– Своеобразный вежливый поклон в игровой форме детям Мелькортов, вероятно. О, а вот, похоже, здесь, в зимнем саду, что-то интересное, – она указала на нарисованный кружок. – Может, прудик, или, может, маленькая мощеная площадка.

– Должно быть, это был рабочий набросок. Видно, где она стерла часть карандашных линий, – сказал Чарли.

– Подожди-ка, – Эмма подняла листок, поднеся к свету. – Тут над словами «зимний сад» еще что-то написано. Буквы такие бледные, едва видны…

Чарли и Сидни из-за ее плеча склонились над столом, вглядываясь в указанное ею место на чертеже. В тот же момент Эмма сказала:

– Я думаю, тут написано «сад Цецилии».

– Нет, тут гораздо больше букв, – сказал Чарли, сдвигая на затылок бейсболку и потирая лоб.

– Целеста, – сказала Эмма, – «Сад Целесты».

– Кто такая была эта Целеста? И почему эта надпись выполнена другим почерком? – спросила Сидни.

Эмма перевела взгляд обратно на бледную неясную надпись.

– Я не знаю ни о какой Целесте. А вы правы. Ее имя вписал кто-то другой.

– Ее имя встречается еще где-нибудь? – спросила Сидни.

Тщательно и методично Эмма изучала чертежи, открывая все новые детали всех основных частей сада. На полях некоторых из этих детальных чертежей имелись даже диаграммы и планы посадок. Садик для детей – сейчас заросший полевыми цветами, проникшими туда самосевом, – когда-то вмещал в себя бальзамин, наперстянку, мак опийный и трансваальскую ромашку.

Внизу сбоку на детальном чертеже сада поэта был список из названий цветов и имен поэтов – кто из поэтов какой цветок воспел. Детальный чертеж зимнего сада был выполнен на таком маленьком листочке, словно его выдернули из записной книжки.

– На этом листе тоже нет никакой Целесты, – сказала Сидни. – У Винсенты была сестра?

– Только брат Адам, – сказала Эмма.

– Что насчет ее матери? – спросил Чарли?

Эмма закусила нижнюю губу в сильной задумчивости.

– Полагаю, ее мать звали Джули или Джульетта, как-то так.

Чарли достал свой телефон, открыл он-лайн быстрый поисковик, ввел запрос.

– Ее мать звали Джульетта. Ее среднее имя Каролина.

Эмма пристально смотрела на лист с еле видными карандашными пометками. – Кто такая Целеста?

– А рисунки-то в хорошем состоянии все еще, да ведь? – прервала ее размышления Сидни.

Эмма подняла глаза на нее.

– Знаете ли вы, какая это редкость – обнаружить подобную важнейшую коллекцию чертежей?

– Без понятия, – беспечно сказала Сидни. – Я технарь.

– Эти чертежи следует отдать в какой-либо архив или хотя бы хранить надлежащим образом. – посоветовала Эмма.

– Конечно, только если вы хотите, чтобы они были помещены в архив, можно оформить все так, что вы передаете их в дар или на временное хранение, – сказал Чарли.

– Но мы ведь хотим, чтобы сначала они побыли тут, верно? – Сидни взглянула сначала на Эмму, потом на ее коллегу. – Вы можете ими воспользоваться, чтобы убедиться, что реставрируете сады Хайбери Хаус в точности такими, каким они были когда-то.

Эмма кивнула, даром что надлежащим coхранением уникальных документов ей следовало бы заняться в первую очередь. Быть одной из нескольких человек на всем свете, кто знает о существовании новых чертежей Винсенты Смит, – это просто удивительно!

– Ну, может быть, мы можем оставить их у себя до тех пор, пока не наступит подходящий момент, а после вы поможете мне найти правильных людей, которые позаботятся о них, – сказала Сидни с лукавой улыбкой.

– Такой человек есть и я с ним знакома, его зовут профессор Уэйлэнд, он, наверняка, будет петь вам дифирамбы, если узнает, что у вас хранятся оригинальные чертежи Винсентсы Смит, а особенно – чертежи сада, о котором мы знаем так мало, – сказала Эмма.

– Тогда просто подождем, пока ваши друзья их не посмотрят, – сказала Сидни, склоняясь теперь над папкой-скоросшивателем.

