Дреф продолжал хмуро смотреть на Марью; по Великой Поляне летал встревоженный шёпот.

– Что же стало со Светозаром? – прошептал кто-то, и Марья обернулась: на ближайшем бревне сидела высокая рыжая гаркунка и печально смотрела на русалку. На тояге гаркунки сложила крылья Свиристель.

Рядом с лешей расположились высокий юный белый елмаган, птицей-проводником которого был Воробьиный Сыч; гаркун с помощником-Кедровкой; маленький светло-бурый полевик, на навершии тояга которого чистил пёрышки красноватый Щур, и взрослый бурый бородатый гаркун – лешие внимательно смотрели на Марью, как и остальные собравшиеся на Вече.

– Светозар в плену у Топи вместо меня, – ответила Марья, и гаркунка прикрыла ладонью рот. Взволнованный шёпот стал громче. – Сын Леса спас меня ради вас. Светозар всей душой любит Лес, любит каждого из вас, – русалка обвела взглядом леших, вил и берегинь. – Я прежде не встречала сварогина, в душе которого было бы столько света. Даже зная, что вы отвернётесь от него, он пожертвовал собой ради вас. – Марья вновь обернулась к Дрефу.

– Я знаю, – ответил князь Йолка. – Но я не мог благословить Светозара на поступок, который угрожал погубить весь Свет.

– Поэтому я не спрашиваю твоего благословения, княже, – ответила Марья, и Дреф нахмурился. – Хоть я теперь и дочь Леса, но, как русалка, свободна. Я пришла на Вече, чтобы сказать вам о том, что я соберу русалок и мы потушим огонь. – Марья легонько поклонилась Дрефу.

Взволнованный шёпот превратился в смятение: дети Леса тревожно переговаривались. Марья чувствовала холод, витавший над Великой Поляной: многие ей не верили, считая её речи обманом. Дрозд взлетел с плеча русалки и закружил над нею.

– Ты полагаешь, будто сможешь справиться сама? – мягко удивилась сохатая берегиня, сидевшая рядом с Дрефом, и русалка на неё посмотрела. – Какими бы благими твои намерения ни были, – берегиня положила на сердце руку, – без единства душ детей Леса ты их не осуще- ствишь.

– Получилось у Светозара, получится и у меня, – гордо вскинула подбородок Марья.

– Почему ты даже не просишь нашей помощи? – удивилась берегиня. – Только потому, что тебе не верят? – вопрошала сохатая, и русалка хмурилась. – Может, стоит обратиться к душам детей Леса, чтобы они поверили твоему свету? Как же ты навий собралась пробуждать, раз с нашей тьмой справиться не можешь?

Марья, тяжело дыша, гневно взирала на берегиню.

– Каждая навь мечтает обратиться к Свету, – прошелестела русалка. – Вы же в Свету живёте, оттого не видите его.

– Спорить можно долго, – пробасил восседавший по другую лапу Дрефа седой с древесными глазами гаркун, и на Поляне вновь воцарилась тишина. – Ты явилась до того, как мы успели поведать Вече о том, зачем собрались, – продолжал леший, и его птица – Глухарь – наклонила голову набок, рассматривая Марью. – Может, после того как великий князь Дреф передаст всему Вече видение Светозара, которое его бывший ученик являл ему, мы поверим тебе.

– Благодарю, Ахр, – кивнул, положа лапу на сердце, Дреф и посмотрел на Марью. – Я поведаю всем видение Светозара, и потом мы ещё раз выслушаем тебя.

Марья отошла в сторону, и Дрозд опустился на её тояг. Собравшиеся на Вече беспокойно оживились: многие не были согласны с Дрефом, но никто не смел открыто перечить древнейшему лешему Тайги.

– Великая Миродрева, – обратился Дреф к сидящей рядом с ним берегине, – добавьте своё Слово к моему.

