В гостиной по-прежнему сидели небольшие группки полицейских, тех, кто любит засиживаться за обедом подольше. Еда меня особо не привлекала, и все же я взял куриный салат, захватил газету и уселся за столик возле окна. На первой странице «Тиденс крав» сегодня Магне Хусе^[3], помогающий Кристиансунну остаться в классе «А». Я долистал до интервью с ним. Вообще-то мне плевать, какое у Кристиансунна будущее в футболе, но хоть не про экономику и не про больницы. Впрочем, я ошибся. Даже у Хусе имеется мнение об общей больнице, на строительство которой уйдет четыреста пятьдесят миллионов крон. Неделю назад Кристиансунн проиграл апелляцию по делу о больнице. Ее построят в Молде.

Набравшись терпения, я подцепил вилкой кусок курицы и уже открыл было рот, как краем глаза заметил, что ко мне кто-то направляется.

– Так вот он где!

На Осмунде был коричневато-серый джемпер, смехотворно гармонирующий с седыми волосами. Мне не хочется, чтобы нас видели вместе, но до Осмунда это все никак не дойдет. А ведь когда он рядом, серебряные нити у меня в волосах тоже делаются заметнее. Придется мне теперь выслушивать разговоры о том, как он ходил по школам и проводил беседы среди подростков.

– Как дела, Осмунд?

Он вздохнул и поставил поднос на стол.

– Чем дольше я тут работаю, тем больше убеждаюсь, что грядущее поколение безнадежно.

– По крайней мере, ты с половыми преступлениями не работаешь. Пьяная драка или кража со взломом – это по мне. А вот хуже половых преступлений ничего нет.

Хуже всего в Осмунде то, что на самом деле мы с ним неплохо ладим. И это меня угнетает.

– Говорят, Руе, что такие дела тебе хорошо даются. Мы тут пока торт ели, я перекинулся парой слов с народом. Они сказали, что ты прямо-таки мастер допросов.

Неудивительно, что они разговаривали обо мне, однако Осмунд явно чего-то недоговаривает. Там дальше должно быть «но».

Осмунд принялся рассказывать о каком-то тринадцатилетнем подростке, которому он пытается помочь. Нить разговора я быстро потерял – сидел, разглядывал салат и раздумывал, не съесть ли еще чуть-чуть. Подцепил вилкой чуть-чуть бледной курятины в соусе, цветом напоминающем горчичный.

– Руе! – окликнула меня Бирта, остановившись на пороге. На этот раз ее веснушчатое лицо было серьезным. – Собрание. Срочно, в переговорной.

Она словно постарела лет на десять. Судя по ней, дело серьезное. Как раз то, что мне сейчас и надо. Чтобы что-нибудь случилось. К тому же я все равно не голоден. Я встал и, взяв в обе руки салат и газету, подошел к контейнеру для мусора и выбросил туда и то и другое, да так, что пластиковая тарелка треснула.

Мы резво побежали по лестнице на четвертый этаж и остановились перед дверью в переговорную. Бирта махнула рукой, пропуская меня вперед. Я обернулся и увидел Осмунда – он стоял на лестнице и смотрел на нас. Когда я ухватился за ручку двери, мне вдруг стало дурно.

В полутемной переговорной было полно народу, и все они молча смотрели на меня. А потом вдруг раздался грохот, и в воздух полетело цветное конфетти. На стене загорелись буквы: «Руе – пятьдесят пять!» – и все присутствующие хором затянули поздравительную песенку. Они пели, кивали, раскачивались и приплясывали. Как же я сразу не догадался? Эти твари решили ударить побольнее…

Лив

Олесунн

Четверг, 28 августа 2003 года

– Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!

Машина на экране съехала с дороги и, врезавшись в стену, перевернулась. Эгиль выругался и швырнул пульт прямо в подставку статуэтки с ангелом, стоявшей посреди комнаты Ингвара.

– Ты чего это? – ухмыльнулся Ингвар. Отбросил длинные темные волосы и элегантно довел свой автомобиль до финишной черты. – Какой ты у нас горячий…

– Ничего, если Эгиль расколотит этот «Икс-бокс», его папа нам новый купит, – сказала я. – Так что давай, Эгиль, не стесняйся.

– Заткнись! – огрызнулся он.

