Адриен, Этьен и Нина выходят и слепнут от слишком яркого полуденного света. Солнце уже раскочегарилось на полную катушку, на песке лежат полотенца, формочки, детские игрушки. Море перед ними – огромное, бескрайнее, сверкающее, живое. «Море – это трепещущая вода, – думает Нина. – Оно дышит. Вдох – выдох, вдох – выдох…» Цвет у него просто невероятный, Нина никогда ничего подобного не видела. Ни открытки, ни экран телевизора не передают его красоты – парадоксальной, колдовской, тревожащей душу. Именно так Нина представляет себе свободу. «Козочка господина Сегена»^[49]. Самая страшная история на свете, которую она тем не менее часто перечитывает. В прошлом году дед собрал ее детские вещи для «Народной помощи», и она в последний момент успела вытащить из мешка «Сказки для послушных детей».

Дедушка… Вот бы он сейчас оказался рядом, увидел то, что видит она, надышался запахами ветра, гонящегося за солнцем, сахара и мускуса.

Этьен сажает Нину на правое плечо и мчится по песку, стараясь не наступать на чужие полотенца. Она хохочет, вскрикивает, как маленькая. Адриен следует за ними по пятам, с любопытством поглядывая на зонтики и загорающих топлес женщин. Он впервые в жизни видит обнаженные женские груди не в журналах и фильмах, а воочию. Каждому свое, Нине – море, ему – сиськи. Адриен похотливо улыбается.

Этьен сбрасывает кеды, снимает обувь с Нины, она отбивается, вопит: «Нет, не надо, перестань!»

Он заходит в море и через несколько метров бросает ее в воду прямо в одежде. Соленая влага щиплет кожу, попадает в глаза, подплывает Адриен, они брызгаются, барахтаются, смеются во все горло, донельзя возбужденные и счастливые. «Я – властелин мира!» – орет Этьен, снова закидывает Нину на плечи, и она летит в воду головой вперед.

Он отпустил вожжи и как будто ничего больше не контролирует. Давненько такого не бывало! Плевать на внешний вид, на прическу, на кожу, на хорошие отметки!

Постепенно троица успокаивается, впускает истому через все поры, они набирают в рот соленой воды, выплевывают ее. Мокрая одежда, похожая на крылья попавшей под дождь бабочки, стесняет движения. Они держатся за руки, образуют звезду – новую, неведомую, единственную в своем роде.

Нина то и дело начинает петь «Твои черные глаза», нарочно меняя слова:

Иди сюда, иди со мной, больше не уходи без меня…
Ну же, иди сюда, останься здесь, не уходи больше без меня…
И мы будем видеться каждый день, когда вернемся…
Сверкают твои черные глаза…
Куда ты исчезаешь, когда уходишь в никуда…
Ты достаешь свои шмотки, одеваешься…

Плавать в небе.

* * *

Из вежливости допиваю отвратительный кофе. «Кошачьи письки…» – мысленно ворчу я, глядя на снимок пастушьего пса. Банджо, семь лет.

– Увидела твою фамилию в «Журналь де Сон-э-Луар», – сообщает Нина.

– Подменяю отпускников… сейчас тоже… Знаешь про Лесное озеро?

– О машине? Да… Думаешь, это она? Была там все эти годы?

– Они пока не уверены… Нашли ведь только скелет…

– Кошмар…

– К угнанной тачке Клотильду привязывает только дата.

– 17 августа 1994-го… день похорон, – едва слышно произносит Нина.

Мы долго молчим. Она наверняка думает об Этьене, но имени его не произносит. Я тоже о нем думаю.

– Случайно, не хочешь взять кота? – спрашивает Нина.

– Случайно?

Нина нагибается, приподнимает одеялко: в коробке из-под мужских ботинок 43-го размера спит крошечный черный котенок.

Я пользуюсь моментом, чтобы полюбоваться руками Нины, ее тонкими изящными пальцами с короткими ногтями, притворяюсь, что очарована зверьком, а сама вдыхаю запах человека. Пытаюсь уловить исчезнувший аромат ванили. Хочу закрыть глаза и провести остаток дней рядом с Ниной. Иногда ностальгия оборачивается проклятием, отравой.

