– Это великое счастье – знать, чего ты хочешь, – сказал он, не прекращая складывать крошечный клюв бумажной птицы. – Поздравив меня с успешной сдачей ЕГЭ, родители посоветовали подать документы на юридический факультет. Универсальная профессия, широкий кругозор знаний, большой спрос на хороших специалистов и что-то ещё, безусловно, важное. И вот слушаю я тебя, Артём, и понимаю, что до сих пор следую этим советам как слепой котёнок. Ни одной собственной идеи в голове. Что-то хреново родители научили меня делать осознанный выбор. Опомнюсь лет в сорок, начну ломать фундамент. А вот смогу ли построить новый в таком возрасте – большой вопрос.

– Та же ситуация, – продолжил Тим. – Сдался мне этот юрфак. Быть студентом весело, но я не потратил и пяти минут над тем, чем буду заниматься после получения диплома. Течение несёт, и ладно. Ты молодец, поступай, конечно. Если пробьёшься и станешь звездой, постарайся между употреблением кокаина и оргиями не забывать старых друзей.

– Зачем мне для оргий старые друзья, когда молодых будет в достатке?

– Какая бесстыжая наглость. – Тим улыбнулся. Значит, шутка ему понравилась.

Так и не дождавшись, когда Феликс снизойдёт до их столика, Артём сам встал с дивана.

– Возьму шарик мороженого.

– Бери малиновый сорбет, – сказал Тим. – После него любая гадость с заменителем молочного жира будет казаться вершиной вкуса.

– Да нет, я со вкусом жвачки хочу попробовать.

– Ну вот, а я хотел разделить с тобой горечь от бездарно потраченных восьмидесяти рублей.

Получив заказ, Феликс отошёл к холодильнику, где хранились вёдра с мороженым. Артём приготовил карту для оплаты, искоса подглядывая за художницей. Она могла оторваться от альбома и посмотреть в зеркала за стойкой, чтобы заметить на себе взгляд, но была слишком увлечена процессом. Карандаш в её руке повторял десятки движений, следуя за полётом творческой фантазии своей хозяйки. Незаправленная рубашка скрывала болезненную худобу девушки. Он мог бы взять её запястье большим и указательным пальцами, не прикасаясь к бледной коже. Артём затруднялся оценить внешность девушки в баллах. Язык не поворачивался назвать её симпатичной в нынешнем виде. Скорее она имела хорошие зачатки общепринятой привлекательности, если бы научилась пользоваться косметикой, сменила причёску и набрала пять килограммов в нужных местах. То ли мама не научила её, как себя преподносить, то ли ей было наплевать на мужское внимание и то, как она выглядит.

Они раз десять пересекались в «Берлоге», ни разу не перекинувшись и словом приветствия. Артём захотел исправить это. Люди творчества вызывали у него восхищение. Ничего романтического, просто безобидная беседа.

– Привет.

Она вздрогнула. Карандаш покатился по стойке, свалился с края, отпрыгнув под барный стул. Артём подобрал его и положил рядом с альбомом.

– Спасибо. – Она не решалась смотреть на него. Артём с сожалением подумал, что вросшие в неё лианы юношеских комплексов будут портить ей жизнь ещё много лет. Очень и очень много лет. А ведь у неё даже прыщей на коже не было. Только бесконечная бледность, указывающая на дефицит железа в крови.

– Неужели я такой страшный?.. – Он приложил карту к терминалу и взял вазу с мороженым. – Меня зовут Артём. Не то чтобы я особо любопытен или обожаю живопись. И не подумай, я не заигрываю с тобой. Лишь хочу посмотреть на твои рисунки. Можно?

Девушки ничего не ответила. Она притаилась, как заяц, учуявший поблизости волка. Артём решил не отступать на половине пути.

– Я что-то не так сказал или сделал?

– Я не знаю, можно ли тебе доверять, – сказала она.

– Доверять альбом? – на всякий случай уточнил он.

– В принципе доверять.

– Феликс, мне можно доверять? – спросил Артём у бармена, стоявшего по ту сторону столешницы в сияющем окружении бутылок с ликёром.

– Первый раз тебя вижу, парень, – ответил Феликс без намёка на улыбку. – Не ты ли воруешь солонки со столов?

– Нет, я украл только твоё чувство юмора, – сердито отреагировал Артём. – И кстати, слово «чаевые» навсегда исчезло из моего лексикона.

– Тогда как ты его сейчас произнёс?

Уязвлённый Артём представил, как швыряет в говорящую голову с бородкой вазу с мороженым.

