Вообще, Кирилл никогда не был слишком болтлив, но о своей семье и друзьях он всегда говорил с удовольствием и гордостью. А потому сложно не узнать его друзей. А тот великолепный танцующий буйвол – это наверняка Геныч (внешность у него очень колоритная). И сейчас я очень рада, что у моего Кира такая мощная поддержка. И почему-то никак не могу выбросить из памяти плачущую Рыжулю.

А-а, в трубу чужие трагедии! Со своими бы разобраться! Вот где, спрашивается, этот чертов Гор? Почему он до сих пор не звонит?

И мобильник, испугавшись моего негодования, тут же ожил – наконец-то!

Но… это снова мама, чёрт бы её побрал! Красотка бальзаковского возраста, она же мать-героиня, она же в прошлом артистка больших и малых ресторанов, а ныне постоянная соискательница и наша головная боль. Впрочем, мы с девчонками уже привыкли. Но мама не была бы собой, перестань она нас удивлять.

Пару недель назад на очередном кастинге вместо работы мама подобрала какого-то странствующего менестреля и приволокла его на свою жилплощадь. Стоп! Поправочка – на мою жилплощадь! И всё бы ничего, ведь в квартире, оставленной мне в наследство, я не живу уже почти два года, но плачу-то за неё по-прежнему я, пока эти непризнанные звезды ищут себя на моей территории. Но даже и это не катастрофа, если бы сегодня мама не объявила о своём грядущем замужестве. Прям беда с этой мамой!

Умолкнув лишь на пару секунд, мобильник завёлся снова, и я сочла за благо ответить.

– Да, Настя…

– Здравствуй, дочь! – укоризненно и торжественно ответила трубка. – Тебе напомнить, что ты мне обещала? Я, между прочим…

– Завтра! – резко прерываю её претензии.

– Завтра?! Да ты меня уже неделю кормишь своими завтраками! Если не придёшь, мой Вова сам разберёт твой вольер и сложит на лестничной клетке. Поняла?

– Тогда передай своему Вальдемару, что я разберу его самого и сложу на помойке. Поняла?

– Какая же ты жестокая сволочь, Айка! – завела мама свою любимую песню. – Да все вы свиньи неблагодарные! Выросли, да? Самостоятельные стали, да? А на мать теперь всем плевать?! С отцом, козлом, небось так не разговариваете! – она театрально всхлипнула и вдруг включила строгую родительницу: – Когда придёшь, спрашиваю?!

– Я ж сказала завтра, значит, завтра! И не фиг каждый день переспрашивать! – рявкаю в ответ и сбрасываю вызов, потому что на второй линии прорывается Гор.

Что ж ты так долго, Змей?!

– Заждалась? – его развязный, но веселый тон действует на меня успокаивающе.

– Что ты узнал, Гор? – спрашиваю ровно, подавляя нетерпение, иначе этот гад начнёт специально кружить и выдавать информацию по капле.

– Всё, как ты просила, – мурлычет Змей, но я терпеливо молчу. – В седьмую забрали твоего калечного…

Сам ты… урод калечный!

– Ты узнал, что у него?

– Да не ссы, малыш, – херня! Пара-тройка рёбер, несколько пальцев… ну и мозги малость всколыхнулись.

Мне почти физически больно, но я никак не комментирую и не задаю встречных вопросов.

– Короче, подробности сама выяснишь. Я тебе там контакт человечка сбросил. Только ты звони лучше завтра, заодно и узнаешь, кто лечащий врач. Я уже дал пару ценных указаний по поводу нашего пациента, но его там и так приняли, как родного. Кто-то раньше нас уже подсуетился. Вот завтра всё и выяснишь… Ясно?

Ну, думаю, до завтра я как-нибудь потерплю… Главное, что жив и под наблюдением.

– Ясно. Спасибо, Гор, – произношу очень сдержанно, а он смеётся.

– Ну что ты, Айка!.. Спасибо – это много!.. В гости когда заедешь?

Сто лет бы его не видеть!

– Ты же сам знаешь – некогда мне по гостям разъезжать.

– Зна-аю, – тянет он и мурлычет вкрадчиво: – А как там наша Сашенька? Не скучает по мне?

Знал бы он, что при звуке его имени наша язвительная стерва превращается в испуганную, дрожащую лань. Хотя… знает, наверное.

