Пока он работал, я разглядывала комнату, которую недавно перекрасила вместе с отцом. В строительном магазине продавалось много уцененной колорированной краски, которую кто-то вернул – так я и обзавелась стенами бледно-голубого, почти белого цвета. Мы зашпаклевали дырки от гвоздей, выровняли и загрунтовали стены и, наконец, нанесли краску. Когда высох второй слой, я развесила постеры: увеличенную диаграмму из «Картографии будущего», предрекавшую жизнь, полную счастья, панораму с горным пейзажем и портрет женщины, лежащей в окружении цветов и драгоценных камней. В качестве финального штриха я расклеила на потолке крошечные остроконечные звезды, светившиеся в темноте – в случайном порядке, а не в форме каких-либо созвездий. Мне нравилось смотреть на них ночами и знать, что это всего лишь звезды, и не что иное.

Закончив с моей правой рукой, Майлс сел слева от меня.

– Думаю, если бы ты постаралась, – довольно нелюбезно сказал он, – то из тебя могла бы выйти довольно хорошая толковательница.

Я вздохнула. Эта тема была причиной пусть и не острых, но давних разногласий между нами. Майлс хотел, чтобы я изучала толкование вместе с ним, но меня это совершенно не интересовало.

– Это не мое. И ты об этом знаешь, – сказала я. – Кроме того, Джулия не такая, как другие толковательницы. Слышал бы ты, что она наговорила мне про дерево и про то, как наши действия способны менять будущее.

– Мы никак не можем изменить то, что нам суждено. Слегка влиять на непредсказуемые исходы событий – возможно. Воспринимать их чуточку иначе. Вот что она имела в виду.

– Все равно это странный ход мыслей. Она мне нравится, правда, но то, что она говорит, – это какой-то бред. – Я наблюдала за тем, как Майлс сверяется с «Картографией будущего». – А ты сам – ты-то ей доверяешь?

– Доверил бы свою жизнь, – ответил он, не поднимая глаз.

Я не придумала, как ему возразить.

– Долго тебе еще? – вместо этого спросила я. – Мне нужно домашку закончить.

– Недолго. – Он внимательно изучал мой левый локоть. – Все равно твои отметины говорят, что ты отличница.

– Да, но только если я занимаюсь. – Произнося эти слова вслух, я услышала в них эхо того, что Джулия сказала про дерево, про умышленные перемены. Я отдернула руку.

Майлс поднял голову.

– Цени то, что имеешь. Я бы что угодно отдал ради отметин, как у девчонок.

Его слова напомнили мне о том, как я когда-то сидела у отца на коленях и разглядывала родинку у него на шее, дивясь ее бессмысленности. Я чуть с ума не сошла, пытаясь свыкнуться с мыслью, что это просто родинка, и ничего больше, и что родинки на мужчинах не собираются в созвездия, как на женских телах. Что они разбросаны хаотично, в случайном порядке. Что прочесть их невозможно.

– Знаешь, Дейрдре завтра вернется в школу, – добавил он. В его голосе прозвучала отрепетированная непринужденность – вот в чем была истинная причина его появления в моей комнате. В очередной раз он скрыл свой мотив. – Раз уж у вас занятия в одном крыле здания, я подумал, что ты могла бы присмотреть за ней на этой неделе.

– Я же едва ее знаю.

Дейрдре была выпускницей, на год старше меня. Мы не общались.

– Просто присмотри за ней, – сказал Майлс. – Пожалуйста. У нас с ней не совпадают расписания, но ты хотя бы сможешь ее видеть.

Он стал очень серьезен, словно резко повзрослел в тот день. Может, он запал на Дейрдре? Может, подумала я, это всего лишь подростковое увлечение?

– Ладно. Но с ней и так все будет нормально.

– Спасибо, Селеста. Я твой должник.

Он сунул руку в карман толстовки и, вытащив оттуда пригоршню земляники, высыпал ее мне на стол.

– Мы забыли собрать ее этим летом, но кое-что еще осталось. – Он повел плечами. – Подумал, ты будешь рада.

