– А где мне тогда искать? – жадно спросила она.

– В религии.

Лена испытала искреннее разочарование.

– Но это же узко и наивно!

Воздвиженский вздохнул.

– Ну тогда ступай, деточка, еще почитай! – сказал он.

ЛЕКЦИЯ НЕ ПО ТЕМЕ

Профессор Щукин опять стал читать лекцию не по теме.

– Я не совсем понимаю вопрос про муз. По моему мнению, это симулякр. Копия, не имеющая отражения в реальности! – заявил он.

– Как симулякр? – всполошилась аспирантка Лена.

– А так. На самом деле писатели не выносят, когда музы даже близко подходят к их компьютеру. Некоторые, конечно, вежливо улыбаются, но сразу отсылают музу за чаем. Вот когда текст отвердеет, тогда уже хоть прыгай на книжке, хоть критикуй – чихать! А пока книга пишется – ни-ни! Это как ребенка в животе у матери руками трогать и с замечаниями лезть! «Ой, глазки какие-то неоткрытые! Ой, ножки какие-то не такие!»

– А хвалить можно? – морщится Лена.

– Хвалить нужно. Но тоже без перегрева и никаких советов! Да это как, допустим, жена художник, а муж такой с бензопилой «Дружба». «О, елки-палки! Давай я буду твоим музеем!» «Мастер и Маргарита» – вот уж симулякр в квадрате. Мастер пишет, а она ему рукописи ноготочком отчеркивает! И на его стуле любимом, небось, сидит! Это, конечно, приятно, но если б на самом деле так было, Мастер взял бы так рукопись потолще, подкрался и так эдак по-доброму… не читай!

– Но там о другом совсем! О том, что писатель никому не нужен. На улице темень, дожди, снег, депрессия, государство лезет, чего-то хочет. А писатель кому-то должен быть нужен. Человек не может без одобрения, внимания и прикосновений – он дохнет. И вот эта Маргарита в одном лице и читатель, и любовница, и жена, и муза, – сказала Лена.

– Ну тогда понятно… Тут можно и ноготочки потерпеть, – уступил Щукин.

– А исключения есть? – спрашивает Лена.

– Есть два. Жены Толстого и Достоевского. Жена Толстого переписывала его рукописи, чтобы ему править удобнее было, но при этом не вникала особо, что переписывает и советов не давала. «Вчера Левочка писал что-то грустное. Что-то там у него герои все ходят с места на место. Барыня какая-то от мужа ушла. Переписала две тетрадки». А жена Достоевского – вот это действительно титан. Уважуха! Ее книга воспоминаний моя любимая!

И Щукин ударил себя кулаком в грудь.

– Но ведь у писателей очень плохо с самодисциплиной. Он две буковки напишет и отвлекается. Вот тут и нужна муза! – сердито сказала Лена.

– Это – да, это в самую точку, – вздохнул Щукин. – Но для этого есть прекрасный метод! Идеальная современная муза должна находиться где-нибудь в пределах видимости, и все время повторять: «Пиши-пиши-пиши!» или «Дайденег», «унаспродуктовнет». Вот это проверенный метод. А остальное все не работает.

ВЕЛИКИЙ ПИСАТЕЛЬ

Два писателя спрятались за дверью буфета, а это была хорошая такая дверь, деревянная, надежная, и договаривались между собой.

– Давай так! Ты будешь всем говорить, что я великий! А я буду всем говорить, что великий ты! Понимаешь? Потом мы найдем третьего. И он тоже будет говорить, что мы великие! А мы, что великий он!

– А если он не будет великий? – тупо спросил второй писатель.

– Ты идиот и графоман! Какая разница? Ты не понимаешь, как устроен литпроцесс! Никто никого не читает, но все образуют всякие там литературные партии, потому что надо же выживать… Тут как в сказке о голом короле. Если ты слышишь все время, что кто-то великий, то покупаешь его книгу и начинаешь всем говорить, что она тебе нравится! На всякий случай, чтобы быть как все… Ну понял, как все работает?

– Не-а.

– О небо! С кем я связался! Короче, потом мы находим четвертого, лучше всего критика, и говорим ему: слушай, как там тебя, критик! Мы будем говорить, что ты великий критик, а ты говори, что…

Тут писатели заметили профессора Щукина, который шел по коридору в буденовке и вез за собой игрушечную машинку. Писатели переглянулись, подскочили к нему бочком и начали бубнить:

– Слушай, Щукин! Ты говори всем, что мы великие!

