За помощь в работе с архивами мне хотелось бы поблагодарить Лорис Топлифф и Джульет Чэдвик из Эксетер-колледжа (Оксфорд); Кристин Батлер из Корпус-Кристи-колледжа (Оксфорд), Керри Йорк из школы короля Эдуарда (Бирмингем), доктора Питера Лиддла из Брадертонской библиотеки (Лидский университет); Тони Спрасона из музея Ланкаширских фузилёров (Бери); Кэтрин Уолкер из Эдинбургского университета Нейпира; равно как и сотрудников Государственного архива (Кью), отделов документации, печатных книг и фотографий Имперского военного музея (Ламбет) и читального зала архивов нового времени в Бодлеанской библиотеке (Оксфорд) и Центральной библиотеки Халла. Архивные материалы и фотографии воспроизводятся с разрешения попечителей школ короля Эдуарда VI и ректора и членов совета Эксетер-колледжа (Оксфорд). Я благодарен Синтии Суоллоу (урожд. Фергюсон) за разрешение воспользоваться материалами из личного архива Лайонела Фергюсона; миссис Т. Х. А. Поттс и покойному мистеру Т. Х. А. Поттсу за разрешение цитировать личные документы Г. А. Поттса; миссис С. Дэвид за разрешение цитировать личные документы Ч. Х. Дэвида. Были предприняты все усилия для того, чтобы связаться с правообладателями прочих документов, цитаты из которых я привожу.

За дотошную издательскую подготовку рукописи, терпение в отношении моих стилистических недочетов и удивительную силу духа я должен поблагодарить Майкла Кокса. Также говорю спасибо Клэю Харперу, Крису Смиту, Меррил Фьютерман и Иану Притчарду за помощь и советы в процессе публикации; моей кузине Джудит Мерфи и ее мужу Полу за их гостеприимство во время моей научной поездки в музей Ланкаширских фузилёров в Бери, Ланкашир; а также редакции «Ивнинг стандард» – за то, что позволили мне взять академический отпуск для завершения книги.

На всех этапах работы мои коллеги из газетной редакции помогали мне правильно оценить общую картину. Рут Бейли, Илириана Барилева, Гэри Бриттон, Патрик Карри, Джейми Маклин, Тед Нэсмит, Тревор Рейнольдс, Ди Рудебек, Клер Стратерс, Дэн Тиммонз, Присцилла Толкин, Э. Н. Уилсон, Ричард Янгер и в особенности Венди Хилл – все они поддерживали и ободряли меня в критические моменты, когда я особенно в этом нуждался. И, наконец, мне хотелось бы поблагодарить мою семью – моих родителей Джин и Роя Гарт, моих сестер Лайзу и Сюзанну, моих племянников Симеона и Джексона и племянницу Джорджию – и извиниться перед ними за то, что на два года скрылся за горой бумаг^[1].

Комментарии в конце книги содержат информацию об источниках и объясняют мой выбор в случаях спорной хронологии или в других вопросах. Чтобы не загромождать повествование номерами сносок, каждое примечание начинается с отсылки на номер страницы и с фразы, указывающей, к какой части текста оно относится. В начале книги приводится краткая датировка событий; читателям, которым нужна хронология более подробная (в нескольких датах слегка расходящаяся с моей), рекомендую обратиться к книге Кристины Скалл и Уэйна Г. Хэммонда «Дж. Р. Р. Толкин. Справочник и путеводитель» (Christina Scull and Wayne G. Hammond. J. R. R. Tolkien Companion and Guide, HarperCollins, 2006).

Новые добавления, поправки, а также развернутый рассказ о студенческих годах Толкина в Эксетер-колледже см. на моем сайте: www.johngarth.co.uk.