– Нет, Гор, не скучает. А ты бы тоже прекращал уже…

– Ох, Айка-Айка!.. Тебе ли не знать, как я нуждаюсь в советах, – в тихом ласковом тоне я отчётливо слышу угрозу, но не боюсь. Хотя и не нарываюсь. И Гор быстро оттаивает: – Ладно, пусть расслабится твоя сестрёнка. Вы ж, бабы, дуры! Всё мечтаете о милых и нежных мальчиках…

– Это вряд ли… Обычно у таких милых и нежных уже есть мальчики.

– Тоже верно, – усмехается он. – Ладно, Айка, обращайся… – и, прежде чем я подала голос, Гор сбросил вызов.

Вот и славненько!

Гор… Змей гремучий! Хозяин «Антракта», самого крутого ресторана в городе, и окрестных земель. Мало, кто знает, что его полное имя Егор. А вот то, что этот тип опасен, как ядовитая змея в брачный период, знают все. И угораздило же его запасть на нашу Алекс!.. Хотя, по правде говоря, это её угораздило! Сашка сама и виновата! Но не отдавать же теперь дурную и недальновидную сестру на съедение этому чудовищу.

* * *

Когда я въезжаю в свой родной район, снег снова сменяется дождём. Природа чокнулась!

Очередной звонок от мамы верещит как раз в тот момент, когда я проезжаю мимо нашей пятиэтажки. По привычке бросаю взгляд на балкон… и наблюдаю, как вслед за светящимся бычком с балкона вылетает то ли банка, то ли бутылка… Вот же свиньи колхозные! Кажется, мне всё же не избежать знакомства с Вальдемаром.

– Айка? – растрепанная мама запахивает розовый подростковый халатик то на груди, то на бёдрах… Но безуспешно. – Но ты же говорила…

– Я передумала! – стараюсь на неё не смотреть. Однако то, что я вижу за ней… О, Господи!

Это лучше один раз увидеть… чем увидеть не один раз. Сперва из комнаты раздаётся громкое харканье-хрюканье, а потом…

Вдруг из маминой из спальни… кривоногий и хромой… Выползает… аморальник с возбуждённой булавой.

Как-то так.

Фу!

По поводу «хромого» – это я утрирую, конечно. Но мамин Вальдемар, скажу я, очень колоритный тип. Типок.

– Ой… – выдавил из себя типок, вытаращив на меня слезящиеся глаза, и снова захрюкал, прикрывая рот ладонью.

– Вова, что с тобой? – забеспокоилась мама и устремилась к нему навстречу, но от меня не укрылось раздражение в её голосе.

– Прости… Ани, – сипит Вальдемар, – я это… поперхнулся… кхе-кхе (хрю)… случайно.

Ани! Трындец! Это что, производная от Анастейши?

Я закатила глаза к потолку…

Ух, а паутины-то сколько – мрак!

Ну а куда мне ещё девать глаза? На маму смотреть как-то неловко – халатик на ней не сходится, а под ним… только обнажённые бальзаковские телеса. Перевожу взгляд на Вальдемара. Справедливости ради надо признать, что природа одарила его очень смазливой мордахой, но, к сожалению, на этом подарки закончились. Жопа на ширине плеч, четыре хлипкие конечности, впалая грудь с реденькой порослью и выпирающий пупок, тщательно скрывающий железный пресс. А, ну ещё белые трусишки, вспученные на причинном месте.

Бр-р! Жесть!

Вальдемар, наконец, прохрюкался, изящным жестом откинул с лица длинные светлые волосы и молвил красивым, хорошо поставленным голосом:

– Простите ради бога… Добрый вечер, милая барышня. А Вы, наверное, Аика́? – и обнажил ровные красивые зубы в широкой доброй улыбке.

– Наверное, – отвечаю коротко и хмуро, стараясь скрыть удивление.

Не-эт, это голова точно не отсюда! Что ж мужику так с туловищем не повезло?

– Может, чаю с нами выпьете? – гостеприимно предложил Вальдемар, но, скользнув взглядом по собственному телу, резко сиганул назад в комнату. – Ой, простите, Аика, я забылся немного… Я сейчас быстренько оденусь.

– Ты не слишком спеши, Вов, – настойчиво посоветовала мама и, прикрыв за ним дверь, с шипением двинулась на меня: – Ты зачем притащилась на ночь глядя?

Нет, ну нормально?

– Ты, может, сперва оденешься? – я усердно смотрю ей в глаза, чтобы не видеть всего остального.

– Я в своём доме сама решу, как мне выглядеть! Пришла зачем, спрашиваю?

– Вольер разобрать, – пожимаю плечами. – Ты ведь сама просила…

– Сейчас? Другого времени не нашла? – мама отталкивает меня к входной двери. – Что-то я не припомню, когда я тебя просила строить глазки моему мужику! Ишь, распахнула рот на чужой бутерброд.