– Я не стайный, – сказал Щукин и, всхлипнув, поправил буденовку.

САМОЕ БОЛЬШОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ

Доцент Мымрин сказал:

– Самое большое удовольствие мужчина испытывает, когда узнает, что станет отцом. Даже, наверное, не сам ребенок, а некое радостное предожидание. Ну как в детстве ждешь первого января, чтобы заглянуть утром под елку. А все остальные удовольствия, даже если бы мне Нобелевскую премию дали или подарили спортивную машину – ну такое все… даже говорить не буду.

– Детей надо не только рожать, но и воспитывать! – ответила жена Мымрина. Она всегда знала, как испортить мужу настроение.

КОНСТРУКТИВНЫЙ ПРОБЕЛ

– Есть одна вещь, которую никогда не поймет ни одна женщина. Не потому что женщины плохие, просто тут у женщин какой-то баг в сознании, конструктивный пробел, я бы сказал. Одним словом, мужчине очень важно ощущать себя любимым, чтобы он мог заняться чем-то другим и вообще не думать о любви, – сказал профессор Щукин.

– И, кстати, ребенку тоже, – подумав, сказал доцент Воздвиженский.

– Чего ребенку? – не понял Щукин.

– Ребенку тоже, – повторил Воздвиженский.

МАЙ ЛАЙФ – МАЙ РУЛС

Аспирантка Лена купила майку с надписью «Мое тело – мое дело», пришла в университет и стала ходить взад и вперед перед аспирантом Костей Бобровым. Она решила, что Костя спросит ее про майку, а она скажет: «Май лайф – май рулс! Майка – это мое личное пространство!» и гордо отвернется.

А Костя про майку ее спрашивать не стал и говорит:

– Пошли в буфет!

Лена растерялась, потому что она про буфет никакого ответа не приготовила, и кричит:

– Майка – это мое личное пространство! – и побежала дальше.

А тут доцент Югов выскакивает:

– Ой, девушка! Что у вас на майке написано? Вы, наверное, в партию какую-нибудь записались?

Югов вечно подозревал, что все в партию записались. Ему скажут: «Я люблю фрукты!» А он сразу: «Ой! Да вы, наверное, в партию какую-нибудь записались?»

– Май лайф – май рулс! – гордо ответила Югову Лена и пошла в библиотеку.

Глава 6

ЧУЖАЯ ТЕРРИТОРИЯ

Дети доцента Мымрина делили маму. Взяли ее расчертили зеленкой на отдельные сектора и вопят: «Моя! Моя мама! Убери руку! Ты на чужую территорию залез!»

– Нет, – сказал Мымрин. – Вот вы женитесь, будут у вас свои мамы. А это моя мама! Идите все отсюда!

НЕБЛАГОРОДНЫЕ МИЗИНЦЫ

Аспирантка Лена и аспирант Костя каждый день приходили в университет, чтобы ругаться друг с другом. Они прятались за фикусом рядом с деканатом и начинали.

– Я тебя ненавижу! У тебя неблагородные мизинцы на ногах! – говорил Костя.

– И я тебя ненавижу! Ты зооморф, примитивный индивид, прикидывающийся сложным! Пьер Безухов, ха-ха-ха! Славянофил!

– А ты либералка!

– А у тебя уши торчат! И еще ты не любишь Иосифа Бродского!

– А ты фанатеешь от Тургенева! И вообще ты Михайло Ломоносов в теле прекрасной женщины!

– А ты сутулишься, и у тебя прыщ на носу!

– А ты косолапая, и ноги ставишь носками внутрь!

Декан Кутузова потихоньку открывала дверь деканата, слушала и умилялась.

АБСУРДНОЕ КИНО

– Я мог бы стать прекрасным сценаристом в жанре абсурдного кино! Чую в себе силы великие! – сказал профессор Щукин.

– Но тебе лень! – ехидно сказал доцент Воздвиженский.

– Откуда ты знаешь? – испугался Щукин.

– Ну ты всегда так говоришь.

