Глава пятая

К вечеру мы въехали в большое село, на въезде в которое висели три трупа – мужчины, женщины и ребенка лет десяти. По всей вероятности, это была семья. От такой жестокости меня прямо передернуло, вот же твари те, кто это совершил. Ладно, взрослые, может, и заслужили такую участь, но ребенок. Я уже давно в этом мире, но до сих пор не могу понять такое отношение к детям.

В империи, с моей подачи, Алексия приняла закон об ответственности только с пятнадцати лет. Просто взрослеют тут раньше, чем в моем прошлом мире, а до этого возраста ответственность несут родители, опекун или тот, кому поручено присматривать за ребенком. Беспризорников и сирот, если таковые появлялись, отправляли в пансионы, которые создали по всей территории империи. Там ребят обучали грамоте, какой-нибудь профессии, самых способных отправляли учиться дальше, или в военное училище, или на госслужащих. Дело, конечно, не быстрое и требующее вложений, но впоследствии оно себя оправдывает. Каждый окончивший любое такое заведение был обязан либо отслужить, либо отработать на моих или императорских мануфактурах не менее десяти лет. После чего мог или остаться и дальше работать на них, или открыть свое дело, или заняться чем душа пожелает.

Иваста смотрела на все вокруг широко открытыми от удивления глазами. Это понятно, она всю свою жизнь провела в лесу. И только сейчас столкнулась с суровой действительностью этого мира. Им в лесу пусть и объясняли законы и наказание при их нарушении, но одно дело слышать, и совсем другое – видеть. Хорошо, что я перед поездкой предупредил ее, что оборачиваться в звериную ипостась она может только с моего разрешения. Психика у нее пока неокрепшая, и любое событие, выбивающееся из ее представлений, может спровоцировать спонтанное преображение.

Въехав в село, у первого встречного прохожего спросили, где можно остановиться.

– Так вот же, господин, постоялый двор, и цены там невысокие, – показал он на открытые ворота, на которые я не обратил внимания.

Оказывается, в селе, расположенном у дороги, был даже постоялый двор, в который мы и заселились. К нашему счастью, тут даже были свободные комнаты. Умывшись с дороги и приведя себя в порядок, я спустился в обеденный зал, заказал ужин и принялся ждать свою спутницу. Заказ принимал сам хозяин, такой себе колобок с приятной улыбкой и зелеными глазами. У него я спросил о повешенных, тот, судя по всему, человеком был разговорчивым, вот и принялся шепотом рассказывать мне свою версию произошедшего, при этом постоянно оглядываясь. Но зал был пуст, лишь на кухне служанка гремела посудой.

– Семья эта появилась в нашем селе всего год назад, они выкупили дом на окраине, у Тампа-горшечника, оставшийся от его родителей, и принялись обживаться. Дамир, так звали отца этого семейства, был неплохим бондарем, да и колеса к повозкам мог ладить. Рамира, его супруга, занималась домом и огородом. Когда квартальный пришел к ним за ежемесячной десятиной храмовникам Урху, то получил отказ, и так было несколько раз. Это в приморских городах такое возможно, если ты поклоняешься старому богу, вернее богине или еще кому, то и не платишь храмовникам. Но мы, вернее все, кто не относится к прибрежным селениям, платим все без исключения. Конечно, квартальный мог и промолчать об этом, но, видно, все-таки в храм он доложил. Вот буквально пару дней назад жрецы и заявились, что уж там произошло, никто не знает. Только, похоже, была там большая драка, слышали соседи крики и шум. Дамир мужик был здоровый, да и горячий, мог не сдержаться, когда кто-нибудь из прибывших повел себя неправильно или нагло. Точно знаю, что двоих жрецов увезли обратно в повозках, раненых или убитых – не скажу. А семью всю и повесили, да и вешали их уже мертвых, даже мальчишку, как бы в назидание другим. Вот такие дела… – вдохнул корчмарь, в это время и Иваста подошла. Хозяин замолчал и поспешил на кухню за заказом.