Сохатая легонько поклонилась и взяла маленькую лапу князя; другой лапой Дреф взял лапу ведая Ахра, тот – сидящего на соседнем троне грозного елмагана в зелёном плаще, накинутом поверх одеяния из вывороченных шкур. Расположившаяся рядом с елмаганом крылатая серебровласая вила в сарафане и шёлковом плаще робко вложила ладонь в лапу лешего и кивнула Марье, подзывая её к себе.

Марья нерешительно подошла к виле и протянула ей руку. Когда вила взяла ладонь русалки, та ощутила невероятное тепло, согревшее умиротворением дух. Когда-нибудь и Марья научится тому же – когда спасёт Лес и Светозара. Если позволит Топь… Но мягкое касание прервало безрадостные думы, и Марья обернулась: молодая рыжая лешая, которая спрашивала её о Светозаре, стояла рядом, протягивая ей лапу, и Марья взяла мягкую и горячую ладонь гаркунки.

Когда все присутствующие на Великой Поляне взялись за руки, Дреф закрыл глаза и зашептал. Маленького князя окружило мерцающее зелёным кружево слов, что тихой песнью поднималось над Великой Поляной, оплетая детей Леса. Нежная мелодия, в которую превращался шёпот Дрефа, разливалась по миру, застилая его.

Марья не могла противиться тихому велению и закрыла глаза. За закрытыми веками русалка увидела пронзительное голубое небо над бескрайней пустыней, простиравшейся до великих гор; видела орду, преодолевшую эти горы и захватившую ближайшие к ним города сварогинов; видела, как великий огонь колосаев разливался по северным просторам, возжигая всё новые земли; видела, как будущей зимой грянула суровая битва, и стена испепеляющего пламени двинулась на лес…

Когда видение померкло, душу сковала тёмная печаль: в видениях Мора, что являлись Марье в плену у Топи, не было той неизбежности, что сквозила в предостережении живых – мёртвые не чуют мир так явно.

Русалка открыла глаза и осмотрела собравшихся на Вече детей Леса: дух каждого опутал тёмный страх. Державшая руку Марьи гаркунка отпустила её ладонь и села.

Вечернее небо наливалось густой синевой, и огни Великой Поляны светились ярче в воцарившейся тишине, играя на высоких древних столбах, одеждах собравшихся, отражаясь во взволнованных глазах.

– Если видение правдиво, – тихо прорычал сидящий на троне могучий елмаган, – даже объединение народов Леса может не спасти…

Тишина подёрнулась возгласами: теперь дети Леса обсуждали явленное, и оно пугало их.

– Война в Свету! – слышались тихие слова.

– Неужели Индрик позволит подобное?

– Пало Слово Гор!

Князь Дреф стукнул тоягом оземь, и голоса стихли.

– Объединение – единственное, что может нас спасти, князь Йергал, – ответил Дреф и обратил взор на Марью. – И та, кто добровольно обратилась к Свету, может нам в этом помочь.

Марья удивлённо посмотрела на полевика, слова которого ещё больше взволновали Вече.

– Учитель, разве она пришла к Свету добровольно? – уточнил молодой белый елмаган, сидевший на скамье рядом с рыжей гаркункой. – Разве не Светозар ей в том помог, отдав свою душу Топи платой за её свободу?

Слова елмагана поддержали многие: лешие согласно переговаривались.

– Айул, Марья пришла к Свету добровольно, иначе бы Светозар не смог спасти её. Привести к Свету, как и спасти без желания духа, никого нельзя, – мягко, но властно отвечал Дреф, и голоса собравшихся стихли. – Светозар спас Марью по своей воле. Сын Леса, невзирая на мой запрет, добровольно отравился к Топи и вызволил русалку, отдав за неё свою душу. Будем благодарны Индрику за то, что у сварогина получилось пройти испытание Леса.

– Испытание Леса? – ахнула рыжая гаркунка. – Что вы говорите?

