– Это нам она нужна. – Танька подалась вперед, черты лица ее заострились, губа хищно приподнялась, совсем как у Ирки, когда та злится. – Наднепрянским землям она нужна. А вам… Когда обряд кумления проводили, Ирка вам по кусочку своего Дара подкинула? – Танька указала на колечки на пальцах всех четырех робленных. Колечки светились слабенькими, но очень чистыми огоньками насыщенно-изумрудного цвета. – У вас благодаря Иркиным колечкам сейчас совсем другой уровень: кто не знает, вас даже за слабеньких рожденных принимают.

Суетящаяся у стола хозяйка ночного клуба покосилась на девчонок с интересом.

– Только если б Ирку не похитили, она бы сегодня с вами раскумилась, и стали бы вы снова обычными робленными! – продолжала Танька.

– Ты думаешь, это мы Ирку?.. – кажется, Катерина не столько испугалась, сколько удивилась. – Оксана Тарасовна, скажите ей!

– Они бы не справились. – успокаивающе, точно разговаривая с тяжелобольной, начала Оксана Тарасовна. – Даже вчетвером, даже с «присадкой» Иркиного Дара они бы не справились с ведьмой-хозяйкой…

– Силой – нет, но мало ли какую подлость можно придумать! – уперлась Танька.

– Они – мои робленные! – отрезала Оксана Тарасовна. – Они бы ничего не сделали без моего приказа!

– Тоже вариант, – пронзительно глядя на Оксану Тарасовну, выдала Танька.

Стелла мелко захихикала, Оксана Тарасовна покраснела, потом побледнела, ноздри ее задрожали от гнева.

– Ах ты наглая дрянь! Полковник! – Она повернулась к Ментовскому Вовкулаке. – Вы понимаете, что это чушь и бред озлобленной девчонки? Она мне так мстит!

– Разберемся! – многозначительно выдал Вовкулака и поднялся.

– Да вы… – Оксана Тарасовна задохнулась от негодования. – Я с вами больше разговаривать не хочу!

– И в нашем мини-вэне домой не поедете? – с надеждой спросил Вовкулака. – А то мои ребята как раз подогнали…

– Вот еще! – фыркнула Оксана Тарасовна, тоже вставая. – Если я обижаюсь, от этого должно быть плохо другим, а не мне! Девочки, поехали!

– Ехать – едете, но разговаривать не будете. – уже стоя допивая чай, заключил полковник. – И то бонус!

Мэтр отпрянул от щелки в двери. Странные гости вместе с хозяйкой вывалили в холл. Последовали прощальные объятия, поцелуи, пожимания рук и даже почтительные поклоны хозяйки в сторону светловолосой девочки и держащего ее за руку паренька.

– Держите нас в курсе, вы же понимаете, как мы все волнуемся, вся хортицкая община… – просительно лепетала хозяйка.

– Не боись, найдем! – успокаивающе гудел полицейский полковник. – Она и сама не пропадет, такая боевая девка…

Наконец беспокойные гости выбрались за дверь, прощально гуднул клаксон, и прокатил расписанный волчьими мордами мини-вэн. Мэтр облегченно вздохнул. Хозяйка повернулась к нему – мэтр увидел, какие у нее испуганные глаза, сухие губы, нервно подрагивающие пальцы.

– А если не найдут? – спросила она. – Как же мы без нее теперь? Я уже только надеяться начала…

– Без кого? – неуверенно спросил мэтр. – Кто пропал-то?

– Хортицкая ведьма, – механически откликнулась хозяйка.

– Простите, не понял? – переспросил мэтр. Вместо ответа хозяйка только тупо кивнула ему, залезла в замаскированную под хай-тековскую панель кладовку, вытащила оттуда дворницкую метлу, перекинула ногу через черенок и уселась, как ведьма в кино, будто собиралась взлететь! Увидела безумный взгляд мэтра, на мгновение задумалась, аккуратно слезла… и вышла из клуба, волоча метлу за собой. Длинные прутья неприятно скребли по асфальту. И ушла. Ее припаркованный у клуба зеленый «Вольво» так и остался на стоянке.

Мэтр понял: случилась загадочная, но очень большая беда. Если уж его непробиваемую хозяйку так по мозгам приложило!

