Внешне все было хорошо. Сири уже так выросла, что люди на улице отдергивали от нас своих детей. Я улыбалась этому, потому что для меня она была самой сладкой и милой в мире собачкой, а не огромной черной псиной, какой ее видели чужие. Мы делали последние приготовления и заканчивали проекты, требующие нашего участия, давали наставления команде, раздавали и распродавали вещи, чтобы отправиться в новую жизнь налегке – с двумя рюкзаками, двумя кошками и собакой. В день вылета мы проспали самолет, но как-то очень быстро разрулили эту ситуацию по телефону и каким-то чудом успели на следующий рейс, несмотря на перевозку трех животных и совершенно дикие пробки. Пили шампанское в аэропорту под RHCP и вибрировали от происходящего. Sweet spring child^[20], я даже не подозревала, что этому самолету не суждено приземлиться в локации «счастливая новая жизнь».

Золотое правило эмиграции: если вы едете в паре, и у вас не все в порядке, вы обречены. Не буду вдаваться в подробности, потому что история не терпит сослагательных наклонений, но факт остается фактом – я сама загнала себя в эту ситуацию. Мы много ссорились перед отъездом, списывая все на стресс и другие факторы, даже шутили о том, что по выходу из самолета и получению документов из аэропорта пойдем в разные стороны. Наверное, так бы оно и вышло, если бы не толпа зверья и бизнес, который надо было запускать, и этого хватило на то, чтобы еще пару месяцев пинать труп лошади, которая уже давно не дышала. Единственное, что спасало меня и мой рассудок в то время, волшебная собака Сири, которая стала моим эмоциональным помощником и, казалось, единственным живым существом, которое испытывало ко мне добрые чувства. А потом произошло событие, которое навсегда разделило мою жизнь на до и после.

Я не могу сказать, что именно случилось и кто к этому причастен, потому что у меня нет никаких доказательств. Уже почти бывшего на тот момент мужа не было в городе, доступ в место, где мы жили (лофт с дырой в стене в двухэтажном здании среди фавел^[21] района Флорентин), был у нескольких наших местных друзей и партнеров, а у меня уже сложилась репутация неуравновешенной, поэтому, конечно, мне никто не поверил. Но факт остается фактом: я проснулась утром своего 32-го дня рождения в духоте палящего солнца, которое в Израиле особенно беспощадно в летнее время. Рядом с матрасом, на котором я спала, стояла начатая бутылка воды. Ничего необычного, такие были расставлены по всему дому, потому что в этой стране нужно очень много пить, чтобы не схватить тепловой удар. Я открыла бутылку и сделала несколько больших глотков прежде, чем мне показалось, что у воды странный вкус. Несмотря на это, я продолжала пить, так как было невыносимо жарко и меня мучила жажда. После этого я практически ничего не помню, только неясные отрывочные картинки, которые до сих пор не собираются во что-то целое, как куски из разных наборов пазлов. В этом состоянии я провела следующие 4 месяца.

Не могу точно сказать, какие именно вещества были в той воде. Один из наших партнеров по развитию бизнеса в Израиле как-то по пьяни болтал, что подстроил это, потому что я была категорически против того, чтобы проект, созданный под моим именем, был прикрытием для продажи наркотиков. Я знаю об этом только потому, что обитала в маленьком городе с практически сельским менталитетом – люди постоянно сплетничают о других и настолько поглощены этим процессом, что не замечают, когда герои их историй находятся буквально у них за спиной. А еще у меня был гораздо лучше прокачан иврит, чем все думали, поэтому часто при мне спокойно обсуждали то, что, казалось бы, я не должна понимать. Но я не смогла доказать злонамеренность действий против себя, потому что не была в себе. Поэтому в местной полиции меня даже не стали слушать. Все, что мне осталось, просто в какой-то момент согласиться с версией, что я сама себя отравила.

Сложно объяснить, что именно происходило первый месяц после этого события, потому что мозг старательно защищает меня от этой правды, а в телефоне остались лишь красивые фотографии, которые не имеют ничего общего с ощущением того ада, в котором я находилась. Когда не знаешь, что реально, а что происходит только в твоей голове, когда с тобой перестают общаться даже когда-то близкие друзья, когда ты оказываешься на улице, когда ты делаешь вид, что все в порядке, но не можешь понять, кто эти люди, которые тебя окружают… Я даже ездила в Россию в какой-то момент, но эту поездку также могу воспроизвести лишь по фотографиям в телефоне: Курский, Винзавод, чердак в доме родителей, мама и наш сад, когда-то мой проект, разрушаемый и раздираемый на части прямо у меня на глазах, творческий кластер, который мы развивали, люди, бывшие когда-то моими друзьями и сотрудниками, темные ночные аллеи Парка Горького, голубое небо Москвы, самолет, Тель-Авив – картинка из взбесившегося калейдоскопа.

Все это время при любой возможности я приходила к дому, где жила когда-то, чтобы взять на прогулку Сири. Я не могла ее забрать, потому что не была способна позаботиться даже о себе, что уж говорить о ней. Каждая встреча сопровождалась невыносимой болью в момент, когда ее нужно было отводить обратно, а после этого я лежала еще пару дней и не могла успокоиться от того, что она не рядом. Последний день мы провели вместе в августе, спустя примерно год после того, как она появилась в моей жизни. Мы ходили на море, потом я забрала ее в комнату, где остановилась на время, и мы просто валялись на кровати, как будто ничего не было и так будет всегда. Я помню, что плакала, когда обнимала ее, думая, что эта встреча последняя. Так оно и вышло: я уехала жить в соседний город, приезжала в Тель-Авив на работу на автобусе, и у меня просто не было ни времени, ни сил, чтобы встречаться с ней. А потом ее забрали из Израиля, а я осталась выживать в мире, где не было ничего, что я знала раньше, в том числе и меня.