С. Лихачева

Часть I
Бессмертная четверка

Пролог
16 декабря, зима в самом разгаре. Порывы пронизывающего ветра налетают с боков, хлещут атакующих в лицо, пока те пытаются преодолеть жалкую сотню ярдов по жидкой грязи. В беспорядочной, необученной толпе многие – совсем зеленые новички. Как только этим юнцам удается скоординировать усилия, немногочисленная старая гвардия бросается в наступление – со всей решимостью и со знанием дела. Но по большей части здесь царит хаос. Снова и снова противник отбрасывает атакующих назад и наносит сокрушительные контрудары, так что всей стойкости, ловкости и опыта «старичков» едва хватает, чтобы сдержать натиск. Капитан, Дж. Р. Р. Толкин, пытается привлечь на помощь собственный опыт; но что до тех, кто под его началом, – по словам очевидца, «их песенка спета»

На дворе – 1913 год: до Великой войны еще восемь месяцев, это просто игра. Толкин и его товарищи по команде – пока еще не солдаты; это оксбриджские студенты^[2] вернулись в Бирмингем на Рождество. Сегодня, по ежегодной традиции, они вышли на регбийный матч против основного состава своей прежней школы.

Толкину еще не исполнилось двадцати двух; в нем нет ничего от профессора, знакомого нам по обложкам биографий – в твидовом костюме, с добрыми морщинками и неизменной трубочкой. Джон Рональд (как зовут его старые приятели) на поле для регби совсем иной – худощавый, поджарый; в те времена, когда он играл нападающим в основном составе команды школы короля Эдуарда, он прославился решимостью и напористостью. Сейчас он играет в Оксфорде за Эксетер-колледж.

Его память – настоящая кладовая образов: тут и воспоминания о паническом бегстве от ядовитого паука, о мельнике, смахивающем на великана-людоеда, о зеленой долине в горах; тут и видения драконов, и кошмарной волны, воздвигшейся над зелеными полями, а может статься, уже и благословенной земли за морем. Однако кладовая – это еще не мастерская; Средиземья Толкин еще не создал. Но в этом году, весьма посредственно сдав экзамены по классическим дисциплинам, он сделал судьбоносный шаг ему навстречу. Он распрощался с латынью и греческим и теперь, взявшись за Чосера и «Беовульфа», дотошно изучает происхождение и развитие английского языка. Он верен своей первой любви к северным языкам и литературам – любви, которая станет воспламенять его воображение на протяжении всей жизни. Первый проблеск Средиземья уже не за горами. Далеко, за гранью пока что не придуманного будущего, во внутреннем дворе осажденного города поет петух и в холмах громогласно отвечают рога.

Однако сегодня на поле для регби Толкин не в лучшей форме. Вчера ему полагалось открыть дебаты выпускников утверждением о том, что мир становится слишком цивилизован, но он внезапно прихворнул и вынужден был отказаться от участия.

Его былые товарищи по команде из основного состава – те, что сегодня вышли на поле, – окончив школу, по большей части регби забросили. Кристофер Уайзмен, высокий, похожий на льва, с грудью колесом, частенько дрался за мяч бок о бок с Толкином; но теперь, в кембриджском Питерхаус-колледже, ему пришлось отказаться от регби и гребли – давняя проблема с сердцем вновь дала о себе знать. Сегодня он поставлен трехчетвертным – на менее агрессивной позиции, в глубине поля, рядом с еще одним «ветераном», Сидни Бэрроуклофом. В команде есть и такие, кто до основного состава никогда не дотягивал и в матчах с командами других школ не участвовал, но в школе короля Эдуарда в регби играли все. Что до внутри школьных матчей, школа делилась на четыре группы, или «дома», и большинство тех, кто играет в одной команде с Толкином в этот декабрьский день, некогда принадлежали к его же дому. По правде сказать, их «командный дух» восходит не столько к полю для регби, сколько к старой школьной библиотеке.

