– А мне все равно! – кричал он. – Пусть они превратили в оружие объект из какой-то дальней, внесолярной экосистемы – меня это не касается. Мне нет дела до Фебы. И до Венеры дела нет. Меня волнует, зачем они это сделали. Факт тот – и никто его не оспаривает, – факт тот, что Земля это оружие закупила и…

– Вы непозволительно упрощаете. Есть сведения о нескольких заказах, в том числе…

– Земля купила это оружие и обстреливает нас. Вас, меня, наших детей и внуков.

Двери бесшумно закрылись, вагон начал ускоряться. Вагоны «трубы» двигались в вакууме, на подушке магнитного поля, как снаряд гауссовой пушки. Но разгон брали плавно. Через двадцать минут они будут в Атерполе. Или раньше. Лили закрыла глаза, запрокинула голову к стенке вагона. Губы у нее сжались в тонкую линию, и она все крепче цеплялась за руку Дэвида. Наверное, не надо было позволять ей принимать таблетку, пока она не окажется в более тихом и надежном месте.

– Земля предоставила им данные для наведения по целям, – сказала женщина на экране, направив указующую длань в седого мужчину. – Да, преступные элементы в их военных силах, но нельзя пренебрегать ролью официальной, санкционированной…

– Официальной, санкционированной ролью армии? Вас послушать, на Земле идет гражданская война. Я такого не замечаю. Ничего подобного. Я вижу, что самому существованию Марса постоянно угрожают, а правительство пальцем не шевельнет.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила Лили. – Или спой. Что-нибудь.

– У меня на терминале есть музыка. Хочешь?

– Нет. Ты, своим голосом.

Дэвид поставил сумку под ноги и повернулся к девушке, приблизил губы к самому уху. Ему пришлось немного пригнуться. Он облизнул губы, пытаясь что-нибудь припомнить. В голове было пусто, и он ухватился за первое, что пришло на ум. Почти касаясь губами ее ушной раковины, запел тихо, чтобы никто другой не услышал: «Добрый король Венцеслав на пиру у Стефана глянул в окно…»

Глаз Лили не открыла, но заулыбалась. Вот и хорошо. Десять минут Дэвид напевал ей на ухо рождественские гимны. Если забывал строчку-другую, сам подбирал слова. Наугад, лишь бы кое-как укладывались в размер и мотив.

Удара громче этого Дэвид в жизни не слышал. Именно что не звук, а удар. Вагон дернулся вперед, задел стену «трубы», потянул за собой Дэвида, потом отбросил назад. Свет мигнул, погас и загорелся другим цветом. Они встали между станциями. Перезагружавшиеся мониторы залило розовато-серой мутью, а когда экраны ожили, на них мерцали трилистники тревоги.

– Это на самом деле? – спросила Лили. Ее расширенные зрачки стиснули радужку до тонкой каемки. – Дэвид, это взаправду?

– Да, но ничего страшного, – сказал он. – Я здесь. Все хорошо.

Дэвид проверил ручной терминал: может, в новостях скажут, что происходит: энергетическая авария, бунт, вражеская атака, – но сеть вырубилась. С публичных мониторов зазвучал голос, почти сверхъестественно спокойный: «Система общественного транспорта столкнулась с аномалией давления и для безопасности пассажиров закрыта. Сохраняйте спокойствие, скоро прибудут ремонтные бригады».

Важно было не столько сообщение, сколько тон этого голоса. Лили села чуть свободнее. И захихикала.

– Ну мы и в жопе, – проговорила она и ухмыльнулась Дэвиду в лицо. – В жопе, в жопе, в жопе!

– Да уж, – протянул Дэвид. Мысли его мчались вскачь. Домой он опоздает. Отец захочет узнать причину, а когда обнаружится, что он был в Мартинестауне, начнет задавать вопросы. Что там делал, с кем встречался, почему никому не сказал? Взрослые пассажиры со всех сторон ворчали, вздыхали, усаживались поудобнее в ожидании спасателей. Дэвид встал и снова сел. Лили с каждой минутой как будто расслаблялась, освобождалась от зажима в спине. Он поймал свое отражение в двери «трубы» – оно взглянуло на Дэвида воровато и испуганно.

Через полчаса со скрипом и хлопком отодвинулся запасной люк в конце вагона. В него вошли мужчина и женщина в одинаковой форме безопасности.