Чего-о? Бутерброд?

К горлу подкатила тошнота… Да будь её Вальдемар единственным членоносцем на планете, я бы предпочла его видеть в непроницаемых доспехах, а лучше не видеть вовсе. Но сказала я совсем другое:

– Мам, да зачем тебе этот… Вова? Это ты за него, что ль, замуж собралась? Он же тебе в сыновья годится!

– Заткнись, дура! – зашипела он и, схватив меня за грудки, припечатала к входной двери. – Мне больше тридцати никто не даёт…

– Да больше тридцати и нет ни у кого, – я вжимаюсь сильнее в дверь, избегая контакта с её грудями, но оттолкнуть не решаюсь – мама же.

– Не вздумай даже смотреть в сторону Владимира! Я тебе ещё Рябинина не простила! Вы меня, сволочуги, по миру пустили.

– Мы?! Мам, да ты живёшь на всём готовом!..

– Да что ты говоришь?! До хрена вы мне тут наготовили, деточки заботливые! Сами в хоромах жируете, а мать в этой сраной халупе едва концы с концами сводит…

За халупу стало очень обидно. Я до сих пор люблю эту квартиру, хоть мне и больно здесь находиться.

– Личный комфорт в твоих руках, Анастасия, а если не нравится квартира, так сними другое жильё. Пусть твои концы с концами тоже хоть немного подсуетятся.

– Ах вот как ты запела, соплячка оборзевшая! Давно ли сама из грязи выползла?

– А я никогда и не была в грязи, как бы ты не старалась. И хоромы мне не с неба упали. Это, Анастасия Михална, жизнь отсыпает нам по заслугам и способностям. Знаешь, она, как Санта-Клаус с конфетками – трудолюбивым деткам даёт шоколадные, а ленивым – сосательные.

– Ну ты и тварь! Да если б я только знала, что наворотил твой Санта своим поганым леденцом, я б тогда лучше аборт сделала! – мама яростно сверкает зелёными глазами и давит на меня всем весом. – Всю жизнь мне испоганили, уроды!

– Девочки, а вот и я! – радостно пропел Вальдемар и тут же проблеял испуганно: – А вы чего это там?..

Через мамино плечо я подглядываю за её преобразившимся женихом – белая рубашечка, галстук… клетчатые тапочки… И меня разбирает смех.

– Она уже уходит! – рявкает мама, не оглядываясь.

– Ка-ак… а почему? – расстроенно тянет Вальдемар и получает исчерпывающий ответ:

– По херу́!

Открыв дверь, мама грубо выталкивает меня на лестничную клетку, и сама выскакивает следом с добрым материнским напутствием:

– И больше не вздумай приходить без предупреждения! Ясно тебе?

Спустившись на один пролёт, я вдруг вспомнила, по какой причине сюда пришла и оглянулась на маму.

– Ясно… теперь буду предупреждать. Только вы больше не выбрасывайте с балкона бычки и бутылки. Хорошо?

– Хорошо… что предупредила, милая, – елейным голоском воркует мама и картинно сокрушается: – А что случилось-то? Неужто я случайно по твоей буржуйской тачке попала? Так я следующий раз возьму пузырь потяжелее.

– Ну понятно… Короче, ты меня услышала, – повторяю спокойно, подавляя вздох. – И Вальдемару своему тоже передай, иначе мне придётся вам напомнить, чья эта квартира.

– Ах ты сучка подлючая! А ну пошла отсюда! И скажи спасибо, что тебе по башке не прилетело! – горланит она во всю глотку, призывая любопытных соседей прилипнуть к глазкам. А халатик, к слову, по-прежнему ничего не прикрывает.

Трындец, мам! Ты деградируешь, что ли?

– Что вытаращилась? – кивает она мне, уперев руки в бока. – Давай двигай к себе на хаус!

– Мам, скажи, а… если бы я по-прежнему давала тебе деньги, ты бы лучше ко мне относилась?

Она открыла было рот, но снова захлопнула. По прищуренным глазам и плотно сжатым губам я вижу, как остатки самолюбия борются с алчностью… и ни намёка на сожаление или стыд.

– Дождёшься от тебя, – цедит она сквозь зубы.

– Ани, – из-за приоткрытой двери показалась улыбчивая физиономия Вальдемара, – ты бы оделась, солнышко…

Но, резко качнув бедром, солнышко задвинуло своего беспокойного рыцаря обратно в квартиру и снова обратилось ко мне: