– Портрет пишу, – невозмутимо отзываюсь я, снимая с крючка барабульку размером с ладонь и насаживая её на кукан.

– А? – впал в ступор геологоразведчик, застыв с пальцем в носу. Послышалось хихиканье, и на пару минут от меня отстали, обсуждая ответ. Затем, чуть потолкавшись и пошептавшись, сопливая делегация выдвинула очередного кандидата в переговорщики, разыграв эту вакансию в "камень-ножницы-бумагу".

– Здесь хорошей рыбы нет, – чуть помявшись, попытался объяснить мне мальчишка, такой же круглолицый, с добела выгоревшими волосами и обожжёнными солнцем кончиками оттопыренных ушей.

– Да неужто? – притворно удивляюсь я, вытаскивая очередной рыбий мусор, опознать которого я так и не смог и по этой причине выкинул рыбёшку обратно в море.

– Ага! – радостно закивал переговорщик, и вся компания, так и не поняв сарказма, радостно принялась разъяснять неразумному приезжему, где в Севастополе лучшая рыбалка, на что и как нужно ловить, да в какое время. Всё это так искренне и непосредственно, что мне стало неловко за недавний сарказм. Действительно, нашёл перед кем…

Они перебивали друг друга и брызгали экспрессией, дружелюбием и слюнями. Я слушал, дёргал потихонечку рыбью мелочь и потихонечку оттаивал. Часом позже, распрощавшись с сопливой, но дружелюбной компанией, я окончательно успокоился и засобирался домой.

Подумал было отдать кукан с рыбой кому-нибудь из них, но ребятня, по виду, из вполне благополучных семей. Притом у каждого из них наловлено как бы не побольше, чем у меня, хотя ловили они чёрт знает на что, чуть не на палки с гвоздями.

Подумал было отпустить рыбёшек, но потом вспомнилось давнишнее, ещё из того, первого детства. У нас, мальчишек, далеко не все родители радовались притаскиваемой домой рыбьей мелочи. Возиться с ней захочется не каждой хозяйке, тем более что и рыба была всё больше сорной и мелкой. А даже если добытчик сам же и чистил рыбу, то потом за ним приходилось убирать чешую по всей кухне…

Поэтому свою добычу мы частенько отдавали кому-то, кто проявлял хоть какие-то положительные эмоции в случае дарения. В основном либо Вере, работающей уборщицей матери-одиночке с четырьмя детьми, радующейся даже чёрствому бублику, либо Сан Сеичу, который дарёную рыбёшку засаливал, вялил и подторговывал ей у пивного киоска, добывая себе прибавку к пенсии.

Наверное, и здесь есть такие, кто не откажутся от кукана с рыбёшкой, пусть даже и дрянной! Впрочем… я приподнял кукан и прикинул, что несколько зажрался, или что вернее – адаптировался к этому времени. По меркам моего первого детства улов не то чтобы достойный, но ни одна провинциальная хозяйка не обфыркала бы его презрительно. На нормальную уху или пару сковородок жарёхи хватит с лихвой, а это уже что-то!

Держа кукан на отлёте, чтобы не замараться чешуёй и не пропитаться рыбным запахом, дошел до рынка. Торговля здесь начинается задолго до крытых рядов. Какие-то рогожи, дощечки, холстины… а то и прямо на земле.

Торгуют здесь всё больше всякой ерундой, вроде ягод из собственного сада, собранных в крымских горах дичков, кореньев хрена и травами. Есть и несъедобное барахло, как то самодельные кресала и ножи, лопаточки из дерева, сувениры из раковин, а так же полудрагоценных и поделочных камней, весьма часто встречающихся на здешних галечных пляжах.

– Не иначе как на залётных курортников рассчитано, – бурчу себе под нос и иду дальше, не забывая поглядывать по сторонам.

– Нужна рыба, мать? – поинтересовался я встреченной старушки, обветшалой до полной прозрачности.

– Денег нема, – прошамкала та, улыбаясь так светло, как могут улыбаться только старики, давно готовые к смерти.

– Бесплатно, – стало почему-то неловко, – за так отдам… Нужна?

– Спаси тя Христос, – заулыбалась бабка беззубым ртом, собираясь лучиками морщинок. Я же, не слушая благодарностей, решил пройтись по рынку, раз уж оказался здесь.