– Привет, люди, – заговорил мужчина. – Все целы? Просим прощения, какой-то придурок взломал герметизацию. Вся система встала часов на шесть минимум. А кое-где и дольше. Мы подогнали рабочие дрезины, они развезут вас по автобусам. Постройтесь по одному, и мы доставим вас к месту назначения.

Лили, когда Дэвид затянул ее в очередь, что-то мычала себе под нос. Он не мог довезти ее до Иннис-Шэллоус и вернуться домой. Пока «труба» не работает – никак. Дэвид прикусил губу. Они продвигались по одному, пассажир за пассажиром скрывались в аварийном выходе, выбираясь во временный шлюз. Он ждал своей очереди целую вечность.

– Вам с ней куда? – спросил мужчина, сверяясь со своим терминалом. У него работал, у Дэвида по-прежнему нет. Мужчина поднял озабоченный взгляд. – Германо^[1], вы куда направлялись?

– В Иннис-Шэллоус, – ответил Дэвид и поправился: – Ей в Иннис-Шэллоус. Я хотел ее проводить, она плохо себя чувствует. А мне самому в Брич-Кэнди. Я опаздываю на лабораторную.

Лили окаменела.

– Иннис-Шэллоус и Брич-Кэнди. Проходите.

Временный шлюз соорудили из гладкого черного майлара, внутри Дэвид почувствовал себя как в воздушном шарике. Давление подобрали не слишком точно, так что, когда открылась наружная перепонка, у Дэвида щелкнуло в ушах. Проход был широким и низким, оранжевые аварийные лампочки наполнили его тенями и высосали все цвета. Здесь было по меньшей мере на десять градусов холоднее – хватило, чтобы кожа пошла мурашками. Лили больше не держалась за его локоть. Она шла, вздернув брови и поджав губы.

– Все будет хорошо, – сказал он, подходя к электрическим тележкам. – Они довезут тебя до дому.

– Да, нормально, – отозвалась она.

– Ты извини. Мне надо домой. Папа…

Она повернулась к нему. В тусклом освещении расширенные зрачки смотрелись естественно. Ее трезвый ответ заставил его задуматься, сколько в ее недавнем опьянении было настоящего, а сколько наигрыша.

– Ты не волнуйся, – сказала она. – Мне не впервой спотыкаться на людях. Я о себе позабочусь. Просто думала, ты зайдешь поиграть. Ошиблась. Обломалась, и не будем об этом.

– Извини. В следующий раз.

– Звони. – Она пожала плечами. – В следующий раз.

Водитель кара на Иннис-Шэллоус выкликнул пассажиров, и Лили забралась к нему, втиснувшись между пожилым мужчиной и какой-то бабушкой. Она коротко махнула Дэвиду. Пожилой мужчина бросил взгляд на Дэвида, снова на Лили, присмотрелся к ее фигуре. Тележка дернулась, взвизгнула и снова дернулась. Дэвид посмотрел, как она отъезжает. Из-за стыда, раскаяния и желания он почувствовал себя больным. Кто-то тронул его за локоть.

– В Брич-Кэнди?

– Да.

– Тогда тебе сюда. Черт, какой ты большой! Ну, ничего, найдем место.

К этому дню прошло почти ровно два года, как Дэвид познакомился с Хатчем в нижнем университете. Дэвид сидел в общем зале на широких, покрытых ковром скамьях с мягкими, органическими изгибами, радушно принимавших обедающих студентов. Дэвид к тринадцати годам уже два года специализировался на биохимии. Его последняя лабораторная касалась транспортной системы тРНК, а сейчас он читал литературу по работе углеродного комплекса, по плану на следующее полугодие, и тут один из старших – смуглокожий паренек по имени Альвази, – подсев к нему, сказал, что Дэвиду надо бы познакомиться с одним человеком.

Хатч тогда представлялся обычным научным сотрудником, хотя уже в те времена в нем что-то такое чувствовалось. Дэвид несколько месяцев считал этого человека независимым репетитором – из тех, кого нанимают для отстающих. Дэвиду еще оставалось семь лабораторных практик до распределения, так что он не уделял мыслям о Хатче много времени. Тот стал всего лишь одним из лиц в круговерти нижнего университета, одним из тысячи незначительных персонажей. Или хотя бы из сотен.

