотова бездна

Маракотова бездна

I

Так как эти документы попали в мои руки для издания, я должен предварительно напомнить читателю о трагическом исчезновении паровой яхты «Стратфорд», которая год назад вышла в море для океанографических исследований и изучения жизни морских бездн. Организовал экспедицию Маракот, доктор географических наук, знаменитый автор «Ложнокоралловых формаций» и «Морфологии пластинчатожаберных». Доктора Маракота сопровождал мистер Сайрес Хедли, бывший ассистент Зоологического института в Кембридже, перед отправлением в плавание работавший в Оксфорде сверхштатным приват-доцентом. Судно вёл капитан Хови, опытный моряк. Команда состояла из двадцати трёх человек, в их числе американец – механик с завода «Мерибэнкс» в Филадельфии.

Все они – и команда, и пассажиры – исчезли без следа, и единственным воспоминанием о «Стратфорде» было донесение одного норвежского барка, который встретил корабль, вполне подходивший к приметам погибшего судна, и видел, как он пошёл ко дну во время сильной бури осенью 1926 года. Позже по соседству с местом, где разыгралась трагедия, был найден спасательный ялик с надписью «Стратфорд»; там же плавали решётки, сорванные с палубы, спасательный буёк и части спардека. Всё это вместе с отсутствием каких-либо сведений о корабле создавало полную уверенность в том, что никто и никогда не услышит больше ни о нём, ни о его команде. Ещё больше подтвердила эту уверенность случайно перехваченная в то время странная радиограмма, не совсем понятная, но не оставляющая сомнений в трагической судьбе парохода. Текст радиограммы я приведу позже.

В своё время в подготовке экспедиции были отмечены некоторые особенности. Прежде всего, необычайная таинственность, которой окружал экспедицию профессор Маракот. Он был известен как ярый враг всякой гласности, враг газетной шумихи, и эта его черта особенно ярко проявилась в том, что он отказался давать интервью и не допустил представителей печати на судно, когда «Стратфорд» ещё стоял в доке Альберта. За границей ходили слухи об установленных на корабле новых оригинальных приспособлениях, предназначенных для исследования жизни на больших глубинах, и эти слухи были подтверждены правлением заводов «Хэнтер и компания» в Вест-Хартлпуле, где конструировались и строились эти аппараты. Утверждали, что всё днище корабля может отделяться, и это обстоятельство привлекло особое внимание страховой компании, которую с большим трудом удалось успокоить. Вскоре обо всём этом забыли, но теперь, когда новое неожиданное обстоятельство заставило всех вспомнить о судьбе исчезнувшей экспедиции, это приобрело особый интерес.

Таковы обстоятельства, сопровождавшие отплытие «Стратфорда». В настоящее время существует четыре документа, относящиеся к этой экспедиции.

Первый из них – письмо, написанное мистером Сайресом Хедли из Санта-Круса, столицы Больших Канарских островов, его другу сэру Джеймсу Толботу из оксфордского Тринити-колледжа, которое было отправлено во время единственного известного нам после отплытия пребывания «Стратфорда» в гавани.

Второй – странный призыв по радио, о котором я упоминал. Третий – та часть судового дневника «Арабеллы Ноулз», где говорится о стеклянном шаре. Четвёртый и последний – удивительное содержание шара, которое является либо злой и непонятной мистификацией, либо открывает новую главу человеческих достижений, важность и значение которых трудно преувеличить. Сделав эти оговорки, я привожу письмо мистера Хедли, любезно переданное в моё распоряжение сэром Джеймсом Толботом и до сего времени ещё не опубликованное. Оно датировано 1 октября 1926 года.

«Посылаю вам это письмо, дорогой Толбот, из Санта-Круса, где мы остановились на отдых на несколько дней. На корабле почти всё время я проводил с Биллом Сканленом, главным механиком; он мой земляк, у него удивительно общительный характер, и, естественно, мы с ним сблизились. Но нынче утром я один: он отправился на берег, у него, как он выражается, „свидание с девчонкой“. Разговаривает он именно так, как, по мнению англичанина, должны разговаривать настоящие американцы.

Вы встречали Маракота и знаете, какой он сухарь. Я вам, кажется, рассказывал, как он пригласил меня к себе работать. Он искал ассистента и обратился к старому Сомервилю из Зоологического института. Сомервиль послал ему мою премированную работу о морских крабах, и это решило дело. Разумеется, великолепно, когда можно работать по специальности, но я предпочёл бы сотрудничать с кем угодно, только не с этой живой мумией Маракотом. Он так стремится к уединению, так поглощён своим делом, что в этом есть что-то нечеловеческое. „Самый чёрствый сухарь на свете“, – выразился про него Билл Сканлэн. И однако, нельзя не преклоняться перед таким учёным. Для него ничего не существует, кроме его науки. Помню, как вы смеялись, когда я попросил его порекомендовать мне литературу для подготовки к плаванию, а он ответил, что в качестве серьёзного пособия следует прочесть полное собрание его сочинений, а в качестве лёгкого чтения – геккелевские „Планктонные работы“^[1].

Я знаю его сейчас не ближе, чем тогда, в маленькой приёмной с видом на Оксфорд-Хэй. Он ничего не говорит, и его худощавое, суровое лицо – лицо Савонаролы^[2] или, вернее, Торквемады^[3] – никогда не озаряется улыбкой. Длинный, тонкий, выдающийся вперёд нос, близко посаженные маленькие серые сверкающие глазки под нависшими клочковатыми бровями, тонкие губы, всегда плотно сжатые, щёки, провалившиеся от постоянного умственного напряжения и суровой жизни, – вся его внешность не располагает к сближению. Он витает всегда где-то на вершинах мысли, вне пределов, досягаемых обыкновенными смертными. Временами мне кажется, что он не вполне нормален. Например, этот его диковинный аппарат… Но буду рассказывать по порядку, а вы уж сами разберётесь.