– Лес даровал Светозару суровое испытание, Иванка, – печально ответил Дреф, и Марья не поверила своим ушам. – Не у каждого хватило бы сил и воли пройти его. И когда Светозар попал в плен к русалкам, когда его искусали оборотни-мавки, я испугался того, что у него не получится. – Дреф немного помолчал и, обратив взор на Марью, проговорил: – Поэтому я и запретил сыну Леса следовать за тобой, Марья. Если бы он не прошёл своё испытание, если бы не справился со своей тьмой, Тьма завладела бы и Светозаром, и Царствием Индрика, и Светом.

Растерянная Марья молча смотрела на Дрефа: русалка не ожидала услышать подобное.

– Отвратить неизбежное нельзя, – сказала Миродрева, и Марья взглянула на берегиню. – Даже суровое испытание.

– Суровые испытания ведут к великим переменам, – прохрипел ведай Ахр.

– Это испытание дано не только Светозару, – нараспев промолвила вила, восседавшая на троне рядом с Йергалом. – Оно ниспослано всем нам – всему Лесу и всему Свету. И только объединившись, мы сможем пройти его, – вила перевела взгляд на Марью. – Вилы помогут тебе, мёртвая дева, вести своих сестёр к Свету, дабы спасти Лес. – Крылатая дева положила на сердце тонкую руку и легонько поклонилась Марье.

Над Поляной холодным шёпотом пронеслось удивление.

Поражённая услышанным Марья поклонилась виле, Дрозд на тояге русалки согласно пропел.

– Светолика, великая вила Лесограда, готова помочь тебе, Марья, – обратилась к русалке Миродрева, и Марья подняла на неё взор. – Хоть обида не покинула твою, русалка, душу, я вижу – ты честна с нами, и ты действительно желаешь спасти и Лес, и Светозара.

Марья, положив руку на сердце, кивнула великой берегине.

– Я желаю того больше всего на свете. Хоть тьма и гложет моё сердце, духом завладеть я ей не дам. Птица знает, – русалка взглянула на пропевшего в ответ Дрозда.

Миродрева кивнула.

– Берегини помогут тебе, дочь Леса, – положила на сердце руку она.

Удивление, летавшее среди огней во тьме Поляны, окрасилось тихим негодованием: не все были согласны с решениями древнейших детей Леса. Толпа, собравшаяся за спинами старейшин, оживилась.

– Русалка может нас предать! – воскликнул кто-то.

– Ещё как может! И заворожить.

– Да, заворожить, и глазом моргнуть не успеешь!

Марья обернулась на Вече: несмотря на то что некоторые уже смотрели на русалку без злобы, были те, кто взирал на неё с нескрываемым гневом и холодом. И таких – и леших, и вил, и берегинь – было немало.

– Я полагаю, надо довериться воинской силе, а не тёмной ворожбе умертвия, – грозно прорычал со скамьи воинственный белый елмаган – воевода Йолка Ледогар. Лешие поддержали его; многие вилы, как и берегини, кивали его словам.

– Да, топор, копьё и меч – наши самые надёжные помощники, – пробасил восседавший на троне князь града леших Ольха – елмаган Йергал. – Куда надёжнее ворожбы русалок.

– И как ты, княже, собрался воевать с огнём? – обратился к Йергалу Дреф. – Перед пламенем воины бессильны. – Дреф обвёл взглядом Вече. – Сокрушить ворожбу может только ворожба, и смертельный огонь потушит только мёртвая вода.

– Главное, чтобы мёртвая вода нас не погубила, – заметил старейшина Славол, сидевший недалеко от йарей Дрефа.

– Согласен, – рыкнул Йергал.

Вилы, русалки и лешие – многие из них, видела Марья, кивали словам седого бородатого гаркуна: несмотря на веление древнейших, дух Вече пронизывали и страх, и неверие, и беспокойство.

Ночь сгустилась, и пламя костра, подле которого собралось Вече, устремлялось к украшенному серебряными звёздами небу. Треск огня сливался с взволнованными голосами собравшихся.