Эта история серьезно ударила по экономике деревни. Прежде сюда регулярно приезжали скупщики рыбы – они брали оптом свежий улов, за счет чего рыбаки и содержали свои семьи. После того как «записочная зараза» покатилась снежным комом, набирая обороты и вселяя ужас во всех, кто о ней узнавал, покупатели стали проезжать мимо. Благо южный берег Франции был достаточно велик и на всем протяжении его усеивали десятки деревушек, готовых снабдить морской снедью рестораны и кафе.

Тень полного разорения и голодной смерти нависла над уютным местечком. Все это произошло в считаные дни. Деревенские не знали, на кого обратить свой гнев. Они и рады были бы прекратить безумие, но опасение дьявольской кары, обещанной в анонимных эпистолах, оказалось сильнее страха перед надвигавшимся голодом.

Тем временем Веронике стало лучше, и Максимов заговорил о том, чтобы покинуть сей неблагословенный край.

– Здесь скоро вспыхнет бунт, – предрекал он. – Бессмысленный и беспощадный. Крестьяне – они такие… Если не докопаются до причин своего несчастья, то пойдут с кольями на первого встречного, лишь бы выместить злобу и отвести душу. Не желал бы я попасться под горячую руку.

– И ты не хочешь помочь им установить истину? – вопрошала Анита. – Тебе все равно, что они поубивают друг друга?

– Я бы помог, Нелли, но сам не знаю что думать.

У Алекса поначалу зрело подозрение: все это затеяно теми, кто хотел заработать на переписывании чертовых цидулек. Но версия отпала.

– Может, почта? – предположил он неуверенно. – Помнишь, тебе жаловались, что никто не пишет писем и не покупает марок?

– Нет. – Анита покачала головой. – Я сегодня была там. Ты не представляешь, какой сейчас бедлам!

Сонное почтовое царство воистину преобразилось. В тесном помещеньице, которое раньше мало кто удостаивал своим посещением, дым стоял коромыслом. Взмыленные служащие не покладая рук просматривали и сортировали корреспонденцию, а она все поступала и поступала. Как будто чума тянула свои щупальца в разные стороны, распространяясь по Франции и ближайшим странам.

– Сил нет, мадам! – сетовал знакомый почтальон. – Совсем недавно я скучал на работе и думал, что буду рад, если ее станет больше. И что же? Не сегодня завтра мне придется уволиться.

– Почему? – удивилась Анита. – Дела у вашей конторы идут великолепно, того и гляди прибавят зарплату.

– Прибавки от нашего начальства не дождешься, мадам. Скупердяи! И потом… – Почтенный служащий поежился и перешел на полушепот: – У меня ощущение, что я занимаюсь делом, угодным лукавому. Дважды в день я хожу на исповедь, но легче не становится.

– Тогда почему бы вам не выбросить эти письма в печку? Прервите порочную цепочку, и все закончится.

– Не имею права, мадам. Я выполняю свой долг. Люди платят деньги за отправку писем, несут последние гроши… Как я могу их обмануть?

Напоследок почтальон признался, что и сам получил записку с предупреждением. На фоне ежедневно нагнетаемых страстей у него не поднялась рука уничтожить ее. Переписал и разослал – словом, поступил, как все.

– У меня четверо детей, мадам, – оправдывался он. – Если со мной что-нибудь случится, кто будет их обеспечивать?

Анита рассказала об этом Алексу и подытожила:

– Как видишь, алчные почтовики здесь ни при чем. Есть у тебя другое толкование?

– М-м-м…

– Нет, конкурентов из соседних рыбацких деревень тоже оставь в покое. У них бы ума не хватило провернуть эдакую комбинацию. Это проделал человек образованный, умный, умеющий просчитывать последствия.

Пока повсюду властвовало смятение, Анита не бездельничала. Она навестила аптекаря-краеведа и задала ему вопрос, на который тот ответил утвердительно, присовокупив изумленный возглас: «Но как вы узнали?» Она пообещала дать исчерпывающие объяснения, но попозже, и уговорила его съездить в жандармерию. Оттуда аптекарь вернулся в добром расположении духа, хотя и не сказать что осчастливленный.