ПОЭТ-ФИНАНСИСТ

У профессора Щукина был приятель Пряжкин. Он был поэт, но по необходимости получил финансовое образование. Вначале этот Пряжкин ушел от жены, потом ушел от еще одной женщины, потом поправился на сорок килограммов, потом стал веганом и на шестьдесят килограммов похудел. Потом уехал на Тайвань изучать духовные практики. Потом уехал в Норвегию торговать рыбой, потом открыл онлайн магазин, потом вернулся еще к одной женщине и ушел от нее к жене. И все эти годы очень часто, когда его откуда-нибудь выгоняли, месяцами жил у Щукина. Щукин его любил, потому что сам был примерно с такими же заскоками, даже иногда похлеще. Например, захотел проехать на велосипеде от Якутска до Ленска и его еле-еле спасли дальнобойщики.

А однажды Пряжкин вдруг очень воцерковился и стал петь в хоре. Пел месяца четыре, потом остыл, из храма ушел и вдруг однажды у Щукина посреди ночи – звонок в дверь. Щукин берет топор, которым он гонял чертиков Ивана Карамазова, и идет открывать. На площадке стоит Пряжкин, злой такой, с чемоданом, и говорит:

– Я знаю, Бог живет не в церкви! Я знаю Бог живет в сердцах, в друзьях, в любви! Сегодня когда жена мой чемодан в окно выбросила, мне все это открылось. Как прозрение – вспышкой! Можно я у тебя опять поживу? И параллельно буду доносить всем людям свою новую веру!

И бочком в дверь лезет. Щукин подумал и говорит:

– Знаешь, Вась, иди отсюда! Если бы ты опять похудел, потолстел, уехал в Арктику поваром, сделал себе татуировку на лице – я бы тебя понял! А это уже явная ересь, даже для меня! Брысь отсюда, а то вдарю!

И закрыл дверь.

ВОСПИТАНИЕ ХАРАКТЕРА

Профессор Щукин сказал:

– У многих девушек изначально кошмарный характер, особенно у серьезных, правильных, самых лучших девушек. Прямо-таки кошмарнейший. И поэтому их надо регулярно дразнить. Иначе девушка костенеет в своей правильности, а это гибель. Поначалу девушки поддаются дразнению плохо, но если девушку продолжительно дразнить – она со временем становится человеком.

– Но может и озвереть, – сказал Костя.

СТРАНИЦА В ИСТОРИИ

– Чтобы остаться в истории, писатель должен или попасть в коллективное бессознательное, или быть невероятно бодрым и жизнелюбивым! Так, чтобы это прямо прорывалось сквозь прозу и сквозь века! – сказал профессор Щукин.

– Коллективное бессознательное – это как? – после вежливой паузы спросил Воздвиженский.

– А шут его знает! Оно, понимаешь, коллективное. И оно бессознательное.

– А биография?

– У писателя нет биографии. Имя автора – это два слова над названием книги для обозначения примерного, но не гарантированного качества продукции. Все остальное узнавать вредно. Я потерял для себя три четверти литературы, когда стал изучать биографии.

– Ну а как же те биографии, что мы даем студентам?

– Это симулякр, который выдумали школьные учителя. Краткая выжимка, которую кто-то, может, запомнит. Ну там Есенин – рубаха-парень, крестьянский поэт, ходил по трактирам. Или Маяковский – вначале ходил в желтой кофте с бантами и шокировал барынь, а потом стал ходить по заводам и шокировать рабочих. Чушь.

– А депрессивная проза?

СОНЕЧКА НЕ-МАРМЕЛАДОВА

Аспирантка Лена пришла к выводу, что она похожа на Сонечку Мармеладову, и решила, что навеки влюбится в того, кто узнает в ней Сонечку. Решительная, бледная, она пришла в университет и сказала Косте:

– Кто я из литературных героинь? Только говори правду! Не задумывайся!

– Наташа Ростова! – покраснев, сказал Костя.

– Кто-то?! Наташа? Но это так узко и скучно! Дети – они все такие красные и так визжат!

Лена махнула на этого дурака рукой и побежала дальше. Следующим ей встретился доцент Воздвиженский.

– А у вас кто идеал женщины? В смысле, я на кого похожа? – спросила Лена.

– На Татьяну Ларину! – сказал Воздвиженский.

Лена разочарованно хмыкнула.

– А ваш идеал кто? – зачем-то спросила она у старенького профессора Пингвинчикова, который как раз появился из девятой поточной аудитории.

Профессор Пингвинчиков настороженно огляделся по сторонам.

– Никому не скажешь? Леди Макбет Мценского уезда! – шепотом ответил он.

Лена схватилась за голову и кинулась на кафедру. Там сидели профессор Щукин и профессор Сомов и играли в русскую рулетку котлетами из столовой.