Обезоруживать меня за секунду напоминанием о наших былых приключениях – вот что брату удавалось хорошо. В детстве мы с ним собирали землянику, которая росла у нас вокруг дома. Однажды мы даже выставили на улицу прилавок для торговли земляникой: разложили ягоды по маленьким бумажным стаканчикам и выставили по пятьдесят центов за штуку. Не продали ни одного. На исходе дня мы съели столько ягод, сколько смогли, а остальные просто раздавили. Будто твердо решили уничтожить все, что не сумели поглотить.

Когда Майлс ушел из моей комнаты, я закинула ягоды в рот – одну за другой. Я ощутила прикосновение десятков крохотных семян, усеивавших розовую плоть ягоды, дожидавшихся подходящего момента, чтобы зажить собственной жизнью.

Картография будущего: справочник по толкованию девочек и женщин

Категория – Карьера

Расположение – Правое бедро

Скопление А. Определяет лиц, имеющих отношение к будущей карьере субъекта. А1 указывает на старшего кровного брата (или сестру), тогда как расположение и размер А2 указывают на родительскую фигуру или наставника.

Скопление В. Нисходящее направление данной классической четырехчастной комбинации, определяющей карьерную область, указывает на профессию, связанную с кропотливым трудом.

Отметина 0. Обособленная, эта отметина указывает на то, что субъект будет работать в одиночку (см. Приложение С: противоречивые указания).

3

Брат держал обещания, которые давал мне, и я отвечала ему тем же. Так повелось у нас с рождения, и я надеялась, что и в будущем это не изменится. Но сдержать обещание присмотреть за Дейрдре оказалось не так-то просто. Дейрдре была неуловимой, непредсказуемой – фантомной девушкой, постоянно от меня ускользавшей. Следующим утром я обошла все коридоры, разыскивая ее после классного часа, и повторила попытку после второго урока, но ее нигде не было. Я могла поклясться, что в какой-то момент ощутила ее присутствие, но когда обернулась, рядом никого не оказалось.

Здание старшей школы было выстроено в форме буквы Т: бесконечный коридор с гуманитарными классами пересекался с коридором покороче, где все классы были предназначены для естественно-научных или математических занятий. На переменах в коридорах творилась толкотня – достигнув перекрестка, толпы учеников врезались друг в друга. Такой разброд был привычным делом, подростковым хаосом, который я позже буду вспоминать с теплотой.

Раз за разом терпя неудачу в поисках Дейрдре, я возвращалась к своему устоявшемуся моциону – прогулке по коридорам вместе с Мари и Кассандрой. Мы были знакомы с первого класса – трио восьмилеток, которых свели вместе любопытство и судьба. И жизнь наша тогда была совсем другой: мы зажигали бенгальские огни, рисовали «классики» на площадках, унизывали запястья виниловыми браслетиками. Мы собирали волосы в хвостики, перетягивая их резинками с разноцветными бусинами – маленькими драгоценностями, которыми мы обменивались друг с другом, а кожу нашу украшали загар и ссадины. Мы были детьми. Мы были девчонками.

Когда мы гуляли по школьным коридорам, я всегда шла между Кассандрой и Мари. Я издавна была середнячком, мостиком между небом и землей, которые являли собой мои подружки. Мари была сама невинность, самая младшая из нас – как внешне, так и по повадкам. В пятнадцать лет она все еще носила челку, по-детски обрезанную «под горшок», все еще была по-девчачьи застенчива. Она казалась хрупкой крохой в сравнении с Кассандрой, которую уже влекли риск, приключения, секс. Мари носила глухие свитеры и заплетала косички, Кассандра предпочитала пуловеры с глубоким вырезом, красила губы блеском, а волосы ее свободно струились вдоль спины.