Вечером в комнате я еще раз предупредил Ивасту, чтобы, прежде чем сказать что-либо, думала, что и кому говорит. Рассказал ей, что узнал у хозяина постоялого двора о повешенных.

Утром следующего дня, прямо спозаранку, в дверь комнаты постучали, и на пороге возник маленький толстый человечек с бегающими глазками. Он быстро осмотрел и нас, и комнату.

– Я местный квартальный, Шам Четер, вы надолго к нам, господа? – спросил он, кланяясь.

– Нет, вот сейчас нам принесут отданную в стирку одежду, и мы отправимся дальше, – ответил я на его вопрос.

– Прошу прощения, просто, по указу его преосвященства, я должен проверять жильцов, а потом докладывать, кто и куда проехал.

– Ну что же, мы не против проверки, я Жак Наполеон, а это моя племянница Жозефина Наполеон, – назвался я первыми, что пришли в голову, именами, – едем в город Лигорн. Надеюсь, вы все выяснили для доклада.

Квартальный поклонился и, уверив меня еще раз, что это требование закона, удалился.

После того как квартальный ушел, служанка принесла выстиранную одежду. Мы, спустившись в зал, позавтракали и, закупив продукты, отправились дальше. Если все будет нормально, то к вечеру мы доберемся до города.

Продукты купил, сам не ожидая, что они нам пригодятся в самое ближайшее время. Выехали поздно, да еще в дороге пришлось несколько раз останавливаться. Чувствуя, что сегодня уже в Лигорн не попадем, я лошадей гнать не стал. Увидев караван из полутора десятков повозок, остановившийся на ночлег, я попросился в компанию и был принят.

Расседлав коней и пустив их пастись, мы быстро развели костер и принялись с Ивастой готовить немудреный ужин. Когда уже заканчивали ужинать, к нам подошел старший охраны каравана. Я пригласил его выпить с нами кружечку отвара, который тут называли шодом. И когда он присел, я расспросил его, почему они не стали ночевать в городе.

– Да спешит купец, некогда ему, корабль и так опоздал, попав в шторм. Кроме того, в городе что-то непонятное происходит, ловят кого-то, всех проверяют, требуют подорожную. Если нет, задерживают и выясняют личность. Так что, узнав об этом, не стали заезжать, мало ли что. А вы куда путь держите, с молодой женой? – поинтересовался он, внимательно нас осматривая.

– Да мы как раз в Лигорн с племянницей и едем, дочь брата это, – кивнул я на Ивасту, та в стороне мыла посуду после ужина. – Брат-то зимой застудился, да и помер, а невестка, жена его, та еще при рождении ее, – я кивнул на девушку, – от горячки померла. А девица, сам видишь, на выданье уже, да и родня как-никак, бросать нельзя, так что забрал ее к себе.

– Да, никто не знает, как судьба сложится, – проговорил охранник и попытался осенить себя священным кругом богини, но тут же опомнился и руку удержал, я же сделал вид, что не видел его движения. И когда он глянул на меня, отвернул голову и посмотрел на Ивасту.

– Ладно, пойду я, спасибо за шод. Меня Тормом зовут, если что – обращайся, – проговорил он и, развернувшись, удалился.

После ухода Торма я некоторое время обдумывал ситуацию и понял, что нам тоже не стоит рваться в город, вполне вероятно, что это нас искали. Ведь и при выезде из Робрюка нас чуть ли не обнюхивали, видать, давно не погибали жрецы, вот и будут шерстить теперь всех. Вот же проклятье, думал я, что-то это путешествие мне начинает не нравиться. А ведь как хорошо начиналось: разгар лета, тепло, неторопливые беседы с молодой симпатичной девушкой, неспешные прогулки верхом. Я даже хихикнул от нарисованной картины… Рядом посапывала Иваста, я поправил плащ, укрывая ее, что же, утро вечера мудренее, подумал засыпая.

