– А некоторые говорят, что слишком много тестировать вредно. Вы ведь знаете об этом? – сказал Трамп Суону несколько раньше в том же интервью.

– Кто так говорит?

– Да почитайте книги, почитайте учебники.

– Учебники?

Через несколько минут Трамп сформулировал ту мысль, которую хотел высказать:

– Дело в том, что мы тестируем гораздо лучше, чем любая другая страна. Поэтому у нас больше случаев заболевания.

Здесь Трамп сделал с темой тестирования на коронавирус то же, что и с темой смертности: он начал подбирать доводы, которые подтверждали его точку зрения. Числа связаны не только со статистикой, но и с психологией. И этим грешит не один Трамп. Все мы так делаем.

Возможно, вы с надеждой ловите каждую новость о количестве вакцинированных, мечтая, чтобы все это наконец закончилось; может быть, вас раздражает исследование эффективности масок, потому что вам кажется, что это ограничение вашей свободы; или же вас печалит статистика смертности от коронавируса в вашей стране, потому что вы привыкли гордиться своим отечеством.

Все мы встречаем и такие факты, которые радостно принимаем на веру, и такие, которые мы предпочли бы немедленно отвергнуть.

Даже если уловки Трампа в этом интервью вас не обманули, вполне вероятно, что в каком-нибудь другом случае вы на них попадетесь. В марте 2020 года в Нидерландах получила широкое распространение статистическая таблица, в которой смертность от коронавируса в Италии, сильно пострадавшей в то время, сравнивалась с аналогичными данными по Нидерландам. Вывод ужасал: мы идем тем же путем, что и Италия!

Однако при анализе данных оказалось, что они отобраны и подогнаны именно к такому выводу. Каждый из двух наборов чисел начинался с некой произвольной даты, выбранной так, что при экстраполяции итальянских данных и их сравнении с положением в Нидерландах картина действительно получалась тревожной. Но стоило взять данные с другими, более логичными начальными датами, как траектория развития пандемии в Нидерландах оказывалась совершенно отличной от итальянской и менее пугающей. Именно такой тенденциозный подбор данных и использовал Трамп в своем интервью.

А как же довод о том, что число выявленных заболеваний увеличивается из-за более интенсивного тестирования? Он был широко распространен в Нидерландах летом 2020 года, когда пришла вторая волна пандемии коронавируса. Этот довод был не уловкой, а вполне обоснованным аргументом: то, как проводится тестирование, действительно влияет на статистику. Однако это не причина не принимать вторую волну всерьез; просто нужно быть еще осторожнее в истолковании данных. Я сама писала об этом в своих статьях. Но, услышав подобное из уст Трампа, я просто рассмеялась и не стала разбираться в его доводах. Ох уж этот мне чудак со своими учебниками! Мне тоже нужно держать себя в руках.

Пандемия показала нам числа как с лучшей, так и с худшей стороны, еще раз продемонстрировав и то, насколько они важны, и то, как ими можно злоупотреблять ради личной выгоды. Я привожу ряд примеров в этом дополненном издании.

Числа дают нам опору и уверенность в собственных силах. Это подбадривает, особенно в такие неопределенные времена. Но у чисел есть и границы: они не могут ни точно предсказывать будущее, ни говорить нам, какие принимать решения. Надеюсь, эта книга поможет вам увидеть цифры в истинном свете, поскольку они играют важную роль в нашей жизни сегодня и будут играть ее завтра и еще долго после окончания пандемии.

Вступление
Плененные числами

Она зашла в пыльный кабинет сквозь раздвижные двери и пожала мне руку:

– Хуанита^[3].

Полинявший свитер был ей велик, отчего она, и без того невысокая, казалась еще меньше. Когда Хуанита села на складной стул напротив меня, я объяснила по-испански, что приехала в Боливию по заданию нидерландского университета, провожу исследование уровня счастья и имущественного расслоения и хочу задать ей несколько вопросов о ее собственной жизни и стране, в которой она живет.

