– Да ничего, привезли в участок, рассказали, как надо любить Родину. Я задавал много вопросов, и меня, как политически грамотного, отпустили. Еще и руку на прощание пожали. Приходите к нам еще, говорят, товарищ Шкодин, больно вы понятливый. Может быть, и другим подадите положительный пример.

– Врешь ты все, – неуверенно сказала Ира. – Сознайся, врешь или нет?

– Конечно! Или нет, – ответил Петька, когда они уже поворачивали на Дворцовую.

– Ты что, мне не веришь? – посмотрел он на нее большими круглыми глазами. – Или, может быть, трусишь?

– Нет, не трушу. Просто ты так говоришь, что не знаешь, верить тебе или нет. Как– то несерьезно.

– А глаза какие в этот момент?

– Большие и глупые, – рассмеялась девушка и пошла в сторону стоявшей на площади толпы.

– А вот грубить старшим по званию нельзя! – догнал ее приятель и, обняв за плечи, привлек к себе и, запрокинув ее головку, поцеловал.

– Нашли, придурки, где целоваться! Другого места нет? – услыхали они голос, доносившийся из шеренги Омоновцев, стоящих вдоль стен здания Генерального штаба, – Если на митинг, то проходите дальше, а лучше, идите, целуйтесь вон, возле Петра, там все молодожены целуются.

Строгий дядька в полном облачении Омоновца, похожий на офицера, махнул резиновой дубинкой в сторону Исаакиевского собора.

– Тут одни педерасты собрались, нечего вам – мальцам – возле них делать, – решил растолковать он свое предложение.

– А можно, мы все же посмотрим, что там такое? – невинным голосом произнес Петька

– Иди, если тебе жизнь не дорога, но девчонку оставь. Ребёнок она совсем, вон какие глазищи, чуть чего, и слезы побегут.

– Ничего и не побегут, – дернула плечом Ириша и потянула друга за собой, – мы пойдем, хорошо?

– Идите– идите, раз мозгов нет, но уж не обижайтесь! – буркнул им вслед омоновец.

Митингующих у Александрийского столпа собралось довольно много. Люди стояли с просветленными лицами, сжимая в руках: кто белые флаги, кто бечевки с привязанными на них белыми шарами. Некоторые были с самодельными транспарантами, на которых корявыми буквами было выведено: «За честные выборы», «Долой ЕР!», «Чуров – обманщик», «Путина долой!» Почти у всех на груди были приколоты бантики из белых лент.

– Почему все белое? – поинтересовалась Ирина у спутника.

– Это цвет чистоты. Намек на то, чтобы выборы были честными. Понимаешь?

– Понимаю, – ответила Ира, с опаской поглядывая на сжимающееся вокруг митингующих кольцо омоновцев.

– А можно тут стоять? – несмело спросила она.

– «ВКонтакте» писали, что митинг согласованный¸ правда, только на пятьсот человек, а тут, похоже, больше, – ответил посерьезневший Петр. – Видишь, чел у ограды стоит, ну этот, в очках и кепке? Он тут самый главный, всем в инете пишет, а потом отчеты составляет.

В это время человек в кепке взял слово и начал говорить, как подло обманул народ избирком, какие нарушения были на выборах в Думу. Потом вышла худосочная дамочка и тоже стала что– то говорить о демократии, чистоте выборов, нарушениях. За ней вышел мужчина средних лет и стал нудно перечислять выявленные нарушения на избирательных участках СПб.

– Знаешь, давай, и вправду, уйдем, – предложил Петя подружке, – отметились и пошли, вон народ подгребает, скоро зачищать будут.

– В смысле чего, – поинтересовалась Ира, – площадь убирать?

– Ну, вроде того, – народ на автозаках по домам развозить. – Ты не хочешь вместо метро на хлебовозке проехаться?

– Нет, конечно, – пугливо втянула голову в плечи подружка, – пошли быстрее.

– Пошли, конечно. Мне рядом с тобой даже митинг не интересен. Был с друзьями, внимал, а теперь только о тебе думаю.

– И что же ты думаешь?

– А то, что очень хочется целоваться.

Они целовались у памятника Петру, на ступенях Исаакиевского собора и в метро, и в подъезде Ирининого дома. Целовались до тех пор, пока за спиной не прозвучали грозные слова отца:

– Это еще что такое, Ирина?!

