История о маленьком Муке

В Никее, где я родился, жил один человек, которого все звали маленьким Муком. Я прекрасно помню его, хотя я тогда был еще мальчиком, и запомнился он мне на всю жизнь еще и потому, что из-за него мне однажды здорово досталось от отца. Надо сказать, что в те годы, когда я познакомился с маленьким Муком, он был уже стариком, но роста при этом был невеликого, полтора аршина, не больше, и весь он казался каким-то несуразным из-за того, что туловище у него было маленьким и тщедушным, а голова, наоборот, непомерно большой. Жил он один, в просторном доме, и даже сам готовил себе обед. Каждый день в полдень из трубы на крыше его дома поднимался густой дым – не будь этого, никто бы в городе и не знал, жив он еще или умер, ибо на улицу он выходил только раз в месяц. Зато частенько по вечерам можно было заметить, как он выбирается на крышу и ходит по ней туда-сюда, хотя если смотреть снизу, то видно было только его голову, которая как будто самостоятельно прогуливается там наверху. Мы, местные мальчишки, не отличались добрым нравом и постоянно развлекались тем, что задирали прохожих злыми шутками, вот почему для нас был всякий раз праздник, когда маленький Мук выходил из дома. В такие дни мы собирались всей оравой перед его домом и поджидали, когда он появится. И вот открывалась дверь, и наружу высовывалась большая голова, которая казалась еще больше, чем обычно, из-за огромного тюрбана, затем выдвигалось туловище, и можно было увидеть все его облачение: потрепанный старый халат, пузыристые шаровары и широченный кушак, к которому был прицеплен кинжал – такой длинный, что трудно было понять, то ли кинжал приторочен к Муку, то ли Мук к кинжалу. Когда Мук наконец выходил на улицу, мы неизменно приветствовали его радостными криками, принимались бросать в воздух шапки и устраивали вокруг него какие-то совершенно дикие пляски. Маленький Мук в ответ на это только степенно кивал головой и невозмутимо трогался в путь, медленно шествуя по улице. Мы всей гурьбой бежали за ним и кричали: «Крошка Мук! Крошка Мук!» А еще мы сочинили про него песенку, которую время от времени дружно распевали:

Вот идет наш Мук-малютка,
За спиною дом – не шутка,
Жить в таком – малютке жутко.
В месяц раз он на минутку
Отправляется гулять
И прохожих удивлять:
Вот так карлик, вот так гном,
Голова – как целый дом!
Повернуть такую штуку
Не под силу крошке Муку!
Он и рад бы побежать —
Но ему нас не поймать!

Мы часто потешались так над бедным карликом, и, к своему стыду, я должен признаться, что переплюнул по этой части всех остальных – то норовил дернуть за полу его халата, то еще что-нибудь учудить, а однажды даже подбежал к нему со спины и нарочно наступил на задник его большой туфли, так что он со всего размаху грохнулся на землю. Мне это показалось очень смешным, но, когда я увидел, что крошка Мук направляется к нашему дому, мне стало не до смеха. Он вошел в дом и пробыл там некоторое время. Я спрятался за дверью и потом видел, как маленький Мук наконец вышел в сопровождении моего отца, который почтительно поддерживал его под локоток. На прощание отец принялся усердно кланяться, а потом долго еще смотрел ему вслед. На душе у меня было прескверно, и я предпочел остаться в своем укрытии, где просидел несколько часов, пока голод не пересилил все мои страхи, и я, прекрасно зная, что меня ждет порка, решился все же предстать перед отцом. Понурив голову, с виноватым видом, явился я к нему.

– Ты, как я слышал, обижаешь маленького Мука? – сурово проговорил отец. – Я хочу рассказать тебе историю этого человека, и, когда ты узнаешь ее, у тебя, надеюсь, отпадет охота потешаться над ним, но прежде получишь то, что тебе причитается, одну порцию сейчас, другую потом, после того как все выслушаешь.

Я знал, что мне причиталось – двадцать пять ударов палкой, причем отец никогда не обсчитывался, и я получал ровно столько, сколько было назначено. Отец достал свою трубку с длинным чубуком, открутил янтарный мундштук и как следует отделал меня, без всякой поблажки.

Отвесив ровно двадцать пять ударов, отец велел мне сесть и внимательно слушать его рассказ о маленьком Муке.

– Отец маленького Мука, настоящее имя которого, кстати сказать, Мукрах, считался в Никее человеком почтенным, хотя и бедным. Жил он затворником и редко показывался на людях, как и его сын сейчас. Сына своего он не любил за то, что тот уродился карликом, и, стыдясь его неказистого вида, никому его не показывал и ничему не учил. Мук отличался веселым нравом и в шестнадцать лет все еще сохранил детскую непосредственность, за что отец его частенько бранил, говоря, что он, дескать, уже давно вырос из пеленок, а ведет себя как дурачок, который ни на что не годен.

Однажды со стариком произошел несчастный случай – он упал и так расшибся, что вскоре умер. Теперь маленький Мук остался один, без всяких средств к существованию и к тому же ничему толком не наученный. Жестокосердные родственники, которым покойный был должен много денег, гораздо больше, чем он мог вернуть, выставили бедного мальчика на улицу и посоветовали ему искать счастья где-нибудь в другом месте. Маленький Мук сказал, что готов хоть сейчас отправиться в странствие, но просит только позволить ему взять платье отца. Родственники милостиво уважили его просьбу. Отец его был высоким и крупным, так что его одежда была Муку слишком велика. Но Мук сообразил, как выйти из положения: он укоротил все, что можно, и подогнал наряд себе по росту, а вот обузить по ширине – не догадался, так что костюм у него, в котором он ходит по сей день, получился странный: огромный тюрбан, широченный пояс, просторные шаровары, синий халат – все это досталось ему от отца, так же как и длинный кинжал дамасской стали; он засунул его за пояс, когда снарядился в путь, и, взяв в руки палку, направился к городским воротам.

Целый день маленький Мук шагал по дороге, пребывая в радостном расположении духа, ведь ему предстояло найти свое счастье, и если ему попадался какой-нибудь осколок стекла, сверкавший на солнце, он обязательно его подбирал, веря, что рано или поздно стекло превратится в прекраснейший бриллиант, а если видел вдали яркий сияющий купол мечети или озеро, игравшее переливами зеркальной поверхности, он тут же устремлялся к этой красоте, думая, что сейчас окажется в волшебной стране. Но увы! Стоило ему приблизиться, как коварные видения тут же исчезали, и скоро уже он не чувствовал ничего, кроме усталости и голода, которые говорили о том, что до райских пределов еще далеко и что пока он по-прежнему находится на бренной земле. Так прошло два тяжелых, голодных дня, и он уже отчаялся найти свое счастье. Все его пропитание состояло из того, что он подбирал на полях, постелью же ему служила голая твердая земля. На утро третьего дня он, стоя на вершине холма, приметил наконец какой-то большой город.

Утренняя заря золотила зубчатые стены, пестрые флаги развевались на крышах, и казалось, будто они призывно машут маленькому Муку, который замер от восторга и с изумлением созерцал открывшийся вид.

«Вот здесь крошка Мук и найдет свое счастье! – сказал он сам себе и даже подпрыгнул на радостях, забыв об усталости. – Либо здесь, либо нигде!»

Он собрал последние силы и поспешил к городу, который, казалось, был совсем близко. Добрался же он туда только к полудню, потому что по временам, изнуренный тяжелой дорогой, он уже падал с ног и ему приходилось устраивать себе передышку под какой-нибудь тенистой пальмой. Но вот наконец показались ворота. Маленький Мук привел себя в порядок: оправил халат, перемотал покрасивее тюрбан, перепоясал себя заново кушаком, стараясь сделать так, чтобы он лег пошире, засунул за него свой длинный кинжал, который теперь лихо висел на боку, смахнул пыль с башмаков и, взяв палку в руки, вошел в город.

Долго он блуждал по незнакомым улицам и все ждал, когда же откроется какая-нибудь дверь и кто-нибудь крикнет ему: «Эй, маленький Мук! Заходи! Мы накормим тебя и напоим! Пора дать отдых твоим усталым ногам!» Но ничего такого не происходило.

И вот когда он с тоскою смотрел на очередной большой дом, на верхнем этаже его вдруг отворилось окошко, из которого выглянула какая-то старушка и принялась звать певучим голосом:

Сюда, все сюда!
Обедать пора!
Сварена каша
И столик украшен!
Соседи, сюда!
Готова еда!

