В этот раз не стал импровизировать, ужалил сзади электрошокером, затащил в машину и увез в подготовленное место. Ушла, не приходя в сознание, как во сне. Ему показалось, что изо рта ее выпорхнула бабочка, когда он ломал ей пальцами горло. Еще один портрет у них в коридоре, в рамке «пропавшая без вести», и сладостное принятие вседозволенности…

Их было немало «пропавших». И сколько было бы еще, если не она, та самая, которую он так отчаянно ждет.

Помнит, что началась возня с этими «аватарами». Заперли на ночь в подсобке у себя в магазине бабу, работала у них, пьющая и немолодая. Был конфликт – недостача в кассе. Баба ночью умерла, по заключению врача естественной смертью…

Он писал рапорт, поднял глаза, почувствовал, что смотрят. Дочка покойной сидела в дальнем углу, разглядывая его лицо, пытаясь запомнить. Он даже неожиданно прикрикнул:

– Чего надо? Иди домой!

Про себя подумал – вот сука, я тебе посмотрю так…

У самого дрогнуло в животе, он тоже разглядел ее, хватило одной секунды. Лицо, как у этих, из «порнохаба», такой же усталый похуизм. Хотя, понятно – мать в морге. Но, если дрогнуло, уже не отпустит. Он приговорил ее к смерти еще там, в своем кабинете.

Не было слез и истерик, ей действительно давно было пора уходить. Расписалась, где сказали, сидела, чего-то ждала. Ларечники весело топтались в коридоре, понятно, что правосудия не будет. Павильоны эти и фруктовые лотки на перекрестках давно вне закона. Но шефу нужна новая иномарка, и отдых с семьей на экваторе. Жирный конверт с деньгами он лично носил начальнику на третий этаж, каждый месяц. Шеф закрывал глаза на мелкие дела подчиненных, алгоритм налажен, рушить все из-за какой-то пьяницы…

Через несколько дней пришел к ней. На вызов домофона не ответила, хотя в окнах мерцал голубой огонек телевизора.

Выследил ее путь от работы домой, запомнил время. Шаг, движения его становились быстрыми, порывистыми, в глазах кровавые пятна, пора было заканчивать.

Увидел ее в окно на лестничной площадке, тут же вывел из строя лифт – сунул между дверями щепку, двери захлопнулись и лифт «сломался». Идет. Худая, бледная кисть руки мелькает на перилах…

Спрятался за мусоропроводом. Шаги все ближе.

– Привет, я к тебе.

Фамильярность ее насторожила…

Протянул растопыренную клешню к ее горлу, что бы схватить, душить, второй рукой вбить это лицо в бетонную стену.

Спокойно увернулась, еще не веря, пытаясь понять ситуацию. Он перепугался, она была, как узел из тонких, прочных мышц и бешенной, злой энергии. Снова бросился в атаку, получил в пах…

– Ладно. А вот так?

Сделал широкий шаг, выкинув вперед руку с шокером, и… тут же ослеп на один глаз. Встретила его ириминагэ, два ее пальца вошли под бровь, и вытряхнули яичную плоть глазного яблока. Он зарычал в панике, если бы не электрошокер, выбила бы ему второй глаз, откусила бы брови и нос, обглодала бы щеки…

Все закончилось через считанные секунды. Оставил ее там, не сомневался, что убил, после таких ударов не живут.

Врачу и сослуживцам объяснил, что бегал в парке, наткнулся на ветку. Сидел дома на больничном, судорожно ждал новостей. С женой давно расстался, имея собственное жилье, снимал квартиру. Очень любил переезжать, упаковывать вещи в одном и том же порядке по мешкам и коробкам, раскладывать их на новом месте. Через несколько дней тишины и отсутствия, каких либо событий, казалось, что будто все это ему приснилось.

Вернувшись в строй, на почве ожидания неминуемого, у него развился хронический психоз. Мерещилось, что коллеги стали его избегать, не смотрели в его сторону, прятали взгляд. Как-то незнакомые люди в штатском шли навстречу по коридору… захлебнувшись паникой, он спрятался в чужом кабинете.