Мы дразнились и переругивались, но по-доброму. Эти ребята мне поэтому и нравились – с ними можно было ругаться и браниться, и это считалось совершенно нормальным. Таким тоном ругают только тех, кого любят, и мы знали, что никого не обидим, не перегнем палку, не рассоримся, не поцапаемся, зато обстановка разрядится.

Эгиль плюхнулся рядом со мной на диван и поправил бежевую футболку «Лакост», разумеется, облегающую – не зря же он часами пропадал в тренажерке. Эгиль был до отвращения хорошо сложен, в нем все было правильно – ширина плеч, подбородок, скулы, нос, лоб и слегка сросшиеся брови. Многие девчонки убеждают себя, будто им именно такой парень и нужен, потому что, по их мнению, этого хотят и все остальные вокруг. Девушки, словно сошедшие с картинки, полагают, что им тоже нужна картинка. А Эгиль пользовался этим на полную катушку. И только я знала, что внутри он и впрямь хороший.

Я подняла руку, с которой свесился Неро. Его чешуйчатое тело потянулось к батарее под окном. Эгиль забрал у меня змею, а я уселась на пол рядом с Ингваром и взяла пульт. Ингвар запустил игру заново, и машины приготовились к гонке – мой белый «Ягуар», черный «Ламборгини» Ингвара и еще две прикольные тачки. Комнату заполнил рев четырех двигателей. Несколько девушек в коротких серых юбках встали рядом и приготовились дать команду на старт. Наконец мы рванули с места. Гоняя по темным улицам, я так увлеклась, что и сама наклонялась то в одну сторону, то в другую. Вот я резко повернула, бампер задел ограждение, и я лишилась дополнительных очков. Вскоре Ингвар вырвался вперед. Изящно скользя по асфальту, он заехал на вершину холма и хладнокровно спикировал вниз, прямо к следующему повороту. Я отвлеклась, наблюдая за ним, врезалась прямо в «Опель» с красными полосками на крыльях, и обе машины вышли из-под контроля. Эгиль рассмеялся – громко и, по обыкновению, ехидно, похоже, забыв, что всего несколько минут назад и сам был на моем месте. Я снова привела автомобиль в движение, объехала «Опель» и двинулась к повороту, в который отлично вписалась, – вот только тотчас же поняла, что заехала не туда. Я снова плелась в хвосте. Вздохнув, я съехала на обочину и припарковалась.

– Все с тобой ясно, Ингвар. Ты весь день лишь этим и занимаешься, только болтаешь, что музыку пишешь, – сказала я.

Ингвар показал мне средний палец, а на экране загорелось «Игра окончена».

– Завидуете, – ответил он, – потому что я круче вас.

– Тратить жизнь на всякую херню – в этом ты явно круче нас, ага, – не растерялся Эгиль.

Ингвар молча поехал дальше. Я пересела на кровать к Эгилю, а Ингвар продолжал набирать очки.

– Ты же в субботу с нами? – спросил Эгиль.

Он попытался уложить Неро на руку, как кошку, но питон, похоже, не понимал, зачем ему это. Он сполз на кровать, свернулся в клубок и положил сверху голову. От природы спокойный, Неро редко двигался и, бывало, по несколько часов лежал в одном положении. Берег силы для следующей охоты.

– Я на мели, – ответила я, – на бухло не хватит.

Эгиль фыркнул.

– Да ты ж все равно за мой счет пьешь.

– Мне и не хочется.

Эгиль смотрел на меня.

– Я бы лучше в выходные позанималась, – продолжила я, – честно. Лягу пораньше и все воскресенье просижу за книжкой. Уж приятнее, чем похмельем маяться и себя ненавидеть.

Брови у Эгиля поползли вверх.

– Ты ж все равно диплом медсестры получишь. Одной вечеринкой больше – одной меньше… Давай, пошли, будет круто, не как в прошлый раз.

Эгиль, судя по всему, больше, чем я, помнил о той ночи с субботы на воскресенье. Не надо было мне рассказывать им о Патрике, но после той встречи с ним я никак не могла избавиться от воспоминаний.

– Ты, как выпьешь, сразу повеселеешь, – уговаривал Эгиль.

В прошлую субботу, когда вернулась домой и стала готовиться к вечеринке, я тоже так думала. Больше всего на свете мне хотелось спрятаться под одеяло и трястись от страха. Однако вместо этого я решила от души повеселиться; убеждала себя, что стоит мне выпить, как я развеселюсь. Ничего не вышло. Что именно я рассказала, не помню, но совершенно точно наговорила лишнего. Я и не знала, что Ингвар знаком с Патриком.