Я произносила эту заученную речь уже не в первый раз. Десять дней я беседовала с жителями боливийского города Тарихи, расположенного недалеко от аргентинской границы. Я разговаривала с рыночными торговками, пила пиво с фермерами, выращивающими клубнику, ходила на семейные барбекю – лишь бы собрать как можно больше данных. Теперь я добралась со своей пачкой анкет до офиса женской организации, руководство которой предложило связать меня с empleadas domésticas – домработницами. Женщинами вроде Хуаниты.

– Начнем, – сказала я. – Сколько вам лет?

– Пятьдесят восемь.

– К какой этнической группе вы принадлежите?

– Аймара.

«Ага, – подумала я, – значит, она из одного из индейских племен». С такими людьми я раньше не встречалась.

– Семейное положение?

– Не замужем.

– Вы умеете читать?

– Нет.

– А писать?

– Нет.

Я продолжила задавать вопросы в том же духе – профессия, образование, есть ли у нее мобильный телефон, холодильник или телевизор.

– Я зарабатываю двести боливиано в месяц, – ответила она, когда я спросила о ее зарплате. Это было гораздо меньше минимальной заработной платы – 815 боливиано, которую установил незадолго до того президент Эво Моралес.

– Я боюсь, что, если попрошу добавить мне денег, начальник меня уволит. Я живу в carpita.

Я записала это слово, но не знала, что оно означает, пока не посмотрела в словаре. Оказалось, она жила в палатке.

В конце концов я добралась до главной темы своего исследования – уровня счастья и имущественного расслоения. Еще сидя за своим столом на одиннадцатом этаже в Роттердамском университете Эразма, я подготовила в PowerPoint пять диаграмм. Они соответствовали разным вариантам распределения доходов.

В первый же день исследовательской работы в Боливии я заметила, что мои вопросы об имущественном расслоении подходят не всем. Рыночные торговки, с которыми я беседовала, не понимали, что означают мои диаграммы. Могла ли я ожидать, что Хуанита, которая не умела ни читать, ни писать, поймет мой вопрос? Я решила пропустить эту часть анкеты.

Однако она, опередив меня, заговорила.

– Знаете, что не так с Боливией? – Хуанита выпрямилась на стуле. – Есть очень большая группа бедных и очень маленькая группа богатых. И разница между ними только растет. Неужели вас удивляет, что в этой стране больше никто никому не доверяет?

Сама того не зная, моя собеседница описала диаграмму А. При этом она еще и ответила на два других моих вопроса – о ее прогнозах на будущее и уровне доверия в ее стране. Я очень сильно недооценила ее. Я покраснела, но продолжила разговор как ни в чем не бывало. Мы дошли до последнего вопроса.

– Оцените по шкале от одного до десяти, насколько вы счастливы.

– Один.

– А насколько, как вы считаете, вы будете счастливы через пять лет?

– Один.

Мне кажется, именно во время этого разговора в 2012 году у меня зародились первые сомнения относительно чисел. До тех пор я в основном была потребителем чисел. Они встречались мне, когда я читала газеты или смотрела телевизор. Когда я училась в университете и преподаватели давали мне задания по эконометрике, я получала файлы с числами или скачивала официальные данные с сайтов разных организаций, например Всемирного банка.

Но на этот раз у меня не было заранее заполненной таблицы. Теперь данные собирала я. У меня уже был за плечами первый год аспирантуры; числа стали моей специальностью. Но разговор с Хуанитой поколебал мою уверенность. Я занималась исследованием уровня ее счастья, но обнаружила, что никакое число не может описать ее жизнь в палатке. Я слушала ее рассуждения об имущественном неравенстве, но могла только выбрать одну из диаграмм, A, B, C, D или E. Значительную часть того, что она мне рассказала, нельзя было подсчитать, но было необходимо учесть.