Чтобы как-то заглушить боль и восстановиться от произошедшего, я решила бросить все силы на то, чтобы выйти на нормальный уровень жизни. Постоянно работала, переезжала с места на место, справлялась с невыносимой Израильской зимой. Еще раз съездила в Россию, развелась и вернулась, чтобы выйти на новый круг борьбы за существование. Мне казалось, что все налаживается, потому что я обрела новых друзей, пыталась находить красивое, веселое и интересное, несмотря на океан боли от потери, в котором плавало мое сердце. Несколько раз ездила в Палестину и чуть было не осталась жить и пасти коз в бедуинской деревне на окраине мира. Благодаря потрясающим людям, веру в которых я каким-то образом умудрилась не потерять, я попала на израильский аналог Burning Man^[22], влюбила в Тель-Авив нескольких друзей из России, поучаствовала в разработке концепций для местного эко-сообщества и попробовала все доступные мне виды неквалифицированного легального заработка, который позволял мой иврит.

Однако спустя ровно год после моего приезда в Израиль, на одном из последних самолетов из пустого Бен-Гуриона я вернулась в Россию. Это был март 2020-го, нас накрыл ковид, я лишилась своей официальной работы, а вместе с ней и возможности снять нормальное постоянное жилье. События происходили очень быстро, как в фильме ужасов про эпидемии: ресторан, где я работала, закрыли одним днем, в эту же ночь по улицам стали ездить военные и просить всех оставаться дома, а наутро арабы штурмовали торговые центры и сметали воду и туалетную бумагу. Я курила на балконе у друга, у которого перекантовывалась перед тем, как въехать в свое новое жилье (16-е по счет за год!) и понимала, что больше так не могу. Я вывезла эту историю, пришла в себя, встала на ноги, но у меня просто не было сил перед внезапно появившимися новыми вводными. Поэтому я решила, что сделала все, что могла, но это уже не моя война, поэтому пора возвращаться домой.

Роберт Сапольски^[23] говорит, что под влиянием стресса мы выбираем худшие варианты в жизни. Пандемия стала критическим событием с точки зрения нейробиологии, потому что мы были вынуждены принимать множество важных решений в стрессовой обстановке. Именно в таком состоянии проще всего совершить ошибку, но спустя годы я понимаю, что вернуться домой было одной из лучших мыслей в сложившейся ситуации: тогда я выбрала себя, а не борьбу. Мне еще предстоял сложный период реабилитации из острого состояния тревожно-депрессивного расстройства, долгий путь возвращения к себе и выстраивание жизни заново, но благодаря этому опыту я стала лучшей версией себя, наконец-то повзрослела и пишу эту книгу, чтобы опыт превратился в историю о том, как оно бывает.

Часть 5. Куда мы пойдем (В этой книге я расскажу, как пришла к балансу и практикую принцип: каждый день чуточку лучше, чем вчерашний)

Сейчас, когда все относительно хорошо, я часто оборачиваюсь назад и многого не понимаю. Например, как так вышло, что я не слышала, как кто-то – внутренний ребенок, внутренний взрослый, внутренняя бабушка или все они вместе – кричали мне о том, что все происходящее является паршивой идеей. Паршивая идея чинить отношения с помощью совместного бизнеса, собаки или переезда. Паршивая идея складывать все яйца в одну корзину. Паршивая идея ехать в другую страну без четкого плана действий и нескольких запасных на случай, если что-то пойдет не так. Паршивая идея ввязываться в общие дела с людьми, которых ты совсем не знаешь.

Жалею ли я о чем-то? Нет. Изменила бы хоть одну строчку этой истории? Ни за что. Видимо, это все должно было случиться, чтобы я все же начала прислушиваться к ору всех моих субличностей и начать с ними знакомиться. А дальше – все как с обычными людьми: учиться коммуникации, понимать желания, договариваться, искать лучшие решения и компромиссы. Благодаря этому опыту я прокачала не только внутренний диалог, но и – сама этого не осознавая – все свои профессиональные навыки в области коммуникаций. Такому не научат в институте и на курсах не объяснят.

Каждый раз, когда я рассказывала кому-нибудь эту историю, мне говорили: «Пиши книгу». Это очень сильно меня бесило. Я – это не то, что со мной было, поэтому мне было важно стать кем-то, ведь моя предыдущая версия рассыпалась на тысячи осколков, которые невозможно собрать. День за днем, шаг за шагом, спотыкаясь и падая, я строила новую личность, стараясь не повторять прошлых ошибок и постоянно синхронизируясь с внутренним компасом. Но, повторюсь, это не история про успешный успех, потому что сейчас я все еще нахожусь на выбранном пути и буду идти, падать, подниматься и снова идти до конца своих дней.

В сериале «Эйфория» главная героиня Ру (которую, по иронии судьбы, зовут так же, как звали меня в школе) проходит реабилитацию в группе анонимных наркоманов. В последней серии первого сезона она ведет один из самых важных, на мой взгляд, разговор со своим спонсором. Там она говорит о том, что теперь зависимость с ней навсегда, и каждый день ее жизни ей придется делать этот выбор – не употреблять наркотики. В моей версии со мной навсегда история паршивых решений, физические и ментальные травмы, не поддающиеся починке, насилие над внутренним ребенком в течение долгих лет и постоянный страх снова оказаться в пограничном состоянии, где не разобраться что реально, а что нет. Поэтому эта книга будет историей успеха лишь в том случае, если я продолжу свою внутреннюю работу и проживу классную жизнь, полную любви и радости.