Дверь в мою комнату с грохотом распахивается, звякает по полу оторванный шпингалет (к слову, уже четвёртый), и тяжёлые шаги приближаются к моей кровати. Не скажу, что мне совсем не страшно, но продолжаю упрямо спать. Это иллюзия моей независимости, и с ней я намного сильнее Элизы Смирновой – глупой, прилюдно растоптанной, влюблённой девочки, готовой даже умереть ради недолгого счастья в руках любимого мужчины.

Теперь я Элла Образенская – толстокожая и поумневшая. Я не перестала любить… Но не готова умирать из-за мужчины. Не Эльза – Элла! Не падла и не вобла мороженая, как частенько меня величает господин майор. Именно он сейчас и издаёт злобное сопение над моей кроватью. Размышляет, куда бы меня пнуть? Кишка тонка.

– Я же знаю, что ты не спишь, – рычит нервный Яков Иванович. – Подъем, страхуила!

Бессовестная ложь! Мы оба знаем, что я не такая. А это лишь недостойный способ уязвить меня. Неуязвимую. Сплю.

– Ты специально меня выводишь, тварь?

Да!

Подавляю рвущуюся улыбку и одновременно стараюсь унять свой дрожащий фантомный хвост. А в следующий миг тёплое одеяло слетает с меня, и домашняя непогода обрушивается зябкими мурашками на моё разнеженное в тепле тело. Считаю до трёх и лениво открываю карий глаз.

– А разве уже доброе утро, Яков Иванович?

– Уже давно недоброе, Элиза! – он выплёвывает это имя, словно ругательство. Не мое имя.

Взгляд у майора очень недобрый. И где-то там, за блекло-голубыми радужками, притаилась похоть. К счастью, он никогда в этом не признается, так же, как и не сможет упрекнуть меня в его совращении. Я всегда готова к войне, поэтому экипирована правильно. На мне плотная свободная футболка и пижамные бриджи. Но майор знает, что скрыто под целомудренной упаковкой. Однажды он ворвался ко мне в ванную комнату, после чего наградил меня всеми грязными эпитетами, несправедливыми даже по отношению к очень легкомысленной женщине.

– Вы опять забыли моё имя, Яков Иванович, я – Элла, – напоминаю укоризненно и открываю второй глаз – цвета моего настроения.

– Ведьма, бл@дь! – нервно реагирует майор.

Значит, глаз зелёный.

У меня гетерохромия – очень редкая врожденная аномалия. Но мне повезло с цветами моих радужек, и сейчас я ни за что не отказалась бы от своей уникальности. В детстве я очень стеснялась разноцветных глаз и считала себя бракованной, несмотря на заверения родителей и брата в том, что это подарок природы. Теперь я тоже так думаю, хотя и приходится частенько маскироваться. Но это, скорее, из осторожности.

– Может, оторвёшь уже свою жопу от кровати или так и будешь телесами передо мной сверкать?

– Верните мне одеяло, и сверкать не буду, – говорю спокойно, благоразумно игнорируя оскорбления.

– Не бабы, а какие-то заблудшие овцы, – продолжил лютовать майор. – В холодильнике мышь повесилась, а им по херу! Одна шляется где-то второй день подряд, а вторая только бока отлеживает!

Несложно было догадаться, кого имеет в виду наш грозный диктатор, но я снова сочла за благо промолчать.

Надеюсь, мамочка, этот гамадрил стоит моих нервов.

– 2 —

Майор Яков Иванович Бойко страшно не любил, когда мама уезжала к бабуле. Бабушка живёт в небольшом городке всего в ста километрах от нашего Воронцовска, и обычно мама оборачивалась за один день. Но в этот раз у бабули сильно прихватило спину и маме пришлось задержаться. Меня бесила и одновременно умиляла привязанность майора к моей маме. И если бы этот мужчина не был таким придурком, я бы сказала, что это любовь. А если бы я не понимала, насколько мама нуждается в этом психе, то давно бы избавила её от общества чокнутого майора.

С этим воякой я познакомилась два года назад. Это несчастье приключилось как раз в мой незабываемый день рождения, когда под утро меня из травмпункта доставил домой Наташкин друг Лёсик. Вправленный нос (к счастью, не сломанный!) болел нещадно, голова страшно раскалывалась, а дома – сюрприз! В крошечной кухне бардак после недавнего застолья, а заглянув в единственную маленькую комнатку, я поняла, что беда не приходит одна.

