Осназовец появился спустя две с половиной минуты – как раз и машина подъехала. Не покореженная взрывом «эмка», в совершенно неремонтопригодном состоянии оттащенная в угол двора, понятно, а самая обычная полуторка, поскольку никакого другого транспорта в этот час просто не нашлось.

Оглядев бойца – двухцветная маскировочная «амеба» поверх стеганого зимнего комплекта, пистолет-пулемет, кобура с ножнами на поясе, брезентовые подсумки под запасные магазины и гранаты, – контрразведчик одобрительно кивнул. А в сидоре наверняка еще и белый маскхалат имеется – на тот случай, ежели снег все ж таки выпадет. Странноватая, конечно, экипировка для летящего в расположенную в глубоком тылу столицу пассажира, однако Шохин старался предусмотреть любой вариант развития событий. Даже тот, когда придется… впрочем, об этом, как он и обещал лейтенанту, позже…

По-прежнему ничего не объясняя, капитан госбезопасности уселся рядом с водителем. Алексей, тоже не задавая лишних вопросов, забросил в кузов вещмешок и, оттолкнувшись ногой от колеса, лихо сиганул через борт, устроившись на жесткой лавке позади кабины. Скрежетнув передачей, полуторка тронулась, неспешно покатив по узкой улочке в сторону одного из расположенных за городской чертой полевых аэродромов.

Успели вовремя, как и рассчитывал Шохин – транспортный Ли-2 еще только начинал прогревать моторы, готовясь к вылету. Неподалеку стояла пара истребителей прикрытия, пилоты которых еще даже не успели занять кабины, вместе с техниками добивая «крайние» перед стартом папиросы. Коротко переговорив с командиром экипажа (тот лишь пожал плечами, мол, какие проблемы, все одно полупустыми идем, хоть пятерых возьму), Сергей отвел осназовца в сторону:

– Короче так, Леша. Слушай внимательно и запоминай, повторять времени нет. Когда приземлитесь на «Чкаловском», найдешь любую машину и двинешь в Москву, сразу на площадь Дзержинского. Объяснять, куда конкретно, надеюсь, не нужно? Вот и хорошо. С той бумагой, что я дал, тебя везде пропустят и во всем помогут. Никому ничего не объяснять, груз ни при каких обстоятельствах досматривать не позволять, за целостность печатей отвечаешь лично. Как именно обеспечить безопасность пакета – на твое усмотрение. Разрешаю любые действия, вплоть до применения оружия. Добиваться личной встречи с товарищем народным комиссаром или его заместителем. Но лучше первое, так оно надежней выйдет. Вскрыть пакет имеют право только они – и больше никто! Ну, за исключением товарища Сталина, понятно. – Сергей улыбнулся, давая понять, что последняя фраза – все-таки шутка.

– Да кто ж меня к самому пустит?! – Вот теперь осназовец наконец удивился по-настоящему. Настолько, что аж челюсть откровенно отвесил.

– Пустят, – криво усмехнулся Шохин. – Я же сказал, все что нужно в документе есть. Кому следует – поймут. А если сами не поймут, вызовут тех, кто окажется в курсе. А уж те разберутся.

– Что ж это за груз-то такой волшебный, что его аж самому товарищу наркому надобно лично в руки передать? – с тоской буркнул лейтенант, только сейчас осознав, во что его так или иначе втравил контрразведчик.

– Знать, что в этом пакете, тебе не нужно, Леша, – мягко ответил Шохин, пристально взглянув бойцу в глаза. Взгляд тот, понятно, выдержал. – Поскольку себе дороже. Твое дело маленькое, доставить и передать. Но есть одно «но». У тебя, насколько понимаю, гранаты имеются?

– Так точно, сами ж распорядились по-боевому экипироваться.

– Тогда слушай последний приказ. В случае угрозы захвата противником пакет необходимо уничтожить. Любой ценой, даже ценой собственной жизни или жизней пилотов! Взорвать, сжечь – не важно, главное уничтожить. Если самолет начнет падать и ты не будешь твердо уверен, что уцелеешь при аварийной посадке, немедленно уничтожь пакет! Или убедись, что он наверняка уничтожен при разрушении самолета! Понятно?