Краем уха, из обрывков нечаянно подслушанных разговоров, понял, что за его «художества» взялись всерьез. Не выдержал, уволился, по состоянию здоровья. Ближайшая медкомиссия все равно бы не пропустила на должность, которую он занимал.

Молодые женщины перестали пропадать. Осталась одна цель, интенция, установка, назвать можно по-разному. В больницах он ее не нашел. Значит, она все-таки жива, почему тогда он сам еще на свободе? Странно все. Нельзя расспрашивать, упоминать ее имя, а то начнут задавать вопросы уже ему. С той ловкостью, которой она его покалечила, совершенно понятно, что она умеет драться. Он стал искать ее, где только возможно найти ей подобных. В интернете сотни школ – кун-фу, тай-бо, кикбоксинг, шутбоксинг, кудо, будо, капоэйра. Сотни лиц инструкторов и учеников, никакого толку.

Окна ее погасли навсегда, лишь два черных пятна под крышей панельного дома. Кто она теперь? Если, действительно та официантка из придорожного хачмана, что он будет делать? Да ничего, ничего полезного для начальника полиции уездного города N. Он просто завершит бой, в котором наполовину ослеп, а потом будет видно.

Женщины перестали пропадать, но не нельзя сказать, что это ему легко давалось. Иногда полыхало. Вчера вот чуть не пропал, когда увидел в баре эту, с губной помадой на щеках…

                              ***

Он дыхнул на линзу окуляра и протер подолом рубашки. Не может быть! Там кто-то был, несомненно. Сдвинута табуретка, появилась посуда на столе, но в комнате и кухне никого. Значит, приходили ночью или рано утром? Минут пять буравил взглядом через мощную оптику углы и вертикали внезапно ожившей квартиры.

Вечером снова моросил дождь. Несколько часов он просидел в беседке, что в детском садике напротив ее парадной. Лампочка под козырьком хорошо освещала всех, кто входил и выходил обратно. Замерз. Решил продолжить на лестнице. Вошел вместе с какой-то теткой, позванивая на ходу ключами, типа – свой. Поздоровался.

На последнем этаже устроился так, что бы хорошо был виден выход из лифта, фрагмент двери ее квартиры. Люди шли гулять с животными, выползали покурить перед сном, он видел в лестничном пролете их головы, отпуливающие струи дыма.

После полуночи не выдержал, пошел спать.

Следующим утром солнце издевалось. Тучи плясали с ветром краковяк. Четкое изображение пропадало и появлялось в ритме танца. Он увидел, что кто-то промелькнул в комнату, карлик или муравьед, ему так показалось. Солнце как раз опять занавесилось большим серым облаком. В темном углу на кровати копошилась членистоногая тварь. Или же это человек шевелил нижними конечностями, просто завязывая шнурки…

Он выпрямился, глаз начал слезиться. Прикурил сигарету дрожащими руками, отстегнул трубу от штатива, одернул занавеску и снова прильнул к окуляру в позе капитана Блада. Вздрогнул. Та, которую он ждал, сидела за столом, склонив голову над планшетом, или газетой. Сигарета выпала из пальцев, подзорная труба грохнулась на пол рядом.

Он застыл на месте, глядя, как маленькое пятно ее окна начало чернеть, превращаясь в жирную точку. Перед глазами на стекле надулся пузырь, стал медленно и с хрустом крошиться. Неторопливо вращаясь, вылез свинцовый наконечник. Человек стоял, не шевелился, не в силах поднять руки в последнем своем желании защититься от пули. Смотрел, как она тихо приближается, исцарапанная, центростремительная и неизбежная…

Его отбросило в угол, из руин черепной коробки вырвался пар. Стеклянный глаз отскочил от стенки и бешено заюлил на паркетном полу. Горло еще что-то пробулькало в последний раз и заглохло навеки.

Часть 2

– Сегодня в парке за мной гонялась бешеная ворона, алкаши на скамейке смеялись.

– Ха!

– Тебе смешно, а я еще в кедах, как тупая малолетка. Ноги мокрые по колено. Надо ботинки покупать, а то скоро снег повалит…

– Я с тобой.

– Ладно. Соберусь, позвоню.