На разложенном диване спала моя мама в опасных объятиях огромного мужика с очень волосатыми ручищами и совершенно лысой головой. А по всей квартире витало просто смертоносное амбре. Судя по остаткам торта с воткнутой в него ложкой, парочка отмечала моё совершеннолетие.

Ещё даже не зная, что передо мной совершенно отбитый майор, невзлюбила я его с первого взгляда… Вероятно, потому, что мой первый взгляд случайно упал на его кучерявый зад, торчащий из-под одеяла. В ту ночь, а вернее, уже утро, оставив «молодых» наедине, я собрала самые необходимые вещи и с первым автобусом уехала к бабушке зализывать свои раны.

Уехала, как оказалось, не зря. Уже на следующий день в нашу квартиру нагрянули Наташка вместе с Женей. Вот как она могла его притащить, зная, как я жутко выгляжу?! Умница мама предусмотрительно не сдала моё местонахождение. И в тот же день я написала подруге большое благодарственно-покаянное сообщение, после чего сменила номер мобильного. Это был только первый шаг.

Уже позднее я много чего изменила в своей жизни. На заочное отделение экономического факультета ВГУ уже подавала документы совершенно другая девушка. Но ни новое имя, ни бабулина девичья фамилия не смогли вытравить из памяти самую долгую ночь в недолгой жизни Безобразной Эльзы.

И зря я надеялась, что мужик с мохнатым задом – это лишь транзитный пассажир в маминой постели. Майор Бойко твёрдо и, я бы сказала, бойко решил узаконить отношения с очаровавшей его женщиной. И повелел нам в срочном порядке передислоцироваться из нашей крошечной однушки в его двухкомнатные хоромы. У чёрта на рогах! Зато рядом с воинской частью, в которой он нёс службу, и по соседству с кладбищем.

А могла ли я быть против, глядя, как рядом с майором расцвела моя мама? Но главное, что её больше не тянуло в одиночное пьянство. А парное ограничивалось исключительно важными и редкими событиями.

Майор, ещё молодой сорокалетний мужчина, к счастью, оказался фанатиком ЗОЖ, а мама вдруг превратилась в его преданную поклонницу и услужливую жену. А ещё говорят, что женский алкоголизм неизлечим! Вот он, рецепт – придурочный шерстяной мужик с майорскими погонами, короной генералиссимуса и лексиконом портового грузчика.

* * *

– Где твоя мать? Она совсем забыла, что у неё семья? Думает, что я с тобой здесь нянчиться стану? – загрохотал майор, швыряя в меня скомканное одеяло.

– Она так не думает, Яков Иванович, Вы ведь наверняка помните, куда уехала мама. Бабушка, кстати, тоже её семья, и ей сейчас нужна помощь, – объясняю, как слабоумному, разглаживая своё одеяло. – Выйдите, пожалуйста, из моей комнаты, я спать хочу.

– Из твоей комнаты? – майор аж задохнулся от возмущения, нависая надо мной своей массивной тушей.

– Если хотите, то могу уйти я, – миролюбивый тон мне даётся нелегко, ведь я ещё помню тот нехороший эпизод, едва не разбивший нашу «дружную» ячейку общества.

– 3 —

Я никогда не могла назвать себя искательницей приключений. Но так случилось, что с определённого момента моя жизнь стала походить на паршивый боевик. Искушённого зрителя, конечно, не проймёшь. Но если ты не в танке и не мастер спорта по боевым брыканиям, а юная беззащитная девушка, то приходится рассчитывать только на собственную смекалку. И на удачу, конечно.

Этот эпизод произошёл со мной примерно год назад.

В тот день в танцевальной студии у Сержа была гостья – его драгоценная бывшая ученица. Именно тогда я впервые увидела Диану и решила, что Серж устроил для меня психосеанс «Почувствуй себя ничтожеством». Оказалось, он специально хотел показать меня своей любимице. Похвастаться мной – талантливой. Наверное, я ещё никогда не танцевала хуже, чем в тот день – сказалось волнение, что лишний раз указывало на мой непрофессионализм. Как итог – от королевы танго прилетел вердикт «Сексуальности ей не хватает».