– Его нашли в мусорном баке. Может, заберешь? Черных кошек трудно пристраивать. Древние суеверия живучи…

– Согласна.

– Будешь хорошо о нем заботиться?

– Да.

– Лучше меня?

– …

– А что Этьен? – Она резко меняет тему. – Вы виделись?

– Нет.

Нина задумывается. Смахивает пушинку со свитера и все-таки задает вопрос:

– Как поживает Адриен? У него все в порядке?

– Надеюсь.

Нина поднимает глаза, смотрит, не отводя взгляда. Совсем не изменилась.

– Я по нему скучаю, – говорит она и, как будто пожалев о своей откровенности, пихает мне в руки коробку. Котенок открывает один глаз, тут же закрывает и засыпает. Я утыкаюсь носом в шелковистый мех, пахнущий соломой.

– Его отняли от кошки, молоко ему больше не требуется. Я дам тебе несколько пакетиков корма. Несколько дней держи его взаперти, нечего ему делать на улице, тем более зимой. Никогда не забывай наливать в миску свежую воду. Переноску и лоток получишь сейчас.

– Как ты узнала, что я приду сегодня вечером?

– В конце года, в декабре, ты появляешься между 15-м и 20-м… Разве нет? Спасибо за деньги.

– Ты знала, что это от меня?

– Ну а от кого еще?

Она надевает пальто.

– Подвезешь меня до дома? Кристоф взял нашу машину, поехал к ветеринару и до сих пор не вернулся, а я так вымоталась, что хочу одного – рухнуть в постель и заснуть.

– Кристоф твой муж?

– Нет, он сотрудник приюта, тот самый бородатый верзила, который забирал у тебя корм.

– Ты и про корм знаешь?

– Да.

– Понятно… Ладно, поехали.

Нина забирается на пассажирское сиденье, я поворачиваю ключ в зажигании, и мы слышим «Жизнь прекрасна»^[50] группы Indochine. Тянусь выключить радио, но она меня останавливает:

– Оставь, обожаю эту песню.

– Не разлюбила за столько лет?

– С чего бы?

Мы отправляемся делать жизнь, пробуем суметь хоть это…
Мы отправляемся делать ночь – так далеко, как захочешь…
Жизнь и прекрасна и жестока, иногда похожа на нас…
Но я родился только затем, чтобы быть с тобой…

Нина мурлычет, глядя на дорогу, как будто машину ведет она, а не я.

– Как ты его назовешь?

– Кого?

– Кота.

– Это девочка или мальчик?

– Вроде мальчик, но он слишком маленький, так что утверждать на все сто не возьмусь.

– Николя. В честь Николя Сиркиса.

Она улыбается – впервые за вечер.

24

22 сентября 1991

Им пятнадцать лет. Они поступили в лицей и вместе пришли к консультантше выбирать направление и предметы. Ну и рожа у нее была!

У Этьена – литература и математика, у Адриена – литература и «живые» языки, у Нины – литература и пластические искусства. У них много общих занятий, одни и те же преподаватели и даже аудитории.

Один никогда ничего не делает без двух остальных. Решения принимаются коллегиально. Насчет всего – штанов, платья, музыки, футболки, вечеринки, фильма, книги, у кого заниматься.

Нина и Этьен часто переругиваются. Она считает, что он возомнил себя старшим братом и все время указывает ей, что делать: «Смени прическу…», «Говори тише…», «Черт, ну ты и дура…», «Перестань хвастаться!»… Такое впечатление, что Этьен нарочно раздражает Нину, дразнит ее.

Адриен успокаивает их, не повышая голоса. Он ближе к Нине, чем к Этьену, и обожает особые, редкие моменты, когда они остаются вдвоем в ее комнате. Адриен слушает, Нина объясняет, что чувствует, иногда он помогает ей навести порядок, позирует – в энный раз.

– Не шевелись.

Он ни разу не узнал себя на карандашном портрете…

Этьен – самый неуживчивый и резкий, Адриен – самый обидчивый, Нина – самая чувствительная.