Сердце Эммы заколотилось, когда она открыла папку. Но вместо ожидаемых документов, писаных почерком Винсенты, перед ней лежало какое-то письмо, косой, как бы рубящий, почерк на котором принадлежал совсем иной, более смелой, руке. Она перевернула письмо. На обороте стояла подпись «Адам Смит».

– Это от брата Винсенты. Когда она работала в Соединенном Королевстве, он был ее поверенным.

Чарли из-за плеча Эммы склонился над столом и начал читать вслух: «Глубокоуважаемая миссис Мелькорт, к данному письму в ваше распоряжение прилагаю купчую на тридцать шесть лип, каждая возрастом четыре года, предназначенные для высаживания вдоль липовой аллеи».

– Следующее письмо начинается так: «Глубокоуважаемая Миссис Мелькорт, к данному письму в ваше распоряжение прилагаю купчую на сбыт двенадцати пионов древовидных трех сортов».

Эмма подняла глаза на Чарли:

– В чайном садике есть пионы.

– Получается, и эти письма, на первый взгляд бесполезные, чем-то полезны? – спросила Сидни.

– Они потрясающи, – воскликнула Эмма. – Благодаря им мы можем максимально близко подобраться к тому, чтобы узнать, что именно Винсента высаживала, при чем в очень емкой форме – письма ведь не трактат.

В дверь кабинета постучали. Толкнув дверь, вошел Эндрю, он нес поднос с чаем.

– Привет. Почему у меня такое ощущение, что тут какая-то вечеринка, на которую меня не позвали?

– О, Эндрю, ты звезда этой вечеринки! Поставь, будь добр, поднос вон туда. – Сидни указала на сервант. Эмма была уже готова высказать все, что думала по поводу любых жидкостей поблизости чертежей и рецептов, когда Сидни предупреждающе сказала: – Пусть наш чай стоит подальше от этих документов.

Пока Эндрю уточнял, кто какой чай предпочитает, кому сколько молока добавлять, кому сколько сахара класть – и заваривал кипяток в чайнике, Сидни кратко рассказала ему, что уже удалось выяснить из старых документов. Когда они все удобно расселись, держа свои кружки с готовым чаем в руках, Эндрю сказал:

– Вам бы еще у Генри спросить, делала ли его бабушка какие-нибудь наброски сада.

– О, это отличная идея. Генри Джонс – это хозяин Фермы Хайбери Хаус. Бэт, его бабушка, в годы войны была лэнд герл на другой ферме, тут, по-соседству. А в шестидесятых она стала художницей, причем добившейся даже определенного признания – она писала маслом недурные пейзажи графства Уорвикшир.

– Я предполагаю увидеться с Генри на следующей неделе в пабе – мы будем участвовать в викторине. Мы были бы очень рады, если бы вы присоединились к нам. Тогда бы мы пошли туда все вместе, – предложила Сидни.

– О, нет, спасибо, – быстро сказала Эмма. – Если вы все еще хотите при реконструировании сада добиться исторической достоверности, я думаю, что мне может понадобиться выбросить большинство закупленных уже и высаженных мною растений. Они не подходят.

– Да, – твердо сказала Сидни. – Давайте вернем сад в его первоначальное состояние.

– Но это затормозит весь проект, – предупредила Эмма.

– Весь особняк и без того – одна сплошная гигантская проволочка, – сказала Сидни.

– Она верно говорит, – добавил Эндрю.

– Ну, тогда хорошо. Мне лучше приступить к работе. Хочу разобрать эти бумаги – сказала Эмма.

– Вам нужна помощь? – спросил Эндрю. – Не обещаю, что я буду понимать, что именно искать, но систематизировать я люблю и умею.

– Конечно, – сказала Эмма.

– Сидни, может быть, вы бы могли помочь мне прояснить пару вопросов касаемо доступа к собственности. Нам точно понадобится внести много компоста, чтобы улучшить почву, – сказал Чарли.

– Если ехать вверх по дороге от фермы к особняку, там есть ворота, ведущие на задний двор, сгрузить компост можно возле теплиц. Я покажу, – сказала Сидни.

– Великолепно, – сказал Чарли.

Когда Сидни и Чарли ушли, Эмма и Эндрю устроились, каждый занятый своим делом, сидели в тишине, проявив сострадание и дав друг другу передышку от разговоров. Вчитавшись в письма Адама Смита, Эмма перестала замечать все вокруг и, казалось, вообще забыла, что рядом с ней сидит Эндрю. Было так легко затеряться среди строк этих писем, так легко было погрузиться с головой в чертежи.