Толкин познакомился с Кристофером Уайзменом в 1905 году. В свои двенадцать Уайзмен уже был талантливым музыкантом-любителем; одно из его сочинений примерно того времени впоследствии вошло в «Методистский сборник церковных гимнов». Его отец, преподобный Фредерик Льюк Уайзмен, возглавлявший Бирмингемскую центральную миссию уэслианских методистов^[3], воспитал его на Генделе, а его мать Элси привила ему любовь к Брамсу и Шуману; особенно же ему нравились немецкие хоралы. Но с Толкином он подружился благодаря регби. Оба играли в алых цветах дома Межерса (названного так в честь учителя, стоящего во главе дома) и яростно соперничали с мальчиками в зеленом из дома Ричардса. Позже оба боролись за мяч в основном составе школьной сборной. А еще они обрели друг в друге родственную душу. Уайзмен, годом младше Толкина, в интеллектуальном плане был ему ровней – и в том, что касается академических успехов, буквально наступал ему на пятки. Оба жили в Эджбастоне, пригороде Бирмингема: Кристофер – на Гринфилд-кресент, а Джон Рональд не так давно поселился через одну улицу от него, на Хайфилд-роуд. Они частенько ходили вместе в школу и обратно по Броуд-стрит и Харборн-роуд и увлеченно спорили, позабыв обо всем на свете: Уайзмен был либералом по политическим взглядам, уэслианским методистом по религиозным убеждениям и музыкантом по призванию; Толкин, убежденный консерватор и католик, был (по мнению Уайзмена) напрочь лишен музыкального слуха. Неожиданное товарищество, что и говорить, но тем более ценное для обоих. Редкая дружба выдержала бы споры столь яростные, но мальчики обнаружили, что в бурных диспутах тесная связь между ними лишь крепнет. Промеж себя они называли друг друга Великими Братьями-Близнецами. Эта духовная близость не распространялась даже на Винсента Трау та, их лучшего друга как на поле для регби, так и за его пределами.

В течение последнего триместра в школе короля Эдуарда Толкин ненадолго сделался библиотекарем. К управлению своей маленькой империей он привлек и Уайзмена, а тот настоял, чтобы к ним присоединился и Траут в качестве помощника библиотекаря. К тому времени место в Оксфорде Толкину было обеспечено, и он изрядно расслабился. Вскоре в библиотеке уже царило неуместное оживление – впрочем, кружок, собирающийся там, мог себе позволить испытывать терпение директора, потому что одним из самых активных участников был директорский сын, Роберт Квилтер Гилсон.

Все друзья Толкина были способны на интеллектуальную серьезность. Они верховодили на всех школьных дебатах и в театральных постановках, они составляли костяк Литературного общества, на заседаниях которого Толкин зачитывал исландские саги, Уайзмен рассуждал об историографии, Гилсон с восторгом разглагольствовал об искусствоведе Джоне Рескине, а Траут однажды сделал примечательный доклад, который запомнился как «фактически последнее слово» о поэтах-романтиках. Благодаря своему энтузиазму эта маленькая вдохновенная компания вырвала контроль над школьной жизнью из рук тех мальчиков, которые распоряжались бы ею в противном случае. В поделенном на два лагеря мире школьной политики это был триумф дома Межерса над домом Ричардса, алого над зеленым, но для Толкина и его друзей это означало моральную победу над циниками, которые, по выражению Уайзмена, над всем глумились, но ни от чего не теряли самообладания.

Однако главная цель библиотекарей была по большей части не столь возвышенной; они лишь мешали друг другу работать, немилосердно смеша друг друга. Летом 1911 года, самым жарким за последние сорок лет, в Британии взбурлило забастовочное движение, и (по словам одного историка) «изнемогающие от жары жители городов психологической нормальностью похвастаться не могли». Библиотечная каморка стала очагом интеллектуальных прожектов, абсурдистского юмора и всевозможных дурачеств. В то время как грозная длань экзаменов уже простерлась над большинством их однокашников, библиотекари втихаря кипятили чаек на газовой горелке и по установившейся традиции каждый приносил что-нибудь лакомое для тайных пиршеств. Вскорости «Чайный клуб» начал собираться в магазине «Бэрроу» после уроков, в результате чего возникло второе, альтернативное название: Барровианское общество.