Когда-то она боялась, что они повзрослеют и близость исчезнет, но этого не случилось. Ей не пришлось искать «лучшую подругу», несмотря даже на манеру Этьена рассуждать вслух о своем детородном органе. «Интересно, он будет длинным, мощным или то и другое сразу?», «Сколько лет он будет расти? Лет до двадцати?», «Это наследственное? Думаешь, у меня будет такой же, как у отца и брата?»…

Нину не смущает, что на подобные темы не беседуют даже родные брат с сестрой, она для него нейтральная территория.

– Я – твоя Швейцария, – часто повторяет она.

Троицу связывает не только нерушимая дружба, но и песни, которые они часами сочиняют, и план на будущее, который непременно воплотится в жизнь: уехать, сдав бакалаврские экзамены. Они снимут квартиру, будут платить поровну, начнут работать и в конце концов попадут на сцену «Олимпии».

Адриен тайно мечтает о признании, он хочет, чтобы музыка и тексты песен прославили его, тогда родитель заткнется, исчезнет вместе с запахом вечной мятной жвачки. У Этьена мечта попроще – куча денег и легкая жизнь. Нина надеется, что будет петь, рисовать и встретит большую любовь, о чем заявляет громко и ясно.

– Я согласна только на великую любовь!

Она планирует выйти замуж и родить троих детей. Двух девочек и мальчика. Она даже имена уже выбрала: Нольвен, Анна, Жоффруа.

– Буду рисовать мою семью и петь детям и мужу.

– Сначала найди его, потом поговорим! – подкалывает ее Этьен.

Они флиртуют на стороне, гормоны будят новые желания, их тянет к иным телам, но страхи, тревоги, жвачку и мнения делят только друг с другом.

– Я – левая, – утверждает Нина. – Нужно делиться.

– Я тоже, – заявляет Этьен, имея в виду: «Я не такой, как мой отец!»

– Аналогично, – поддерживает Адриен, он преклоняется перед Франсуа Миттераном – за то, что его любимая книга «Любовь властелина»^[51].

* * *

Как и каждый год, на соборной площади открывается ярмарка. На уик-энд Ла-Комель рядится в праздничные одежды. Улицы пропахли алтеем и маршмеллоу.

Этьен стреляет из карабина, Адриен и Нина тихонько мурлычут песни, несущиеся из репродукторов: «Проваливай»^[52], «Отёй, Нейи, Пасси»^[53], «Черное и Белое»^[54], «За то, чего мы не сумели»^[55].

Ветер ерошит волосы Нины, она поглядывает на ребят постарше. Ровесники ее больше не привлекают. Она забыла Жюля Бернара, свою любовь двухлетней давности. Как-то раз, вечером, он поцеловал Нину перед спортзалом, и ей не понравился ни его язык, ни вкус табака. Они разошлись с обветренными губами, бросив друг другу: «Пока, до завтра…»

Нина в панике позвонила Адриену: «Ужас, ужас, ужас! Что я скажу ему при встрече?» Он посоветовал поздороваться и поцеловать парня в щеку. Вполне достаточно.

С Адриеном все просто, ясно и прозрачно. Он как река, без течений и штормов – если забыть о «дне Пи» и разбитых очках тирана.

Время от времени Этьен вклинивается между друзьями, чтобы пообниматься, и возвращается к ружью, а когда выигрывает приз, просит Нину выбрать между белым мишкой и ручкой. Он старается получить крупные выигрыши – стереосистему, телевизор, видеомагнитофон, – хотя все это у него уже есть. К Этьену липнут девицы, часами толкутся рядом, и он иногда уходит с одной из них, чаще всего с самой красивой и ярче всех накрашенной, большегрудой и без прыщей. Боится заразиться. Сделав с избранницей кружок на мотоцикле, Этьен награждает ее прощальным поцелуем и идет к своим шарикам.

По субботам они устраивают «совместное спанье». Ребята держат в комнате Нины раскладушку, и Пьер Бо не видит в этом ничего дурного, потому что Адриен и Этьен для него – члены семьи. Пусть ночуют в доме, это лучше, чем отпускать невесть куда Нину.

Его крошка изменилась. Пьер едва узнаёт внучку. Пусть бы уж тайком приносила домой животинок…