Хуанита помогла мне понять и еще одну вещь. Я сильно влияла на то, как выглядели мои числа. Это я решила, что уровень счастья – важный параметр и его можно выразить в числах. Это я придумала задавать этот абстрактный вопрос, используя диаграммы. Это я подумала, что Хуанита недостаточно умна, чтобы сказать что-нибудь полезное относительно имущественного неравенства. Я, я, я. Кто-нибудь другой, используя те же исследовательские вопросы, но придерживающийся другого мировоззрения или мнения, вероятно, получил бы другие результаты. Считается, что числа объективны, но я внезапно поняла, насколько сильно они связаны с личностью исследователя.

После разговора с Хуанитой я внесла ее данные в 80-ю строку своей таблицы в Excel: возраст – 58, зарплата – 200, уровень счастья – 1. Таблица выглядела такой же ясной и аккуратной, как все остальные таблицы, с которыми я работала целыми годами. Но я внезапно осознала, насколько обманчивы мои упорядоченные строки и столбцы чисел.

Я пристрастилась к числам еще в раннем детстве. Едва научившись считать, я особенно полюбила книжки, где нужно было соединять пронумерованные точки. Одно из моих первых воспоминаний относится к каникулам, на которые мы поехали в немецкий Шварцвальд: я проводила бессчетные часы, соединяя точки, чтобы из них получались бесконечные снеговики и облачка. Несколько лет спустя дедушка с бабушкой подарили мне будильник с радиоприемником. По ночам я лежала в кровати, глядя на светодиодный дисплей часов и составляя в уме всевозможные арифметические операции с этими четырьмя цифрами. В школе математика была моим любимым предметом; потом я продолжила заниматься ею и в конце концов защитила диссертацию по эконометрике. Я узнала все что можно о статистических основах экономических моделей. Я вычисляла, анализировала, программировала. И, как оказалось, я снова занималась тем же, что делала в свое время, соединяя точки: выискивала закономерности.

Но числа играли в моей жизни и другую роль. Они помогали мне найти мое место. С пяти до двадцати шести лет, в школе и в университете, мне ставили оценки. Они служили мне мерой моих успехов. Если я получала низкую оценку, я вешала нос. Высокая оценка приводила меня в восторг. Меня не беспокоило, что всего через несколько дней я забывала выученное, если только у меня получался достаточно хороший средний балл. Числа помогали мне ориентироваться и вне школы. Вернувшись из Боливии, я встала на весы: 56 килограммов. Я знала, что это соответствует индексу массы тела, равному 18,3, – и была очень довольна собой.

Не я одна опиралась в жизни на числа. Мои коллеги по университету продвигались по службе, если им удавалось напечатать в научных журналах много статей. Персонал больницы, в которой работала моя мама, с трепетом ожидал публикации ежегодного рейтинга 100 лучших больниц. А моего папу отправили на пенсию в тот самый день, когда ему исполнилось шестьдесят пять.

Лишь потом я поняла, что разговор с Хуанитой открыл мне нечто важное относительно чисел такого рода. Если я оказываю влияние на те числа, которые я собираю, то и другие точно так же влияют на числа, которыми руководствуются в жизни окружающие меня люди. Учителя рассчитывают проходной балл для экзаменов, врачи вычисляют оптимальное значение ИМТ^[4], власти определяют, в каком возрасте вам следует перестать работать.

В 2014 году, окончив аспирантуру, я решила заняться журналистикой, потому что из разговора с Хуанитой я вынесла еще один урок: узнала, что истории, скрывающиеся за числами, еще интереснее, чем сами числа. Я начала работать корреспондентом сетевой новостной и издательской платформы Correspondent, специализируясь на материалах по числовой грамотности. Я хотела не только объяснять читателям, как рассчитываются числа, но и исследовать их значение в нашем обществе. Не следует ли положить конец господству чисел?