– Давай…

Несколько недель назад они познакомились на семинаре сенсея Китауры. Герман сидел на балконе места для публики. Алина стояла у стены рядом с входом в зал, переодетая в кейкоги. Почтеннейший японец приезжает раз в год на три дня, устраивает «показуху» смотрит, раздает даны. Алина и несколько парней шли на первый дан, двое на третий и один дядька на четвертый.

Алина оглянулась на зрителей и ахнула – Том Харди! Ей так показалось. Зрение только начинало подводить, она стала чаще ошибаться в визуализации предметов и людей. Герман расценил этот затяжной взгляд по своему. Произошла стыковка на ментальном уровне, с чего обычно все и начинается.

После семинара подошел, поздравил. Они давно знали друг друга, ходили в один клуб Айкикай, но не здоровались. Он «пыхтел» в противоположном углу ковра, где только даны. Она вместе с остальной «шелупонью» так Алина называла всех кто не в хакамах. Ей было не интересно с ними, она давно переросла «бесполезных» дяденек, к слову, настоящих пахарей, годами отбивающие своими тушами ковры в додзё. Но, к сожалению, это как музыкальный слух, если не дано, ничего не выйдет, хоть ночуй здесь под портретом Морихея Уэсибы.

И вот она в новой тяжелой с непривычки хакаме, села на ковер в позу сэйдза рядом с избранными. Как только инструктор хлопнул в ладоши и крикнул:

– Хаджиме!

Алина бросилась к Герману:

– Анагешмас!

– Анагешмас…

Пока они кружились в танце дзю-вадза, разглядела его лицо. Боже, какой нафиг Том Харди, подумала она, скорее Джон Малкович в лучшие годы.

Он покрикивал:

– Плечи! Корпус! За что первый дан получила, непонятно…

Так и подружились.

                              ***

– Ну, что едем?

– Да, давай, мне тут пешком недалеко.

– Через час.

Встретились у Московского вокзала, где вход в «Галерею». Пока Алина ехала в метро, совсем стемнело. Народу у входа в торговый центр было как в автобусе. Полированный гранит отражал каскады неоновых огней. Свет резал глаза после темной улицы. Круглая дверь-вертушка впихнула в огнедышащую пасть мегамолла очередной брикет из человеческих туловищ. Алина подхватила Германа под руку. Скользя по мокрому полу, они ушли в сторону, что бы ни мешать толпе.

– Есть план?

– Сначала – сюда. Ой, что я вспомнила!

– Ну?

– Здесь, когда была маленькой, кидалась яйцами в Рому Желудя. Нас было много, орали хором: А ну-ка давай-ка уебывай отсюда! Вот здесь он флэшмоб устроил. Чего-то говорил в микрофон. Помидоры летели, яички, охрана начала быковать, паника как на пожаре. Весело было.

– Что за Желудь?

– Какой-то вертлявый красавчик. Не помню уже.

– А тридцать пять лет назад, в ноябре на этом вокзале ждали люберецких. Толпа собралась со всех районов, было объявлено великое перемирие. Раньше все воевали друг с другом – Гражданка с центром, Василевский с Петроградской, Купчино со всеми, Лиговка еще с кем-то. Приехали упитанные, розовощекие, в клетчатых штанах. Питер пиздить. В общем, знатная была охота. Прошу вас.

Зарулили в первый обувной…

– Шлак, шляпа. Не буду я это мерить. Пойдем отсюда.

Следующий магазин.

– Здесь тоже шляпный салон. Сам мерь…

Следующий…

«Andy Carry», «Converse», «Carlo Pazolini», «Marmalato», бюджетные лавки «София» и «Ecco».

– Ну, хорошо же!

– Ценник…

– Я добавлю.

– Не надо. У меня есть.

Герман начинал злиться, он был трезв, сегодня не выпил еще ни капли. Когда опять услышал:

– Шляпа, шняга. Кинокомпания шняга-фильм представляет…

Он сказал:

– Все. Жду тебя на фуд-корте.

– Ладно. Пойдем, где пиво, а потом в «Спортмастер». Куплю первое, что увижу. Надоело.

Герман не знал, что говорить, какие слова. Они в первый раз общались так близко, на тренировках только об айкидо и привет – пока.

Для этого и существует алкоголь. Герман украдкой за стойкой бара махнул сто грамм водки.