Она увлеченно читала уже третий лист списка растений, когда мужчина вежливо откашлялся. Она оторвала взгляд от документа.

– Вы нашли что-нибудь?

– Ничего, хотя, может, вас интересует, какая в кухонном садике в1976 году была установлена ирригационная система? – улыбнувшись, спросил он.

– Нисколько не интересно.

– Я так и подумал. Но позвольте мне задать вам вопрос: я надеюсь, что вы не чувствуете себя брошенной из-за того, что Синди не пригласила вас на викторину в паб?

– Брошенной? – переспросила Эмма.

– Не пригласив вас, она поступила невежливо. Но она действительно была бы рада, если бы вы пошли. Конечно, если вы хотите.

– Мне не хотелось бы показаться грубиянкой, – поспешила ответить Эмма.

Он рассмеялся.

– Уж поверьте мне, вы не были грубы. Просто знайте, что вам всегда будут очень рады.

На мгновение она представила, как это могло бы быть: прийти пешком в деревенский паб, увидеть улыбающиеся лица, знать, что тебя тут ждут. Это было так заманчиво: вот кто-то уже заказал коктейль для тебя, и ты больше не одинока, а вместе с кем-то… Но именно в этом таилась опасность. Эмма не общалась с клиентами вне рабочей обстановки, даже с теми, кто был ей симпатичен. Ведь, при ее-то кочевой жизни, это только затруднило бы расставание – работа над проектом все равно когда-нибудь закончится, а ты уже душой прикипела к этим людям, привыкла к этим местам.

После долгой паузы Эмма, наконец, проговорила:

– Благодарю, буду иметь в виду.

Винсента

Пятница, 8 марта, 1907 год

Хайбери Хаус

Дождь всю ночь; пасмурно

Этим утром, проконтролировав, как продвигается итоговая разметка линий посадки деревьев на будущей липовой аллее, я вывела лошадь из конюшен Мистера Мелькорта и верхом отправилась в Уилмкот. Все эти деревья привезли вчера, и я уже отписала Адаму, спрашивая, где это он так сумел за столь короткий срок найти тридцать шесть четырехлетних лип. Хотя знала, что он лишь опять начнет поддразнивать меня, напоминая, что обычные бумага да чернильная ручка в его умелых руках могут творить чудеса.

Сознаюсь, мои нынешние работадатели являют собой непростую задачу, как, впрочем, большинство им подобных. Но это не такая уж большая проблема – я вполне могу их терпеть. Я ужинаю с Мелькортами каждый вечер, порой оттуда сбегаю под предлогом разыгравшейся мигрени. Однако миссис Мелькорт все так же высокомерна. Не более чем два дня назад, она две перемены блюд – подавали сперва суп, потом рыбу – провела, расхваливая добродетели своего брата.

– По большей части он коллекционер, но порой он продает растения очень избранному кругу садоводов, таких как Мистер Джонсон, – говорила она мне, опуская серебряную ложку в бульон, и в свете канделябров перстни с бриллиантами сверкали у нее на пальцах. – вы знакомы с мистером Джонсоном?

– Не имела такого удовольствия, – отвечала я.

– Он состоятельный американец, только что приобрел дом неподалеку от Чиппинг-Кэмпден, впрочем, ходит слух, что средства ему на эту покупку одолжила мать. Представить не могу, как и где Мэттью с ним познакомился.

– А не думал ли мистер Годдард о том, чтобы делать бизнес на садоводстве? – спросила я.

Миссис Мелькорт резко посмотрела на нас.

– Мисс Смит, мой брат – джентльмен. Он не интересуется торговлей

Я заметила, что, говоря это, она не смотрела на своего супруга, который своим богатством был обязан проницательности своего отца, бывшего настолько дальновидным дельцом, что теперь даже у меня дома в Уимблдоне в ванной комнате имеется брусок мыла для очищения лица торговой марки «Melcourt».

Этим утром бóльшую часть моей прогулки верхом к дому мистера Годдарда я провела в раздумьях о том, насколько же целенаправленно мистер Мелькорт-младший и его супруга делали все возможное, чтобы, так сказать, отмыть свой капитал и перестать выглядеть в глазах общества скоробогачами.