– Не что, а кто, – смело ответила Ира отцу, – это мой друг – Петр Шкодин.

И, чтобы придать авторитета своему дружку, добавила:

– Он второкурсник, машиностроитель.

– Если машиностроитель, чего по подъездам тереться? Заходите в дом, – предложил отец.

С этого момента Петька все свободное время проводил у Иры дома. Родители вначале ворчали, а потом привыкли. Правда, мама сказала как-то:

– Ты уверена, что именно этот человек тебе нужен? Провинциал, ни кола, ни двора. Ты – красивая девочка, могла бы себе олигарха найти.

– Мать, что ты мелешь, какой олигарх? – заступился за дочку отец. – Петька еще молодой, но глаз у него горит, я вижу. Он сам олигархом станет, дай только срок. Провинциалы, они шустрые, не то, что наши питерские. Вот у меня на фирме двое провинциалов работает, так куда местным до них! Приезжим надеяться не на кого, вот они и лезут из кожи вон, чтобы за столицу зацепиться. У наших все есть: мама, папа, крыша над головой, волноваться не о чем. Одним словом, мне Петруха нравится. Только смотрите, глупостей не наделайте, погрозил родитель пальцем дочери.

До «глупостей» дело не доходило, как ни пытался Петька. Но чему быть, того не миновать.

Начало мая выдалось необычно теплым. Хотелось гулять, радоваться приходу весны, бродить по украшенным к празднику улицам Питера, оттянуться, говоря студенческим языком, перед зачетной неделей и экзаменами, перед тем ответственным моментом, когда большинство студентов клянется себе: «После майских начну новую жизнь, сяду за учебу и никуда ничего, ни–ни!» И вот, в один из праздничных дней, Петька предложил подружке:

– Ириска, есть отличная идея. В воскресенье идем на митинг протеста против инаугурации президента. Многие наши собираются. Помитингуем, а потом поедем всей компанией кататься по Неве. Там на кораблике бар есть. Посидим, потанцуем, одним словом, отметим свою активную гражданскую позицию в честь майских праздников. Пусть не думают, что вся страна заходится от восторга, что Вовик опять вернулся. Мы, например, против! За тобой только подготовка белых ленточек, они у тебя должны быть.

– Есть. Правда, нейлоновые, от школьных праздников остались, – ответила Ирина, – я их на мишек завязала. Не видел?

– Видел, конечно, сидят такие плюшевые белоленточники. Надо бы на них, как говаривали раньше, куда надо написать. Путь власти проверят твоих мишек на лояльность.

В воскресенье Петька заехал за нею домой.

– Поторапливайся, нас роскошная тачка ждет!

Двор дома, где жила Ирина был плотно заставлен машинами. Еще бы, народ здесь жил зажиточный и машины имел непустяковые, высоко стоящие на колесах, сияющие никелированными деталями и лакированными боками. Посему, приткнувшийся возле мусорных контейнеров видавший виды «Жигуленок», на которых в Питере ездят только студенты и гастарбайтеры, сразу бросился в глаза.

– Садись, не стесняйся, – широким жестом пригласил Петя, открывая заднюю дверцу машины, – тут все свои.

Действительно, за рулем Жигуленка гордо восседал Пашка, а на заднем сидении пристроился Матрос Железняк со своей роскошной подружкой, одетой по случаю праздника в яркую зеленую куртку.

– А где же белые ленты? – удивилась Ира, протягивая другу, который уселся на переднем сидении, бантики из белых капроновых лент.

– Коммунисты белый цвет не признают, – гордо ответил Матрос, – белое движение не наше.

– А зачем же вы едете на митинг? – удивилась Ира.

– Мы против олигархической власти, поэтому сейчас мы с вами!

– Ну, ты строг, – повернулся к ним Петька, – ты мне Ириску не пугай.

– Я не боюсь, – улыбнулась та, – а где же Рома– Терминатор?

– Он же нашего великого Владимира прочит на должность царя, зачем же он поедет на митинг? – рассмеялся Павел. – Он со своей Ольгой, наверное, сейчас гимн «За царя и Отечество» репетирует. Я у него на тумбочке текст видел. Мы с ним в одной комнате живем.

– Ну и как он? – поинтересовалась Ира. – Тебя за монархию агитирует?