Итак, о начале нашего плавания. „Стратфорд“ – превосходная морская яхта, специально приспособленная для океанографических исследований. Она имеет тысячу двести тонн водоизмещения, просторные палубы и хорошо оборудованные трюмы, вмещающие всевозможные приспособления для измерения глубин, траления, драгирования и глубоководной ловли сетями: мощные паровые лебёдки, ворота для траления, а также множество других специальных аппаратов, частью общеизвестных, частью новых; комфортабельные каюты и прекрасную лабораторию, оборудованную специально для наших исследований.

Ещё до отплытия „Стратфорд“ приобрёл репутацию загадочного корабля, и вскоре я понял, что эти слухи имели под собой почву. Начало нашего плавания было в достаточной степени обыкновенно. Мы направились в Северное море, раза два забрасывали тралы, но так как там глубина редко превышает восемнадцать метров, а наш корабль оборудован специально для глубоководных работ, это, в сущности, было пустой тратой времени. Во всяком случае, кроме обычных видов рыб, идущих в пищу, каракатиц, слизняков и проб со дна морского, состоящих из аллювиальной глины, мы не вытащили ничего примечательного. Потом мы обогнули Шотландию, прошли вблизи островов Фаро и добрались до рифа Вивилль-Томсон, где добыча была несколько интереснее. Затем мы направились к югу, к конечному пункту нашего путешествия, расположенному между Африкой и Канарскими островами. Однажды безлунной ночью мы чуть не сели на мель, в остальном же плавание наше протекало без всяких событий.

В эти первые недели я пытался сойтись поближе с Маракотом, но это оказалось делом нелёгким. Начать с того, что доктор – самый рассеянный и самоуглублённый человек на свете. Помните, как он дал мальчику-лифтёру пенни, полагая, что сел в трамвай? Полдня он проводит в размышлениях и, кажется, совсем не замечает, где он и что вокруг него происходит. Кроме того, он невероятно скрытен. Он целыми днями просиживает над бумагами и картами, но стоит мне войти в каюту, как он тут же их прячет. Я твёрдо уверен, что он что-то замыслил, но до тех пор, пока мы вынуждены проходить вблизи портов, не откроет нам своих планов. Таково моё впечатление, и вскоре я узнал, что Билл Сканлэн держится того же мнения.

– Слушайте, мистер Хедли, – сказал он как-то вечером, когда я сидел в лаборатории, исследуя результаты наших первых уловов, – как вы думаете, что на уме у нашего старика? Как по-вашему, что он такое затевает?

– Полагаю, – ответил я, – что мы займёмся тем же, чем занимался до нас „Челленджер“ и добрая дюжина других океанографических экспедиций, – откроем несколько новых разновидностей рыб, нанесём несколько новых данных на гидрометрические карты.

– Ничего подобного, – возразил Сканлэн. – Начинайте-ка гадать сначала. Ну, например, я-то здесь на что?

– Ну… на случай, если испортятся машины.

– Как бы не так! Какие там машины! Машина „Стратфорда“ на попечении Мак-Ларена, шотландского механика. Нет, сэр, не для того мерибэнкские ребята посылали лучшего своего механика, чтобы он чинил эти дурацкие керосинки. Недаром же мне гонят полсотни долларов в неделю. Шагайте за мной, я вас просвещу на этот счёт.

Он вытащил ключ, отпер дверь позади лаборатории и повёл меня по двойной лестнице в отделение трюма, где было почти пусто; только четыре какие-то крупные машинные части поблёскивали в массивных ящиках, упакованные в солому. Это были гладкие стальные плиты, снабжённые по краям болтами и задвижками. Каждая плита была размером примерно в десять квадратных футов и толщиной дюйма полтора, с круглым отверстием в середине дюймов восемнадцати диаметром.

– Что это за чертовщина? – спросил я.

Забавная физиономия Билла Сканлэна – у него лицо не то опереточного комика, не то боксёра – расплылась в улыбке.

– Это мой малютка, сэр, – заявил он. – Да, мистер Хедли, из-за него-то я здесь и нахожусь. К этой штуке есть ещё такое же стальное дно. Оно вон в том ящике. Потом есть ещё крышка вроде купола и большое кольцо то ли для каната, то ли для цепи. А теперь гляньте на днище яхты.

Я увидел квадратную деревянную платформу с винтами по углам. Это доказывало, что платформу можно сдвигать с места.

– Двойное дно, – подтвердил Сканлэн. – Вполне возможно, что наш хозяин спятил, а может, он соображает гораздо лучше, чем мы думаем, но, если только я его раскусил, он хочет соорудить нечто вроде водолазного колокола – окна вот здесь, запакованы отдельно – и спустить его вниз через дно яхты. Вот электрические прожекторы, и, я так думаю, он хочет осветить пространство вокруг стальной кабинки и через круглые амбразуры наблюдать, что кругом творится.

– Будь это так, проще было бы устроить на корабле прозрачное дно, – сказал я.

– Это вы верно смекнули, – согласился Билл Сканлэн и поскрёб затылок. – Вот я и не могу никак сообразить, в чём тут дело. Знаю только, что меня отрядили к нему помогать собирать эту дурацкую штуку. Пока он ничего ещё не говорил, я тоже молчу, но всё принюхиваюсь, и, ежели он ещё долго будет молчать, я и сам всё узнаю.