Олден посмотрел на неё испуганно и слегка отодвинулся. Совсем чуточку. На таком расстоянии он успел бы вскочить и убежать за помощью.

– Агата, пожалуйста, не нервничай. Ты ведь не знаешь точно…

– Откуда я могу знать точно?! Что в моей жизни теперь может быть точно?! – вскрикнула Агата, выронив листок со списком. – Всё ведь было так хорошо!..

Она заплакала. Олден засуетился, поднял листок и бросил на стол, принёс Агате воды и вскоре проводил гостью до дверей. Агата уехала на вызванном такси и долго смотрела на удаляющийся силуэт Олдена. Крыльцо дома казалось ей перроном.

После этого разговора Агата впервые за годы семейной жизни ушла ночевать в маленькую спальню, подальше от Грэди.

Собрание Южной Ассоциации проходило в светлом зале на верхнем этаже ремклиники. Ремеморы сидели за длинным столом, словно на пиру, и говорили на тему, заданную председателем – многоуважаемым Грэди Норфолком. Обсуждали идею новой процедуры – реставрации воспоминаний.

– Нет, погодите. Править конкретный участок – одно, а рыться в чужом грязном белье, имея на руках лишь неясные описания клиента, – совсем другое.

– Я уверена, что это будет полезно. Мы сможем даже вытаскивать на свет память о раннем детстве. Только представьте! А если доберёмся до периода внутриутробного развития!..

– Вот уж куда я не хотел бы соваться, так это в живот беременной женщине…

– Вы оттуда вылезли, мистер Каппендорф.

– Спокойнее, господа. Мне кажется, если клиент даёт на что-то согласие – письменное, между прочим, – то мы имеем полное право и даже обязаны выполнить свою работу качественно и закопаться в ваше нелюбимое «грязное бельё» как угодно глубоко.

– Фу, ну у вас и метафоры… Жалею, что слышала всё это.

Грэди устало смотрел поверх голов на большую голограмму на стене: изображение аппарата РП-2, в просторечии – редпама, для непосвящённых больше похожего на пыточное устройство. Ещё бы… Кресло с ремнями, шлем с «иголками» внутри, опутанный проводами загадочный пульт, маска для быстрого и слабого наркоза – это выглядело зловеще. Но какому благому делу служило это высокотехнологичное чудовище!

На выходе после собрания Норфолка выловил секретарь.

– Мистер Норфолк, к вам молодой человек. Недавно закончил обучение, весьма перспективный ремемор. Хочет обсудить какие-то вопросы, касающиеся сегодняшней темы собрания… Видимо, прочитал на официальной страничке.

Грэди вздохнул, прикидывая, насколько откладывается ужин.

– Пригласите его ко мне.

Посетителя звали Джеймс Свифт, и он всем своим видом напоминал типичного великовозрастного студента: сутулый, русые волосы в беспорядке, под тёмными глазами явные следы недосыпа. Даже руку пожать забыл… Зато разговорились легко, как профессионал с профессионалом.

– И вы считаете, Свифт, что нам рано заниматься реставрацией?

– Нет. Я думаю, с неё стоит начинать. Ведь это как выкрутить яркость и резкость на фотографии. Гораздо проще, чем перекраивать картинку за картинкой. Но даже с этой задачей мы уже справляемся, а возможности свои не используем. Это расточительство.

– Вам пока рано говорить «мы». Понимаю, после восьми лет обучения вы чувствуете себя важным и всемогущим, но это ошибочно. Каждая модель редпама – уникальный, тончайший аппарат, обращение с ним требует большого мастерства. Это вам не выкручивание яркости.

– Конечно, там ведь нет картинок! Только ряды чисел, графики и схемы, по которым мы можем менять жизнь человека.

– Не нужно считать нас богами.

Джеймс посмотрел на него как-то странно, почти сочувственно. Кивнул. И перешёл к другой теме. Когда Грэди всё-таки вышел из кабинета, даже Олден покинул клинику. Клиентов в тот день у него не было, видимо, как и причин задерживаться.

Агата впервые радовалась, что Грэди так рано уехал на собрание. Она думала об этом, сидя в просторном купе, и пальцы беспокойно сминали подол платья. На вокзале Агата выскочила из поезда и побежала искать кого-нибудь из персонала. Первым попался уборщик.