– Пытался на первом курсе, но теперь отстал, видит, бесполезно, но своей офицерской дисциплиной просто забодал. Встает в шесть часов, в любой мороз открывает форточку и делает зарядку, потом идет обливаться холодным душем, а потом долго отфыркивается, не давая спать.

– Я бы его урыл, – беззлобно сказал Петька.

– Мы с дружком как-то хотели сделать ему темную, но он, собака, хоть на вид и хилый, но оказал нам отчаянное сопротивление. Терминатор, одним словом. Плюнули, и стараемся не замечать этого чокнутого патриота, – сказал Пашка и, нажав на газ, стал проводить своего боевого коня по узким просветам, между стоящими во дворе машинами.

– У вас, походу, здесь одни буржуи живут? – поинтересовался Глеб, – вон, сколько машин наставили.

– Да нет, средний класс, – ответила Ира.

– Это сейчас так называют – «средний класс», а раньше их звали «буржуи», – наставительно произнес Матрос.

– Скажи, Глеб, а как тебя в коммунисты занесло? – поинтересовалась Ира.

– У меня в роду все коммунисты: отец, дед и прадед, – ответил с достоинством Глеб. – Когда в нашем городке последний завод закрыли, где отец слесарил, я тоже в коммунисты записался. Мне тогда только шестнадцать было. Не брали! Мол, комсомолец, но я настоял.

– Твой Зюганов – сам буржуй, наверняка, у него уже свой свечной заводик есть, – перебил его Петька. – Только создает вид, что он оппозиция, а вот протестовать против нечестных выборов не стал, так, вякнул что– то в своей манере, и все.

– Да, он уже свое отжил, и мы, молодые коммунисты, готовимся его переизбрать, но их гвардия пока сильна.

– Ириска, ты не обращай внимания на его важный вид, – опять влез с замечанием Петька, – знаешь, как он ржет, когда его щекочешь, вся общага содрогается. А так, ничего, тихий, по утрам зарядку не делает. Оно и понятно, коммунисты они все лентяи, чего он себя утомлять будет?

– Почему это лентяи? – не меняя важного тона, спросил Глеб.

– Это только от лени могла прийти в голову идея о коммунизме, – засмеялся Петька. – Коммунизм – это общество, где кто хочет, тот работает, а кому в лом – нет. Я понимаю, как мог стать коммунистом Глеб. В стране полно тех, кто вспоминает, как говорится, в нетленке о Масяне: «Я-то в Советском Союзе о!». А вот как Терминатора занесло в монархисты, ума не приложу!

– Его один мужик, преподаватель философии, завлек, – ответил ему Паша. – Они же у нас в универе все даже не из прошлой, а из позапрошлой эпохи. Песок сыпется, а дух горяч. Ромка– Терминатор – человек честный, патриотичный, вопросы ему задавал, потом согласился водный зачет сдать, вот и стал монархистом.

– Как это, водный зачет? – удивилась Ира.

– А этот гриб, не смотри, что древний, а морж. Он студентов в Крещение водит на Неву в прорубь окунаться. Кто окунулся, тому зачет или даже экзамен по философии. А наш идейный Терминатор даже, получив законную пятерку, поперся окунаться. Ну, понятное дело, его этот морж сразу в ряды монархистов зачислил. Недавно поручил ему сделать доклад на тему: «Алкоголизм – грозное оружие против России». Терми сидит, пыхтит и описывает эту сугубо национальную проблему.

– Боже, как интересно у вас! – воскликнула Ира, а у нас в девчачьих группах ничего такого нет.

– Понятное дело, Ириска, зачем вам прорубь с головой? Вам только, зажмурив глаза, нужно окунаться в любовь! – повернул к девушке Петька свое веселое и лукавое лицо.

– А вот и нет, – надула губки Ира, почему-то обидевшись на дружка.

Так с шутками и прибаутками они добрались до центра города и, петляя по улицам старого города, стали приближаться к площади Пушкина, где должен был начаться митинг «За честные выборы». Город в этот воскресный майский день практически вымер. Питерцы, измученные долгой зимой, уехали на дачи сажать огороды, просушить свои загородные дома, а заодно проветрить свои легкие чистым лесным воздухом, вытеснив оттуда накопленные за зиму выхлопные газы. Благодаря этому, улицы были практически пустыми, и ехать по ним было приятно даже на нещадно чадящем «Жигуленке».