К полному моему пониманию, заметил много сценок меновой торговли, притом самой разнообразной. Это, к слову, показатель не самой здоровой экономики… и весьма уверенный.

Ожидаемо встречаются матросы и солдаты из выздоравливающих, меняющих всякую чертовщину на еду, или что чаще – на выпивку. Последняя, по случаю сухого закона, продаётся как бы из-под полы, но бутылочка-другая настойки, наливки, домашнего вина и чёрт знает какой дряни, настоянной на курином помёте, есть у многих продавцов. Что называется, на все вкусы!

Ещё больше мальчишек мелкого возраста, готовых поменять туесок ягод из родительского сада или низку свежевыловленной рыбы на заливистый "соловьиный" свисток, самодельную зажигалку из гильзы или клееный из раковин "настоящий пещерный грот".

Много женщин, меняющих вещи на еду и еду и на вещи. Обычно меняют очень негромко, стыдясь крайней нужды, в которой они оказались. Но иногда, напротив, будто даже с некоторым вызовом и скандалинкой в голосе.

Задерживаться здесь не стал, и зябко поведя плечами, будто замёрзнув от увиденного, зашёл в крытые ряды рынка, не в силах избавиться от странного ощущения. Интересные времена, мать их… о них очень интересно читать, смотреть кино и просматривать старые фото.

А когда вот так вот, лицом к лицу видишь людей, вынужденных буквально выживать, отношение к "приключениям" меняется очень быстро… Я такие книги, к слову, в последний год уже почти не читаю. Не могу просто.

Сейчас, когда день уверенно перевалил на вторую половину, торговцы уже начали потихонечку сворачиваться, собирая товары. Между крытых рядов бродят редкие домохозяйки и старики, отчаянно пытаясь выторговать что-то подешевле, но получается плохо.

Ради пустого интереса зашёл в мясные ряды, чтобы прикинуть хотя бы примерно, во сколько же Сабуровым обходится стол. В нос шибануло запахами свернувшейся крови, несвежего мяса, потрохов и палёной щетины.

Это ни в коем случае не значит, что здесь продают тухлятину, но с холодильными установками в этом времени ещё плохо, а уж летом… За день, как ты не старайся, мясо "настаивается", и хотя оно ещё не тухлое, но запашок имеется. Впрочем, опытные хозяйки, желающие урвать товарец подешевле, запашка не чуждаются, прекрасно зная, как можно отбить запах и как различить по-настоящему испорченное мясо. Но…

… духовито! К вечеру уж точно.

– Да где ж это видано?! – со слезами на глазах вопрошает небо худая женщина со старой корзиной, в которой виднеется только подвядший буряк, несколько старых картофелин и морква, – За брюшину вонючую стока хочешь! Да у тебя совесть есть?

Продавец, худой рослый мужик с желчным лицом язвенника, только ухмыляется.

– Да как же тебя мать выкормила, аспида такого? – не унимается распалившаяся женщина, – Небось все титьки ей клыками своими погрыз!

– А ну уймись, утроба пустая! – рявкнул желчный, для убедительности втыкая увесистый нож в разделочную колоду. Разгорелся скандал, и я поспешил уйти – хуже нет, чем быть свидетелем чужого конфликта, и не дай Бог стать участником!

– Да как вам не стыдно цену так задирать, иродам!? – подхватила маленькая, но решительная старушонка, – Народ голодует, а вам лишь бы мошну набить!

– Да что ты пристала, старая?! – сагрился на неё один из продавцов, невысокий мужчина с противной, совершенно крысиной физиономией, – Шла себе, да и иди куды шла!

– Да вы всё равно жа выкидывать будете! – влез в разговор дед с георгиевской медалью за Крымскую войну на старом латаном пиджаке, опирающийся на костыль, – Окстись! Хоть што с мясом делай, а ночь оно не пролежит, никак! Побойся Бога, человече!

– Да, да! – закивала старушонка, – И так, ироды, цены до небес позадирали, а людям хучь зубы на полку! Што таперича, помирать прикажешь?

– А ето не моё дело, старая! – вступила в перепалку красномордая торгашка, упирая руки-окорока в засаленный фартук и раздувая широкие ноздри, – Хоть бы и помирай! Вона, давно тебя черти в аду заждались! Ступай себе…

Торгашка басовито захохотала, а у бабки слёзы из глаз аж брызнули.