Подавленная и несексуальная, домой в тот день я возвращалась около восьми вечера. Посёлок Сокольское, куда нас с мамой переселил майор Бойко, теперь считается отдалённым микрорайоном города, правда от городской цивилизации его отделяют десять километров леса. Обычно на остановке «Кладбище» в такое время всегда выходит много народа. Конечно, не для того, чтобы навестить усопших родственников, просто через дорогу от кладбища, за посадками, и начинается жилой микрорайон.

Но в тот раз из полупустого рейсового автобуса вышли только трое. Мужчина с женщиной, вопреки моим ожиданиям, сразу рванули к оградкам. Я даже знать не хочу, что можно делать на кладбище зимой в тёмное время суток. Да там снега по колено! Идти одной было очень страшно. Я даже хотела позвонить майору, но ждать его здесь было гораздо страшнее, чем пробежать триста метров через посадки.

Автобус скрылся из виду, а парочка экстремалов уже затерялась меж сосен, крестов и памятников. На пустыре перед огромным кладбищем я осталась одна. Тишина. Вокруг чёрный лес, а укрывающий землю снег делал эту картину ещё более жуткой.

Я сняла правую перчатку и, сунув руку в карман, погладила холодный ствол моего защитника. Пистолет мне перешёл в наследство от брата. Мы случайно нашли его, разбирая Юркины вещи после… После. Папа тогда сказал, что это газовое оружие, и чтобы я к нему не прикасалась. Ну и перепрятал, конечно. А потом и сам о нём забыл – наверное, торопился очень. А я вспомнила и нашла.

Оружие меня никогда не интересовало, но после того, как я получила на лице боевую отметину, этот маленький пистолет стал сопровождать меня повсюду. С ним я чувствовала себя гораздо увереннее.

Уже переходя дорогу, я заметила на остановке одинокую мужскую фигуру. Казалось, не было ничего странного в человеке, ожидающем автобус. Но сердце отчего-то затрепыхалось подбитой птахой, и я снова сунула правую руку в карман.

Уже миновав остановку, я заметила краем глаза, что мужчина остаётся на месте, и шагнула в посадки. Сейчас сложно вспомнить и прочувствовать своё состояние в тот момент, когда я услышала за спиной хруст снега под ногами преследователя. Помню, что дышать стало очень трудно, а ещё я поняла, что мне уже не добежать до двухэтажных домиков, светлеющих далеко впереди.

В следующее мгновение меня грубо схватили за рукав и резко развернули. Мужчина оказался невзрачным, худощавым и невысоким, даже ниже меня ростом. Одной рукой он удерживал меня за предплечье, а второй давил в живот.

– Тихо, девочка! Будешь дёргаться, и я разнесу тебе кишки всмятку, – говорил он почему-то шёпотом. – Давай, за мной потихонечку отсюда.

Он кивнул в сторону, вероятно, намереваясь отвести меня вглубь посадок, и сделал первый шаг, увлекая меня за собой. И лишь тогда я посмотрела вниз, чтобы обнаружить, что в живот мне упирается, зажатый в мужской руке, пистолет. Точно такой же, как у меня, только из светлого блестящего металла.

Я не паникёрша и, если именно в тот момент я испытывала страх, то его не запомнила. Зато мои мысли работали очень ясно и чётко. Я понимала, что это могла быть просто игрушка либо газовое оружие. Но у меня не было уверенности в том, что пистолет не боевой. Мы передвигались словно в неуклюжем медленном танце, а я осторожно, по сантиметру, запускала правую руку в карман, не теряя зрительного контакта с мужчиной. Даже через минуту я не смогла бы его узнать – видела только глаза.

Моя ладонь обняла рукоятку пистолета, а большой палец сдвинул предохранитель. Я не произнесла ни звука, но в тот момент, когда незаметно вытягивала из кармана оружие, мне кажется, я улыбалась.

Ясность ума меня покинула в тот миг, когда, вскинув руку, я впечатала дуло в глаз своему противнику и нажала на курок…

Прозвучал тихий щелчок, и мы с мужиком отпрыгнули друг от друга одновременно. Я немного запоздало поняла, что произошла осечка, а что понял мужик, я не знаю… Наверное, что он счастливчик. Если бы мой мозг мыслил с той же ясностью, что минуту назад, я бы рванула наутёк. Но в голове сформировалась несвоевременная мысль – почему осечка? И было очень важно в этом разобраться немедленно. Зачем? До сих пор себя спрашиваю.