– Так точно, понятно, – решительно кивнул осназовец. – Не беспокойтесь, тарщ капитан, сделаю.

Поколебавшись, Шохин все-таки добавил:

– Хочу, чтобы ты понял: если эти документы попадут к врагу, мы можем проиграть войну. Вот так, не меньше и не больше. Ну, осознал?

– О…осознал, – хрипло выдавил боец. – Вот так ни… себе…

– Ну, так а я о чем? – невесело хмыкнул контрразведчик. – Такие уж игры пошли. Рад, что ты меня понял. Все, держи пакет и дуй к самолету, а то товарищ пилот уже рукой машет. Удачи!

Глядя, как захлопнулась за осназовцем овальная бортовая дверка и самолет, покачивая плоскостями, покатил, постепенно ускоряясь, по утрамбованной силами бойцов БАО до каменной твердости взлетке, Сергей с какой-то особенной остротой осознал, что вот теперь – все. Вообще – все. Если лейтенант благополучно доберется до Москвы (и пусть только попробует не добраться!), обратной дороги уже не будет. Ни у самого Шохина, ни у Алексеева.

Но и поступить иначе он тоже не мог.

Просто права такого не имел иначе поступить…

А дальше? Тут уж как в той старой, дореволюционной еще, поговорке: «или грудь в крестах, или голова в кустах». В том смысле, что или поверят, или нет. Если поверят – хорошо, если же нет? Ну, плохо, понятно. Хотя поставленное задание он, как ни крути, выполнил: все связанные со старлеем странности разъяснил, и отнюдь не его вина, что ответ оказался абсолютно не таким, какой предполагался. Накажут? Как, собственно говоря? Понизят в звании, на передовую отправят? Так до той передовой всего несколько часов на катере, да и бывал он там уже, даже по немецким тылам пробежался. Морпеха же подобное и вовсе «не колышет», как он сам выражается, только и думает, как бы поскорее обратно на фронт сдернуть. Поскольку, когда пачку исписанных листов Сергею передавал, так прямо и заявил, что в тылу, мол, отсиживаться не намерен, а должен дальше воевать. Выглядел старлей при этом… плохо, короче, выглядел. Краше в гроб кладут, одним словом. Больше десяти часов кряду бумагу марать – тяжкий труд, кто б спорил. Глаза совсем дурные стали, осоловевшие аж до самой последней крайности. Потому и отправил его Шохин спать, заставив перед тем высосать полнехонький стакан водки из той самой бутылки – для снятия стресса и ради крепкого сна…

* * *

Проснувшись, Алексеев еще несколько минут повалялся в блаженном ничегонеделанье на скрипучей пружинной кровати, после чего решил, что хорошего, как говорится, понемногу. Хотя вставать и не хотелось совершенно, да и холодно, если честно: лишившееся доброй трети окон здание успело порядком выстыть. Подозрительно прислушавшись к организму, старлей признал, что чувствует себя не столь уж и плохо. По крайней мере, куда лучше, нежели можно ожидать после почти десяти часов бесконечной писанины. И не просто писанины, поскольку не лекцию в училище конспектировал, а можно сказать, делился с предками тем самым хрестоматийным «послезнанием». Потому буквально каждую строчку приходилось обдумывать перед тем, как перенести на бумагу. Это ж не компьютер, блин, одним нажатием пальца неудачную фразу не сотрешь, не перепишешь! Хорошо еще, особист печатную машинку не притащил – с этим чудом местной технической мысли он бы, пожалуй, еще дольше провозился. Однозначно дурацкая идея была, что уж тут говорить. И расход бумаги больше – быстросохнущих корректоров в этом времени еще не изобрели, угу. Так что пришлось бы или от руки править, или заново текст набивать…