Мне нравилось, какой я становилась рядом с Кассандрой – более смелой, более дерзкой. Тем летом мы с ней ездили купаться на озеро и, едва оказавшись на берегу, сразу же прыгнули в него с разбега, а затем, насквозь мокрые, разлеглись загорать на камнях. Выставили себя напоказ. Кучка парней на пляже глазели на нас, и если меня их внимание обжигало, то Кассандра будто бы вовсе их не замечала. Это вызывало у меня зависть – возможно, я завидовала ей во всем. В розовом бикини и с влажными волосами, разметавшимися по камням, она выглядела как русалка. Я коснулась ее плеча – оно было горячим и холодным, сухим и мокрым – множество противоположных ощущений разом.

– У меня от тебя мурашки, – сказала она, стряхнув мои пальцы. Она перевернулась, и моему взору открылись отметины у нее на пояснице. В этом месте располагались предсказания о любви. – Я есть хочу, – добавила она и посмотрела на меня в упор. – Селеста. А ты разве не хочешь?

Вместо ответа я лишь прищурилась на солнце. Я отличалась от Кассандры; я была не из тех, кто заявляет о своих желаниях и ждет, что окружающие их исполнят. Хотя, возможно, пора было попробовать такой стать. Но теперь рядом с Кассандрой я могла признаться, что чего-то хочу – есть, развлекаться или – в последнее время все чаще – оказаться в пагубном мире парней, их пота, их неуемности, их возмутительно бесконтрольного поведения. Я хотела всего этого, пусть даже и не решалась заявить о своих желаниях.

Когда Кассандра отправилась на следующий урок, я пошла за Мари к ее шкафчику. Мари вытянула с верхней полки лист бумаги и долго, безмолвно его изучала. Я узнала это ее выражение – нервозность, неуверенность, может, даже толика упрямства.

– В общем, я это подпишу, – наконец сказала она. Смотрела она при этом куда-то мимо меня, словно зрительный контакт мог ослабить ее решимость.

Она протянула лист, чтобы я смогла его прочесть. Это было формальное заявление об отказе от осмотра отметин, который в тот день стоял в расписании. В старшей школе такие осмотры проводились дважды в год, результаты их вносились в наши личные дела. Прохождение регулярных осмотров в школьные годы было призвано приучить нас к установленному распорядку, продемонстрировать нашу покорность и предупредить любые упущения, связанные с нашими отметинами. Государственные осмотры были не самым приятным, но довольно рядовым событием – чем-то вроде медицинского обследования, хотя отказ от участия в них считался табу.

– Ты уверена? – с удивлением спросила я.

Она покачала головой:

– Нет. Наверное. Я не знаю.

Я взяла у нее листок и разгладила его. От ее рук бумага стала влажной, но место для подписи внизу все еще пустовало.

– То, что у тебя кроткая мама, не значит, что ты должна быть такой же, – сказала я. – Везде ходить в закрытой одежде, не иметь возможности работать с мужчинами – это же нереально.

– Плюсы в этом тоже есть. Безопасность и чувство защищенности, например.

Я снова разгладила заявление, стараясь расправить каждую складочку. Мама Мари была одной из немногих женщин, которые приняли решение не демонстрировать свои отметины на публике. С первого дня превращения и до самого конца жизни кроткие женщины прятали кожу под длинными рукавами, брюками или юбками, перчатками и шарфами. Они старались избегать занятий или общественных мест, где могли бы оказаться рядом с мужчинами, которые не приходились им родственниками. Их убеждения основывались на вере в то, что женские отметины – это нечто личное, святое и тесно связанное с сексуальным возбуждением, поэтому считалось, что их следует скрывать, а также соблюдать общественное разделение по половому признаку.

Подобный тип мышления казался мне архаичным. Кроткий образ жизни брал истоки в давно ушедшей эпохе, во время которой женщины не могли пользоваться благами законов, установленных в наше время. Тогда полиция имела право задержать женщину для неожиданной проверки отметин, личные дела женщин находились в свободном доступе и потому были открыты для критики со стороны любого постороннего. Но в каждом поколении число кротких женщин стабильно снижалось. Насколько я знала, мама Мари никогда не принуждала ее саму встать на путь кротости. Даже она осознавала, сколько ограничений влечет за собой такой выбор.

– Я же могу передумать позже, – продолжила Мари. – Это же не навсегда.