* * *

– Ваше преосвященство, пришел магистр ордена рыцарей Урху, – заглянув в дверь кабинета, проговорил секретарь.

– Пусть подождет, я позову его, – ответил очень полный мужчина с глубоко посаженными маленькими глазками желтого цвета, продолжая кормить попугая в клетке. Бросив последние зерна, он отряхнул руки и сел в кресло, стоящее у стола. Когда-то он был простым мелким таможенным чиновником, следящим за прибывающими в порт кораблями и описью товаров. Считали и получали налог другие, а он только мечтал, что когда-нибудь станет таким же и наконец-то сможет избавиться от постоянного чувства голода. Но все повернулось иначе, когда в его дверь постучались несколько человек в одеждах монахов. Пустив их пересидеть ненастье, в тот день дождь лил как из ведра, он вдруг попал под очарование того, что рассказал ему один из этих людей. Почему это произошло, Ванор Кармитор, бывший мелкий чиновник порта, а теперь верховный жрец религии Урху, не мог понять даже сейчас. Он стал первым и очень ревностным адептом новой религии, первым стал помогать строить храм нового бога, жертвуя то немногое, что у него было. И благодаря этому, стал постепенно продвигаться вверх по карьерной лестнице, и чем выше он поднимался, тем больше появлялось у него возможности сводить счеты с теми, кто в свое время смеялся и издевался над ним. Чем больше становилось последователей Урху, тем значимей становилось положение Ванора. А когда пропал предыдущий верховный жрец, Ванора Кармитора выбрали на его место. Вот тогда Ванор развернулся по-настоящему: он создал боевой орден последователей Урху и дал им большие права. В орден подбирали простолюдинов и мелких дворян, по своей сути лишенных чести и достоинства, у которых на совести было немало неблаговидных поступков. Ванор понимал, что, вытащив их из грязи и дав возможность подняться над другими, он навсегда получит их как верноподданных. И они, не задумываясь, выполнят самый гнусный и мерзкий приказ, переступят через многое, если не через все, задавив в себе жалость, остатки благородства и просто совесть.

Вот после создания ордена и началась вакханалия террора, король к тому времени уже плотно сидел на пыльце и верил всему, что ему говорили жрецы. По сути, Ванор стал единоличным правителем королевства. Думал ли он когда нибудь о таком – конечно же нет, на это его фантазии не хватало, но судьба подбросила его на самый верх, дав возможность распоряжаться судьбами даже аристократов.

А сейчас ему надо было решить вопрос с поиском принца. Король стал совсем недееспособным, и тут открывались огромные возможности для последователей Урху. Вернее, для высших иерархов церкви. Вот и надо бы найти принца… желательно мертвым. Парень никак не поддавался влиянию последователей Урху, что только ни делалось в этом плане. Комнаты, где он проживал, окуривались дымом радужной пыльцы, принц блевал, сказывался больным, но все попытки повлиять на него проваливались, он гнал всех проповедников прочь. У него была ладанка с миниатюрным портретом его матери. Говорили, что ее благословила сама богиня. Когда ладанку попытались похитить, принц поднял такой крик, обвинил в похищении обслугу и приказал допросить и лишить головы нескольких жрецов, которые присматривали за ним. Король, который уже мало что соображал, принца поддержал, и пришлось рубить головы верным людям. При этом еще и опоить их, чтобы они не смогли ничего рассказать о том, кто за всем этим стоит, а ладанку подкинуть под кровать, где ее и нашла прислуга. Но казнь это не отменило, принц настоял, с усмешкой глядя на верховного жреца, а король его во всем поддержал.

На какое-то время от принца отстали, но Ванор затаил на него злость, и рано или поздно он бы избавился от наследника. Но тот умудрился сбежать, прихватив документы о своем происхождении, заверенные большой королевской печатью. И вот уже скоро два месяца, как его никто не может найти, правда кинулись его искать не сразу, а почти через седмицу, что дало ему возможность ему спрятаться надежней, а может, вообще выехать в другое королевство.