Короче, пока приноровился – ну, не писатель он, не писатель! – кучу этой самой бумаги почем зря извел. Контрразведчика от столь варварского расхода дефицитного ресурса, поди, едва кондратий не хватил. Но ближе к полуночи дело пошло лучше, даже фразы вроде бы стали выходить не столь дубово-канцелярскими, как поначалу. Так что сорок пятый и все послевоенные события описывал уже вполне литературно… ну, хотелось бы на это надеяться. А событий тех хватало – один только атомный проект чего стоил! Да и про баллистические ракеты стоило максимально подробно написать, с фамилиями и датами, как говорится. Иначе снова пиндосы большую часть фрицевской ракетной программы себе присвоят, вместе с Вернером фон Брауном. И про мирный космос не позабыть, понятно, тема нужная. Глядишь, и на Луне первыми будем… ну, если оно нам, конечно, вообще нужно. Пока еще не открытые месторождения нефти, алмазов, урановых руд. Хрущев с его сомнительными «реформами», в особенности военной и политической, – ну, как попаданцу без упоминания Никиты свет Сергеича-то обойтись? Корейская война, едва не приведший к ядерному апокалипсису Карибский кризис, Вьетнам, прочие «горячие точки», в которых СССР так или иначе поучаствовал. Афганистан опять же. Про Калашникова особенно подробно расписывать не стал: Михаил Тимофеевич и без его помощи уж как-нибудь справится, поскольку гений. Да и на календаре уже сорок третий год, так что нет никакого смысла вмешиваться в естественный ход событий. Упомянул только, что его автомат – однозначно лучший и самый распространенный за всю историю существования стрелкового оружия. Умному – достаточно, как говорится…

Когда дошел до восьмидесятых годов, пальцев правой руки уже практически не чувствовал, да и глаза подводили, словно в лицо перцовым баллончиком брызнули. А уж сколько крепчайшего чаю выдул, так и вовсе не сосчитать – ничуть бы не удивился, узнав, что и за целый год прежней жизни столько не пил. Так-то он больше кофе уважал, но с этим делом, как пояснил Шохин, сейчас напряженка. А пить трофейную эрзац-бурду из желудей особого желания не имелось, да и особист отсоветовал («на вкус, может, и похоже, особенно ежели покрепче заварить да сахару побольше кинуть, но эффект так себе – больше в туалет бегать станешь, чем того эффекта»).

Короче говоря, когда закончил (еще и с картами почти час работал, нанося цветными карандашами диспозиции войск перед тем или иным сражением и с тоской вспоминая будущанские маркеры-фломастеры), только и мог, что покрасневшими глазами хлопать, пытаясь понять, где он вообще находится. Пришедший забирать документы контрразведчик, понимающе вздохнув, молча кивнул в сторону койки. Но перед этим заставил махнуть полнехонький стакан водки, который собственноручно же и налил. Степан, собственно, и не спорил, хоть алкоголя не хотелось абсолютно. Выпил, словно воду, улегся – и очнулся только утром, вот прямо сейчас и очнулся. Интересно, кстати, сколько он продрых? Нужно будет хоть наручные часы у Шохина стребовать взамен тех, что фрицы прихватизировали, а то даже времени не узнаешь…

Решительно откинув шерстяное армейское одеяло, старший лейтенант торопливо натянул поверх гимнастерки ватную куртку – в помещении и на самом деле было достаточно прохладно. Уже почти привычно накрутив портянки, зашнуровался, заправив галифе в ботинки – «стремена» у них, к счастью имелись, так что получилось достаточно удобно и привычно. Оглядев себя, Степан прикинул, что «нижним этажом» он теперь чем-то даже напоминает батю в афганской «песочке» со старых фоток. Не так чтобы вот прямо сильно, но ассоциация отчего-то возникла именно такая. Еще бы разгрузку-«лифчик» с панамой да семьдесят четвертый «калаш» поперек груди – так и вовсе похоже. Ватничек, понятно, не особо соответствует, зато реально удобно и тепло. Да и движений не стесняет. Нет, знали все ж таки наши героические предки толк в военной форме, чтоб там ни писали в интернетиках всезнающие диванные «аналитеги», ни дня не прослужившие в реальной армии!