– Скажите, вы знаете Чаза Грина? – Она вцепилась в бедолагу так, что он даже вздрогнул.

– Что? Кого?

– Он работает тут уборщиком. Чаз Грин, ну!..

– Простите, мэм, я тут новенький… – Уборщик перешёл на шёпот. – Но вы, наверное, про парня, который повесился?

– Повесился? – тупо повторила Агата.

– Ага, прям на рабочем месте. Меня сразу взяли только потому, что он, ну… того. Сходите к старшему менеджеру, если нужно.

Менеджер, узнав имя посетительницы, отдал ей свёрнутый листок бумаги, подписанный «Агате Макленнан». Её девичья фамилия… Агата села на обратный поезд и медленно, как в трансе, развернула записку.

«Милая Агата,

прости, что мне приходится так поступить, но я больше не выдержу жизни без тебя. Ты не виновата. Не помню, как держался эти годы, но после нашей встречи я совсем раскис… И всё равно спасибо. Спасибо за чудесные вечера на реке Хьюон. Спасибо за жаренный на костре хлеб. Спасибо, что позволила помочь, когда умерли твои родители. Спасибо, что выручала с учёбой в первом классе и целовала в щёку во втором. Спасибо за поездки на велосипедах и звёздные вечера. Я никогда не стал бы просить тебя остаться, моя милая Агата, но всегда буду тебя любить.

Прощай. Чаз».

У неё случилась истерика прямо в поезде. Проводник прибежал испуганный и бледный, принёс воды; в дверях купе столпились сердобольные пассажиры и жадно глазели. Агата рыдала, обхватив голову руками. Только бы прогнать этот образ! Только бы не видеть этого уборщика, глядящего на неё мёртвыми глазами!..

На станцию она сошла выжатой, молчаливой. В руке белел смятый платок. Такси быстро везло Агату мимо обычных бетонных и стеклянных зданий в элитный район пригорода, где стояли особняки из прошлого, а то и позапрошлого века.

Агата тихо зашла в дом. Дети, судя по голосам, были наверху. Агата медленно обвела взглядом холл, выронила платок и кинулась в кабинет мужа. Она залезла в компьютер, в рабочий планшет, перерыла все бумаги, стараясь потом всё вернуть на свои места, но нигде не было и слова о ней. Нужно найти… Не может не быть этих записей!..

– Да где они… – сбивчиво бормотала Агата, и на глаза наворачивались злые слёзы.

Она почти расплакалась, сидя на полу посреди кабинета, когда заметила что-то под столешницей. Небрежно приклеенные листы. Милый старомодный Грэди…

Агата узнала почерк: лёгкий и аккуратный, почти без нажима ручки. Словно распечатка, сделанная разными чернилами. Видимо, не одновременно.

«Обширная зона исправлений. Ранний период – от восьми лет. До этого – общее угнетение, подробная корректировка не нужна. Схема проникновения в клинику готова.

Первый осмотр. Не заметила.

Второй осмотр. Не заметила.

Третий осмотр. Что-то подозревает. Списал на сны, тайно дал успокоительное.

Зоны для редакции:

23 года (октябрь). Романтизировать наше знакомство. Прототип для исправления см. Приложение.

8-13 лет. Общее угнетение и удаление имён и данных о переписке.

27 лет. Рождение близнецов; подставить мою фигуру в образы с шестой по двенадцатую зону. Будет ощущение, что я встречал её в роддоме.

29 лет (февраль). Забрал украшения, подаренные на свадьбу. Не нужно так вести себя со мной. Варианты рассматриваются.

Вариант «Потеря» – провал.

Вариант «Ограбление» – успех. С полицией всё улажено (замятое дело). Достоверность высокая.

31 год (июнь-июль). Пошив платья для Мелиссы Эддингтон. Удалось скрыть от агентов Совета Мод, не допустить популярности. Жена-швея популярнее мужа, профессионального ремемора? Неслыханно. Подставная история с высокой достоверностью.

Плановая подчистка. Исправлено и угнетено 23 маленьких участка.