Затем Анита воспользовалась одной из купленных марок с изображением Цереры и отправила письмо. Максимов решил, что и она поддалась всеобщему сумасбродству, но письмо было одно-единственное. Отослав его, Анита весь следующий день посвятила прогулкам по пляжу. Ее отчего-то очень интересовала скала, с которой низвергнулся фотограф Эмиль.

События разворачивались с пугающей быстротой. В деревне вдруг осознали, что записки появились с приездом мсье Гаше и его приятелей. Градус общественной напряженности достиг уже точки кипения, поэтому народу было все равно кому мстить. Идея, что виноваты перпиньянцы, оказалась удобной во всех отношениях. Пришлых не жалко, и за них никто не заступится. А то, что у них остался всего один, делало расправу простой донельзя.

Как-то в послеобеденный час под стенами гостиницы собралась разъяренная толпа, вооруженная гарпунами, вилами и выдернутыми из заборов кольями. В дверь и в окна полетели камни, тут и там раздавались призывы выдать приспешника Вельзевула, слугу Люцифера, короче говоря, душепродавца Гаше.

Насмерть перепуганная хозяйка «Гранд-Паласа» прибежала в комнату к своему горемычному жильцу и потребовала, чтобы он немедленно убирался восвояси. Господин Гаше, который на протяжении последних дней пребывал в состоянии депрессии и почти никуда не выходил, ответил, что ему запретили покидать деревню вплоть до окончания расследования. Хозяйка возразила: он может остаться в деревне, но пусть селится у кого-нибудь другого. Ей вовсе не улыбается, чтобы ее добропорядочную гостиницу разнесли вдребезги из-за какого-то чернокнижника.

Анита вступилась за мсье Гаше, но это ни к чему не привело. Хозяйка пригрозила, что прикажет очистить все комнаты. Шут с ней, с прибылью, она все равно никому не достанется, если взбесившийся люд возьмет домишко штурмом и перебьет всех без разбора.

Господин Гаше запахнул куртку, расчесал волосы на пробор перед зеркалом в бронзовой оправе и решительно направился к выходу. Максимов схватил его за руку.

– Куда вы? Вас же там прикончат!

– Я должен выйти, – гордо ответствовал коммерсант, в лице которого не было ни кровинки. – Иначе они прикончат всех.

– Возьмите хотя бы пистолет. Или позвольте мне пойти с вами.

– Ни в коем случае. Возможно, мне удастся их утихомирить.

Он шагнул через порог и сразу попал в кольцо. Засверкали сельскохозяйственные и рыбопромысловые принадлежности, готовые превратиться в орудия убийства. Максимов с револьвером в руке стоял в прихожей, готовый открыть стрельбу, если начнется кровопролитие. Обеспокоенная Анита цепко держала его за рукав и умоляла не горячиться.

– Что вам нужно? – выкрикнул мсье Гаше, глядя вокруг и натыкаясь на пышущие ненавистью лица.

На него заорали, обвиняя разом во всех смертных грехах. Тогда он, не теряя самообладания, сунул руку за пазуху и вытащил записку, чье содержание было известно всем присутствовавшим. Он развернул ее и воздел над головой, как вымпел.

– Видите? У меня такая же черная метка, как и у вас. Мы в одинаковом положении – за что же вы собираетесь меня убить?

Этот довод не образумил селян. Послышались голоса:

– И что ты будешь с ней делать? Неужто порвешь? Ишь какой смелый!

– Да, порву, – проговорил он твердо, как человек, принявший решение. – Смотрите!

Он демонстративно разодрал окаянную бумагу пополам, сложил обрывки, разодрал повторно и пустил образовавшийся мелкий сор по ветру. Дерзкий поступок охладил пыл мстителей, они зашушукались, стали переглядываться.

– Небось уже разослал? – вякнули из толпы недоверчиво. – Знаем мы таких!

– Я ничего никуда не рассылал, слово дворянина, – ответствовал мсье Гаше. – Можете справиться на почте, там подтвердят.

В этот миг он был прекрасен, и его нельзя было не зауважать. Орава мало-помалу расступилась. По рядам прошелестело:

– Ну его! Он и так покойник… Расходимся!