Ирка

Глава 2. Чудовища и чудеса Мертвого леса

Огонек пропал. Мчался впереди, крохотный огненный парусник, рассекающий толщу воды, и вдруг стянулся в пылающую во мраке багровую точку… и разлетелся взрывом. Извивающиеся молнии вспыхнули и рассыпались. Черные стены воды стиснули со всех сторон. Ирка висела во мраке, совершенно не понимая, где верх, где низ, и куда плыть. В груди пылала нестерпимая боль, будто пламя взрыва ударило туда и теперь выжигало легкие изнутри. Тело отчаянно бунтовало, требуя немедленно, сейчас же, без промедления: воздуха-воздуха-воздуха!

Воздуха не было. Только вода и непроницаемая тьма, и пара гребков может как понести ее к поверхности, так и загнать к самому дну, откуда и не вынырнешь. Ощущение неизбежного конца раскаленной спицей вонзилось в мозг, прокатилось по позвоночнику. Последним осознанным усилием она сомкнула губы, не давая воде хлынуть в горло. Багровые колеса завертелись перед глазами, огонь из легких ударил в голову, мозг корчился в охватившем его пламени. Тугая и плотная, как масло, чернота облепила, не давая двигаться. Ирка яростно брыкнула обеими ногами, тьма колыхнулась, и полностью утратившее соображение, живущее одними лишь инстинктами тело рванулось вперед, или вверх, или уж не пойми куда, лишь бы выжить, вырваться… Полуослепшая, оглушенная болью и ужасом, Ирка не видела, как вода начала стремительно светлеть, поголубела, потом и голубизна растаяла, сменяясь прозрачностью. Ирка пробила поверхность и как дельфин взмыла над водой. Воздух ударил в ноздри, она судорожно вздохнула… и рухнула обратно, снова погрузившись с головой.

Танцевальные сапожки со стальными каблучками налились неподъемной тяжестью, сумка на плече стала как камень и волокла на дно. Сбросить бы их, но Ирка по-прежнему ничего не видела, лишь огненные сполохи плясали перед глазами, то сворачиваясь в тугие спирали, то раскручиваясь в гибкие пылающие ленты. В голове с ревом перекатывались потоки вулканической лавы. Ирка просто-напросто не знала, где у нее ноги, с которых надо стряхнуть сапоги! Тела она не чувствовала, лишь надеялась, что оно, тело, делает неуклюжие рывки, загребая руками, – так ведь рук у нее тоже нет, где ж эти руки, если она их не видит, не ощущает, не…

Удар встряхнул несчастную голову, лава под черепом булькнула… и хлынула наружу через нос. Ирка поднесла ладонь к лицу – или к тому месту, где должно быть лицо… Тупо поглядела на растертую по ладони алую каплю. Упала еще капля и еще, пока она наконец поняла, что кровь из носа течет как из плохо закрученного крана. Она лежала на чем-то твердом… гладком… вроде гальки… или камней… Ирка поползла. Твердое-гладкое то разламывалось с сухим треском, больно раня острыми краями, то откатывалось со стуком, безжалостно выворачиваясь из-под рук и заставляя снова падать и больно ударяться лицом и грудью. Внезапно вернулись ноги – больно! Ирка закашлялась, мотая головой, судорожно икая и хватая ртом воздух. Поднялась на четвереньки – надетая через плечо сумка болталась где-то под животом – и двинулась прочь от воды. Под ней все время что-то ломалось, боль от сотен мелких уколов не давала затуманенному сознанию отключиться окончательно. Муть перед глазами начала расползаться, и словно страшная маска из-за отдернутого театрального занавеса на Ирку глянул череп. Вытянутый, зубастый – может, лисий, а может, собачий, – он лежал точно между Иркиными ладонями, пялился на нее пустыми глазницами и, кажется, насмешливо скалился.

Ирка задергалась, неуклюже скребя ладонями, коленками, ступнями. Резко оттолкнулась и встала, пошатываясь, оскальзываясь и застревая проклятыми каблуками. Вспышки перед глазами погасли.

Озеро было крохотными, не больше пяти-шести метров в поперечнике, и идеально, неправдоподобно круглым, будто с небес уронили прозрачную блестящую монету. Серо-голубая вода стояла ровная, как стекло: ни морщинки, ни складочки, ни блика, лишь легчайшая дымка струилась над его поверхностью да по краям озерцо шевелилось, неприятно напоминая амебу. Ложноножки волн облизывали такой же идеально круглый берег. Покрытый костями.