31 год (ноябрь). Линда. Всё-таки эта свободолюбивая дурочка плохо влияет на Агату. Нужна достоверная история с очернением. Желательно вызвать сильную неприязнь, создающую плохие ассоциации и с самой Линдой, и с её идеями.

32 года (август). Поездка на Новый Карнавал в Ниццу. Я люблю брать её с собой, но на этот раз какой-то всплеск свободолюбия. Она никуда не едет. Достоверная история с подтверждением. Подготовить доказательства.

Наблюдение продолжается. Странное поведение, но в пределах нормы. Подозрений нет. Осмотр пока не планируется».

Агата помнила эти случаи. Помнила, как Грэди встречал в роддоме с огромным букетом. Как ограбили на вокзале, а когда полиция призналась в своём бессилии, Грэди замял дело, чтобы не причинять жене беспокойство, вытаскивая историю на свет. Как она шила великолепное, способное прославить её платье для миссис Эддингтон, а та оказалась женой криминального авторитета, и Грэди для сохранения репутации Агаты стёр все следы их общения. Помнила, как Линда начала засматриваться на Грэди, а потом и вовсе пыталась его соблазнить, за что была уволена. Помнила, наконец, как отказалась от неожиданной поездки в прошлом августе, и Грэди расстроился из-за того, что сюрприз не удался.

Или… всё было не так?

Новой истерики не случилось. Агата посидела немного, забрала листы и ушла в ванную, где заперлась на весь вечер.

– Милая, ты не видела мои рабочие запонки? – спросил Грэди, входя в столовую и на ходу поправляя рукава рубашки.

– Нет, – бесцветным голосом ответила Агата. Крупная запонка со включённым микрофоном надёжно пряталась в пышной причёске.

Агата перенастроила диктофон в отсутствие мужа – это оказалось несложно – и решила записывать события каждого дня, а потом переслушивать. Она не думала, что и это решение осталось в памяти, что его можно прочитать при первой же возможности. Агате вообще было сложно думать. Ей снились Чаз, Линда и платье Мелиссы. Снилось солнечное побережье Ниццы и улыбающийся Грэди в холле роддома. Здесь она почти всегда просыпалась с криком.

– Что с тобой, дорогая? – беспокоился Грэди.

– Мамочка, у тебя что-то болит? – участливо заглядывали в глаза дети.

– Агата, ты выглядишь испуганной, – качал головой Олден.

– Я только пытаюсь понять… Я хочу понять, что было на самом деле! – плакала у него в доме Агата.

Олден молчал, гладил по спине, приносил попить, но ничем не мог помочь. Конечно, решение было очевидным. Поговорить с Грэди, только-то и всего! Просто спросить!

Агата не могла себя заставить. Ведь если Грэди узнает… А он наверняка узнает при очередном «осмотре». Или даже раньше, когда обнаружит пропажу листов. Он узнает, усыпит её, увезёт в клинику и исправит. Перепишет. Сотрёт. «Плановая подчистка».

Поверить в предательство человека, с которым живёшь десять лет, шесть из которых воспитываешь общих детей… Сложно. Было бы сложным, если бы не бумаги, разговоры и люди.

Вера в предательство затмила веру в человека.

Агату тряхнули за плечо, потом стали целовать в щёки.

– Проснись! Агата, посмотри на меня! Я здесь, здесь.

Она смотрела в потолок, а видела надвигающийся на неё шлем, утыканный изнутри иголками.

– Ты в порядке? Я так испугался, милая… Это всего лишь ночной кошмар, хорошая моя.

Прикосновение чужих рук казалось холодным. Агату трясло, она плохо чувствовала тело.

– Тебе снова приснились родители? Да? Хочешь, мы сотрём это? Тебе не будет сниться эта авария, не будет причинять боль. Всё хорошо, милая.

– Сотрём? – пересохшими губами повторила Агата.

– Да, бесследно. Или нарисуем на этом месте что-то хорошее. Милая, мы запишем тебя как пациентку, и всё это пройдет. Но если ты не хочешь, чтобы кто-то знал, я готов даже нарушить правила. Только ради тебя я их нарушу…

– Ты спрашиваешь, хочу ли я этого?

– Конечно.