Двери дома открылись, и Мук увидел множество собак и кошек, которые поспешили на зов. Мук задумался – может быть, это приглашение относится и к нему? Поколебавшись немного, он собрался с духом и ступил в дом. Перед ним вошли два котенка, и Мук решил пойти за ними, рассудив, что эти котята наверняка знают, где тут кухня.

Когда Мук поднялся по лестнице, он увидел ту самую старушку, которая только что кричала из окна. Старушка сердито посмотрела на него и спросила, что ему тут надо.

– Я услышал, как ты созываешь всех на обед, вот и пришел, тем более что я очень давно ничего не ел, – честно признался маленький Мук.

Старуха рассмеялась и сказала:

– Откуда ты такой взялся? Весь город знает, что я готовлю обед только для своих любимых кошек, а чтобы им было не скучно, приглашаю для компании соседских кошек да собак.

Маленький Мук рассказал ей обо всех невзгодах, которые постигли его после смерти отца, и попросил у нее разрешения отведать кошачий обед. Старушка, тронутая искренностью карлика, разрешила ему остаться и от души накормила и напоила его. Когда же он как следует подкрепился, старушка посмотрела на него долгим взглядом и проговорила:

– Оставайся у меня, маленький Мук! Возьму тебя на службу. Работы у тебя будет немного, но зато ты ни в чем не будешь знать нужды.

Маленький Мук, которому кошачье угощение очень понравилось, согласился на это предложение и поступил в услужение к старушке, которую, как выяснилось, звали госпожой Ахавзи. Работа, назначенная маленькому Муку, была действительно не сложной, но зато весьма необычной. Дело в том, что у госпожи Ахавзи было два кота и четыре кошки. Каждое утро маленький Мук должен был расчесывать им шерстку и натирать хитрыми мазями, потом он должен был присматривать за ними, если госпожа Ахавзи куда-нибудь уходила; в обед полагалось раздать им миски с едой, а вечером – уложить всех на шелковые подушки и покрыть бархатными одеяльцами. В доме еще имелось несколько маленьких собачек, за которыми тоже нужно было ухаживать, но с ними было гораздо меньше хлопот, чем с кошками, потому что кошек госпожа Ахавзи любила так, как будто это были ее родные дети. Надо сказать, что здесь, на новом месте, Мук вел такую же затворническую жизнь, как и в доме своего отца, потому что целыми днями он никого не видел, кроме старушки да ее кошек с собаками.

Поначалу все было хорошо – еды у маленького Мука было много, работы мало, и старушка, похоже, была довольна им, но постепенно кошки как-то обнаглели и, когда старушка уходила из дома, принимались носиться по комнатам как шальные и скидывать на пол разные предметы, в том числе и красивую посуду, если она попадалась им на пути. Но стоило им только услышать шаги старушки на лестнице, как они тут же укладывались на свои подушки и лежали, поджав хвосты, с невинным видом, как будто ничего не произошло. При виде разгрома, учиненного в комнатах, госпожа Ахавзи приходила в неописуемую ярость и обвиняла во всем Мука, который оправдывался как мог, но старушка все равно считала его виновником безобразия, потому что была твердо убеждена в том, что достаточно посмотреть на ее милых кошечек, чтобы увидеть – эти чистые создания просто неспособны сотворить такое.

Маленький Мук приуныл – похоже, и здесь ему не будет счастья. Вот почему он решил оставить службу у госпожи Ахавзи. Но только прежде нужно было раздобыть денег, потому что он на своей шкуре уже испытал, что значит путешествовать без гроша в кармане. К тому же ему причиталось жалованье, которое ему все обещала выплатить хозяйка, да только пока ничего не выплатила. В доме госпожи Ахавзи была одна комната, которая всегда была заперта, и потому Мук не ведал, что там внутри. Он только слышал несколько раз, как хозяйка возится там, и полжизни готов был отдать за то, чтобы узнать, что она там такое прячет. Теперь же, размышляя о том, где ему взять денег на дорогу, он вспомнил об этой комнате и подумал: а что, если там хранятся старухины сокровища? Но дальше этих размышлений дело не пошло, потому что дверь все время оставалась запертой и подобраться к сокровищам было невозможно.