Эгиль огорченно смотрел на меня, ожидая ответа, и явно не собирался мириться с отказом. Я вздохнула.

– Ладно, шучу. Ясное дело, я с вами.

Указательным пальцем я провела по узким светлым полоскам на голове у Неро, прямо над затылком. Если смотреть на его голову сверху, то узор напоминает стрелу: широкая белая полоса снизу заканчивается темным острием, указывающим на морду и рот. В последние месяцы я постоянно разглядывала его голову и эту удивительную стрелку.

– Какой же красавец, – сказала я, – просто невероятно.

– А как же, – Эгиль усмехнулся. – Только смотри, не захвали меня.

– Ты посмотри на это тело.

За неделю до этого питон сменил кожу. Я стала свидетелем линьки, начиная с того момента, как его кожа и черные глаза приобрели сероватый налет, и заканчивая тем, как он принялся тереться о ножки кровати, сбрасывая хрустящую серо-белую оболочку. Оказавшаяся под ней молодая кожа ярко блестела. В прежние времена люди считали змей бессмертными. Они видели, как те раз за разом заново рождаются из собственной кожи. Его старая кожа теперь висела на люстре у меня в комнате. Мне хотелось сохранить каждый его образ – всех тех змей, в обличье которых он побывал.

– А может, выпустим питона во время тусы? – подмигнул Эгиль.

Я посмотрела на него.

– Ну ладно, давай когда после тусы догоняться будем…

Я покачала головой.

– Мы же полицейских не пригласим. Только свой народ будет, крутой и проверенный. Если питон напугается, посадим его обратно. Да все отлично пройдет!

– Пока он не укусит кого-нибудь из девчонок и та не позвонит мамаше.

– Я прослежу. Предупрежу всех, чтобы не пугали его.

– Эгиль, тема закрыта.

– Это не только твой питон. Ингвар, что скажешь?

Ингвар уже давно выключил «Икс-бокс» и выбирал, какую музыку поставить. «Электрик уизард» – их Dopethrone, его любимый альбом. Он зашевелил губами, повторяя слова вступления к первой композиции: «When you get into one of these groups, there’s only a couple of ways to get out. One is death, the other is mental institutions»^[4]. Колонки выдали гитарный проигрыш, а Ингвар плюхнулся рядом со мной на кровать. На нем была старая футболка с изображением какой-то группы, но такая застиранная, что картинка совсем стерлась. А в руке Ингвар держал книгу.

– Знаешь, что мне сегодня в голову пришло? – Он взмахнул книгой.

– «Алиса в Стране чудес»? – удивилась я. – За детские книжки взялся, да, Ингвар? Я думала, ты только русских классиков читаешь…

– Это тоже классика, – ответил Ингвар. – Как вы думаете, кем бы вы были в «Алисе в Стране чудес»?

Эгиль расхохотался.

– Кем бы ты был, Ингвар, и ежу понятно. Тем обдолбанным червяком, который сидит на грибе.

Ингвар отмахнулся:

– Он все время обдолбанный, а я – раз в неделю, не чаще.

– По нашим меркам, это довольно часто, – сказал Эгиль. – И вообще, откуда нам знать, чем ты занимаешься, пока мы учимся?

– Это все вранье; к тому же мои таблетки – это лекарство, – возразил Ингвар.

Он страдал эпилепсией. Приступы у него случались нечасто, однако Игнвар всегда был начеку и выпивал редко. Мы договорились, что если он, оставшись дома в одиночестве, позвонит кому-то из нас, но будет молчать, значит, у него приступ и надо со всех ног броситься к нему. Однако пока приступы случались только в нашем присутствии.

Эгиль ухмыльнулся.

– А трава-то как же, Ингвар? Ее способность излечивать эпилепсию не доказана. Если ты торчок, то и оправдываться нечего.

– С Эгилем тоже все просто, – встряла я, – он – чокнутый Шляпник. Твоя жизнь – это вечный бессмысленный праздник.

– Да ты охренела, – возмутился Эгиль. – Ты, как напьешься, намного чокнутее. А Лив тогда кто? Как думаешь, Ингвар? Чеширский Кот?