Ватага рассосалась, унося инвентарь. Господин Гаше постоял в одиночестве, поникший и сгорбленный, и возвратился под плесневелые гостиничные своды. Максимов приветствовал его, как героя:

– Здорово вы их! Я уж боялся, что без заварухи не обойдется…

Гаше, точно не услышав его, на деревянных ногах прошел в свой номер и принялся укладывать вещи. К нему робко постучалась хозяйка. Она тоже была впечатлена его поведением и сказала, что вернет половину платы за постой. Он с апломбом отринул ее щедрость и попросил лишь об одном позволении – остаться в гостинице до утра. Пускаться в путь в наступающих сумерках, без провожатых, было небезопасно. Хозяйка скрепя сердце исполнила эту просьбу. Она ничего не имела против мсье Гаше и сдала бы ему номер хоть на год, если бы не опасение стать отщепенкой среди озлобленных земляков.

– Куда же вы пойдете? – осведомилась Анита у коммерсанта, занятого утрамбовыванием в чемодан толстого домашнего халата.

– Переберусь в город, поближе к жандармам. Тюрьма мне не грозит, бежать от правосудия не вижу смысла. А вот защита от линчевания не помешает.

Когда непосредственная опасность перестала угрожать, он уже не смотрелся таким бравым и несгибаемым, как на улице, посреди вооруженной орды. Захлопнув крышку чемодана, он посмотрел на Аниту потухшими глазами и вымолвил вполголоса:

– Как по-вашему, я сделал правильно? Имею в виду то, что избавился от записки.

– А что вас смущает? – задала она встречный вопрос. – Хотите знать, не постигнет ли вас небесное наказание? Это не ко мне… Но поступи вы по-другому, они бы вас попросту растерзали.

– Так и есть, – обреченно поддакнул он и прижал крышку рукой, чтобы запереть чемодан на замки. – Достаточно ли этого оправдания?

– Смотря для кого, – изрекла Анита диалектически, на что он уже не ответил.

А наутро мсье Гаше исчез.

Нет, он не уехал, как было обговорено с вечера. Когда хозяйка «Гранд-Паласа», обуреваемая чувством вины, поскреблась к нему в дверь, чтобы пригласить на прощальный завтрак и немного загладить свою нетактичность, он не отозвался. Она постучала – результат был тот же. Тогда она вышла из гостиницы и заглянула в окно его номера. Рама оказалась приоткрытой, а комната была пуста. Хозяйка, обеспокоившись, взяла на себя смелость и отперла дверь собственным ключом. В качестве свидетелей пригласила Аниту и Алекса – они должны были подтвердить, что у нее нет цели что-нибудь присвоить.

Все вещи находились на тех же местах, что и вчера, когда Анита, пожелав соседу доброй ночи, удалилась к себе. Закрытые чемоданы горой лежали на столике, рядом притулился пухлый саквояж. Постель не разобрана и не смята – создавалось впечатление, что постоялец в номере не ночевал. Это подтверждалось отсутствием его уличной обуви и верхней одежды.

Анита припомнила, что ночью не слышала дверных щелчков – значит, мсье Гаше выбрался из отеля через окно. Экстравагантный способ, особенно в исполнении респектабельного буржуа.

– Куда это его понесло среди ночи? – пробурчал Максимов.

Через несколько минут загадка разрешилась. Побродив вдоль фасада, Анита обнаружила следы на клумбе, где недавно отцвели тюльпаны. Судя по отпечаткам подошв, господин Гаше (а это был, несомненно, он – Анита узнала ребристые подметки щегольских итальянских ботинок), покинув гостиницу, пошел напрямую через палисадник, влипая в рыхлую землю и напрочь игнорируя удобную гравиевую дорожку. Приставшие к ботинкам комочки черной, сдобренной перегноем почвы выдали его дальнейший маршрут. Перпиньянский негоциант держал путь за околицу, причем шагал он напролом, ломая кусты.

Максимов предположил: перед тем как предпринять ночной марш-бросок, мсье Гаше употребил изрядное количество аквитанского коньяку, однако Анита указала на то, что походка, судя по оттискам, была ровной, его не мотало, как пьяного.

– Что же он тогда, спал на ходу? – Необъяснимое происшествие дразнило Алекса, задевало самолюбие. – Или какой-нибудь факир явился с Востока и магнетизировал его, как индийскую кобру?