Хрупкие косточки беличьих скелетиков, костяные ленты змеиных, оскаленные черепа с внушительными клыками, ксилофоны позвонков и выгнутые арки ребер, воздетые к небесам клешни и похожая на порванное ожерелье россыпь мелких костяшек… Костяные берега уходили от воды вверх, вздымаясь бело-желтыми валами, и было видно, что складывались эти валы десятилетиями, если не столетиями, что здесь залежи тысяч и тысяч звериных скелетов. Кое-где, словно обрывки старой шубы, виднелись куски меха и шкур, неподалеку лежала сплющенная, как от асфальтового катка, волчья туша: мертвая пасть грозно и в то же время жалко скалилась, а остановившиеся глаза глядели прямо на Ирку. Она пошатнулась. Круглый – судя по выступающим челюстям, обезьяний – череп выскочил из-под ноги, глухо стуча, запрыгал вниз по костяному склону и с громким всплеском упал в воду, разрушая тишину.

Гулко и часто застучало об землю, словно встряхнули увешанную спелыми плодами яблоню. Ирка обернулась, и сама себе запечатала рот, чтоб не заорать. С мертвых деревьев сыпались мертвые птицы. Дома, в родном мире, Ирку испугал мертвый хортицкий дуб – здесь таких были десятки! Начисто лишенные коры, желтые от времени скелеты деревьев плотным кругом замыкали усыпанный костями берег, и на каждой мертвой ветке сидела птица. На некоторых еще сохранились перья, от других остался лишь скелет, намертво вцепившийся мертвыми коготками в окаменевшую кору: хрупкие пожелтевшие косточки, точно выросшие прямо из такого же желтого и мертвого дерева. Пушистая маленькая птичка судорожно открыла клюв, потом глаза ее медленно закатились, и – бум! – птица кувыркнулась с дерева и свалилась на землю, жалобно задрав лапки. И больше не пошевелилась. Фу-у-ух! Подул легчайший ветерок, и птицы снова посыпались, стуча о землю, как переспелые ягоды.

Между деревьями что-то зашевелилось, мелкие косточки посыпались вниз как песок, и с вершины костяного вала скатился лис. Был он стар – мех торчал неопрятными, даже на вид липкими клочьями и зиял проплешинами. Лапы лиса подгибались, он попытался встать, но у него не вышло, и тогда с невероятным усилием подгребая лапами, он пополз по костям вниз, к озеру. Ткнулся мордой в прозрачную воду и принялся лакать. Длинная дрожь пробежала по его телу, лис судорожно дернул челюстью, беспомощно разевая пасть, вытянулся и умер. Над опущенной в воду мордой заструилось тончайшее марево, как бывает в жаркий день… и плоть его начала испаряться, обнажая кости черепа.

Ирка посмотрела на безмятежную, ровную гладь озерка, в котором она только что бултыхалась… и завизжала. Спотыкаясь и оскальзываясь, припадая на четвереньки и подгребая руками, она рванула вверх по костяному склону, от воды – прочь! Сумка колотила ее по заду, кости и черепа разъезжались из под ног и с шумом и плеском рушились в воду. Спустив очередную костяную лавину, Ирка вскарабкалась на вершину вала. Потревоженные ее воплем и топотом, мертвые птицы градом сыпались на голову, их закостеневшие тушки стучали по плечам. Ирка завизжала снова, отмахиваясь, ринулась между мертвыми деревьями – дальше, дальше, скорее… С разбегу врезалась в голый, похожий на фонарный столб ствол. Хрипло дыша, вцепилась в него как в единственную опору – ноги подкашивались от ужаса.

– Что за вода такая? – выдохнула она. – Лис от этой воды умер? А я? – Отвратительный, заставляющий все тело трястись как желе, липкий страх прокатился по позвоночнику. Она держала рот закрытым, но это под водой – а потом? Когда плыла к берегу, ничего не видя, не слыша и не соображая? Нахлебалась она из озера или нет? Ирка отчаянно вгляделась в ладони – не растворяются ли они, обнажая голые кости? Длинный рукав хлестнул по лицу – насквозь мокрый! Капля потекла по щеке… Судорожным движением Ирка стерла ее, будто эта капля могла прожечь кожу, и принялась яростно сдирать с себя рубашку, брюки, танцевальные сапожки со звонкими стальными каблучками. Пропитавшая одежду вода частой капелью сыпалась на хвою.