– Да чтоб тебя… – беспомощно сказала старушонка, не в силах подобрать слова.

– Иди уже, старая! – выкрикнул крысомордый, выскакивая из-за прилавка, – Надоела!

С этими словами он подтолкнул её… слегка, но бабке хватило. Охнув, она упала на каменные плиты и…

– Падаль! – рыкнул старик, делая шаг вперёд и впечатывая крысомордого лицом в требушину. Не удовлетворившись этим, он весьма ловко подбил ему ноги костылём, и уже лежачему влупил под рёбра.

– Ах ты! – взревел мясник по соседству, хватаясь за топор, но пока не двигаясь с места, – Это что же такое…

А потом проехался по матушке старика, да так изощрённо, что я только головой качнул, ускоряя шаги и пытаясь выбраться наружу до того, как здесь начнётся гвалт на весь рынок и скандал с привлечением полиции.

Старик, не рассуждая долго, броском бараньей ноги заткнул матерщинника, но почти тут же прилёг на пол после оплеухи торгашки.

– Полундра! – почти тут же заорал заглянувший в мясные ряды флотский с рукой на перевязи так, что я аж присел, оглушённый децибелами, – Мясники наших бьют!

Ныряю за дверь… а там уже несётся над рынком многоголосое и не рассуждающее:

– Полундра! Наших бьют!

Мелькнула, да и пропала мысль, что я сам хотел подраться, но… не тот случай. Драка на рынке с торгашами, ну что может быть пошлей?!

– День ВДВ, – бормочу себе под нос, стараясь не попасть под раздачу.

Поскольку рынок уже закрывался, покупателей здесь немного, и торговцы поначалу дали отпор морякам и… скажем так, неравнодушным гражданам. Но уже бегут от Артбухты моряки^[51], притом не только военные… бегут местные рыбаки и чёрт те кто, желающие принять участие в давно назревшей кулачной дискуссии.

– Твою же мать! – выкрикиваю в панике, уворачиваясь от жердины в руках пожилого торговца, обрушившейся в итоге на спину матроса, – Это совсем не то, о чём я думал…

К выходам не пробиться, там давка! Торгаши держат оборону, матросы и их союзники штурмуют крытый рынок по всем правилам военной науки. Изнутри видно плохо, но летают камни и комья земли, мелькает дреколье и уж слышится истошное…

– Уби-или!

А внутри рынка – натурально Колизей! Между рядов бегают во все стороны бабы и детвора, старики размахивают сучковатыми палками. Со свистом рассекают воздух тушки кефали, растопырив мёртвые лапы, летят ощипанные куры и рассыпаются под ноги давленые сливы.

– Твою мать… – уворачиваюсь от пролетевшей мимо рыбьей головы, сбившей с ног какую-то тощую девчонку в платочке, влепившись ей в спину. Плюнув мысленно, подхватываю девочку под руки и затаскиваю под прилавок, пока не затоптали.

Очухавшись, девчонка села напротив меня молча, обхватив коленки руками и опасливо поглядывая из-под прилавка круглыми глазами на мельтешение ног.

"– Я не такую драку заказывал!" – вылезает у меня странная, возмущённая претензия неведомо кому, а вслед за этим – желание пожаловаться на… хм, производителя услуг.

– Спасибочки, – перебивает девчонка мои дурные мысли, – Если бы не ты…

Она зябко поводит плечами и замолкает. Киваю молча, и вздохнув, посильнее вжимаюсь в прилавок.

Какая-то возня, топтанье, борьба… Потом победитель, закряхтев, сел на корточки, прижимая ладонь к лицу и охая. Увидев нас, вызверился неожиданно…

– Ах вы… – он отскочил и через несколько секунд вернулся с обломанной жердиной с расщеплённым концом, которым и начал тыкать в нас с неожиданным озверением, – байстрюки… Семя всё ваше проклятое…

Ухитрившись, перехватываю-таки жердину и выкатываюсь из-под прилавка, шипя от боли в ушибленной руке. Да ещё, к гадалке не ходи, занозы потом выковыривать!

Коротким выпадом в солнечное сплетение сажаю агрессора на жопу и для верности (нельзя оставлять за спиной недобитков!) добавляю пяткой по челюсти. Готов!

– Фому?! – взревел коренастый свинообразный мужик под пятьдесят с лопатообразной бородой, сагрившись на меня, – Убью!