Задним числом Дэвид понимал, как Хатч его испытывал. Началось с невинных мелких просьб – передать соседке по столу, что Хатч ее искал, добыть ему несколько граммов разрешенного реактива, подержать у себя его коробочку. Дэвиду нетрудно было все это исполнить, он и исполнял. Хатч каждый раз хвалил его или расплачивался мелкими услугами. Дэвид стал замечать, с какими людьми Хатч водил знакомство: с хорошенькими девушками, с крутыми на вид парнями. Несколько преподавателей нижнего звена знали Хатча в лицо и держались с ним пусть не слишком дружелюбно, но уважительно. Дэвид не сумел бы точно сказать, когда он из простого знакомого Хатча превратился в его «повара». Он пересек черту так гладко, что ни разу не тряхнуло.

По правде сказать, он бы работал по заданиям Хатча и бесплатно. Открыто тратить деньги он не мог, родители стали бы задавать вопросы, – поэтому спускал по мелочам: купить маленький подарок для Лили, заплатить за всю компанию за столом или порадовать себя покупкой, какую сумел бы объяснить. Большей частью деньги оставались лежать на счету, и понемногу их прибывало. Деньги для него были ценны не сами по себе, а в качестве тайны, его собственной.

После распределения, переселившись в студенческое общежитие в Солтоне, Дэвид получил бы больше свободы. На деньги Хатча обзавелся бы самой лучшей игровой панелью, приоделся. И водил бы Лили по шикарным ресторанам, никому не объясняя, где был и с кем. Вкалывать придется как следует, особенно если попадет в медицину или на разработки. Он слышал рассказы о первогодках, которым в командах разработчиков приходилось отбывать пятидесятишестичасовые смены без сна. После такого выделить еще шесть часов на Хатча будет непросто, но об этом он подумает, когда дойдет дело. Пока у него имелись более насущные проблемы.

Автобусы оказались старыми визгучими электрокарами, многие отстали от жизни на два поколения. Под Дэвидом щелкала какая-то тяга, пенорезиновые колеса словно липли к дороге. Дэвид ссутулился в кресле, по возможности прижимая к себе локти. Все пассажиры вокруг скучали и ерзали. Система так и не подключилась, ручной терминал мог порадовать только тем, что хранилось в локальной памяти. Дэвид проверял его каждые несколько секунд – просто от нечего делать. Мимо медленно проплывали широкие тоннели, трубы и кабели напоминали кровеносную систему зверя. Казалось, коридор никогда не кончится, а ведь расстояние от Мартинестауна до Брич-Кэнди составляло не больше сорока километров.

Ему сегодня полагалось быть в лабораториях нижнего университета. Оттуда, даже если весь общественный транспорт отменили, до дома было полчаса пешком. Дэвид прикинул, что можно будет сказать, будто увлекся и дольше обычного не мог закончить работу. Только вот тем же предлогом он объяснял лишние часы работы для Хатча. Мать, как у нее водилось – укоряя без слов, – уже задумывалась, не отвлекается ли он от дела. Узнай родители, что он покидал район, получится уже плохо. А если узнают зачем – вообще конец света. Дэвид хрустел суставами пальцев и усилием воли торопил автобус.

Нетрудно было бы вообразить, будто Лондрес-Нова существует только вдоль линии труб, но в действительности поколения колонистов и предтерраформаторов создали под безвоздушными промерзшими пустынями Марса целую сеть тоннелей. Многие ветви первых тоннелей забросили: отгородили герметичными переборками и оставили выпускать атмосферу и тепло в плоть планеты. Доставочные тоннели подсоединили к линиям профилактики электросети. Дорогу можно было срезать, и водитель автобуса знал короткие пути. Как раз когда Дэвид готов был расплакаться или заорать от злого нетерпения, показался край парка Левантин и северная окраина Брич-Кэнди. Автобус шел быстрее пешехода, но от одного понимания, где он находится, от возможности мысленно проложить маршрут до дома нетерпение чуточку отступило. А страх, пожалуй, усилился.

«Я ничего плохого не сделал, – твердил он себе. – Был в лаборатории. Объявили тревогу, и сеть легла. Мне надо было закончить опыт, а времени ушло больше обычного, потому что все суетились, выясняя, что случилось. Только и всего. И больше ничего».