– Вот сейчас точно исчезло.

– Ой, не надо, не разоряй меня. – Феликс сложил руки на груди. – Здесь я должен встать на колени. Давай представим, что я это сделал.

Артём не рискнул наполнить иным содержанием фразу о стоящем на коленях мужчине, как бы его ни подталкивало к этому дурное воспитание. Мог запросто и совершенно справедливо получить вред средней тяжести. При росте метр восемьдесят один он весил семьдесят шесть килограммов. Против девяностокилограммового тридцатилетнего Феликса ему не продержаться и одного раунда.

– Твой сарказм умилителен. Мог бы просто сказать, что мне можно доверять.

Девушка молча подвинула к нему открытый альбом. Забыв о невразумительной стычке с бариста, Артём вгляделся в рисунок. На разворот страницы втиснулся старый, перекинутый через реку железнодорожный мост. Пролёты арочных ферм держались на каменных опорах, выраставших из неспокойных вод. Несколько карандашных штрихов с мрачной достоверностью передавали холодное равнодушие грязной воды. За последним, иллюзорно изогнутым пролётом чернел безлюдно-мертвенный противоположный берег.

Длинные полоски рельсов тянулись внутри арок безупречной линией. На единственном железнодорожном полотне между чёрточками шпал спиной к зрителю стоял человек. Карликовая в сравнении с размерами конструкции моста фигура расставила ноги и выставила вперёд руку в останавливающем жесте. Навстречу ей из чрева моста выныривал одинокий локомотив. На бумаге их разделяли сантиметров десять. В реальной ситуации – метров сто. Вполне достаточное расстояние, чтобы успеть отпрыгнуть на насыпь и отделаться ссадинами. Однако Артём не без страха почувствовал, что человек не собирался спасаться. Что изначально губительная попытка остановить железного монстра для него важнее собственной жизни.

Автор придал односекционному тепловозу искажённые бешенством черты человеческого лица. На привычный облик локомотива натянули гигантских размеров человеческую кожу. Сквозь жутковатые дыры посмертной маски темнели куски истинной обшивки. На встречном ветру змеились лоскуты омертвевшего пергамента. Не похоже, что локомотив снижал скорость. Напротив, выдавливал из себя как можно больше оборотов. Артём непостижимым образом знал это. Не хотел бы он встретиться с адским механизмом, пусть и находясь в безопасности подальше от рельсов.

На мгновение Артём задумался, не выглядел ли поезд из его кошмаров похожим образом.

Он поразился кропотливой прорисовке незначительных деталей. Под увеличительным стеклом на рисунке могла обнаружиться масса новых элементов.

– Почему этот мост кажется мне знакомым? – сказал он, нахмурившись.

– Так он выглядел в начале двадцатого века на снимках Прокудина-Горского^[3]. Из оригинальных предметов до наших дней сохранились только опоры. Да и те расширены за счёт разобранных ледорезов. Ну и само собой, мост давно перестроен под два пути.

– Из тебя получится прекрасный краевед. Это же наш железнодорожный мост через Каму?

– Да.

– Ты хорошо рисуешь… – Он картинно замолчал, давая девушке возможность назвать себя. Но девушка или не поняла, чего он от неё хотел, или не желала подыгрывать ему. Пришлось прямо спросить: – Как твоё имя?

– Агата.

– Тебе нравятся мосты, Агата?

– Мне нравится место, с которого открывается этот вид. Там безлюдно, – подчеркнула она важную для себя подробность.

– Пустырь за трамвайным депо? – спросил он, и тут же сам ответил: – Раньше там бездомные в палатках жили, пока их табор не разогнала полиция.

– Кому пустырь, а по мне неухоженный парк. – Агата небрежно пожала узкими плечами. Он отметил, что её скованность дала серьёзную трещину.

– В детстве я ездил с родителями за грибами на электричке. На возвышенности, которую ты остроумно называешь парком, бездомные постоянно жгли костры. Сушили одежду, готовили еду. Я потому и помню это дикое место.

Артём без разрешения перевернул страницу, где наткнулся на предыдущий рисунок Агаты. Тот же зловещий поезд вне состава и противостоящий ему человек без чётких половых признаков. То же предчувствие неминуемой катастрофы. С одним отличием – локомотив находился в середине моста. Оба рисунка по задумке автора разделял короткий миг. Он не стал загибать ещё одну страницу, предполагая, что и там увидит чуть откатившуюся назад жутковатую, собранную нечеловеческими руками машину, способную проломить любое препятствие.

– Поезд – это аллюзия на настоящего человека?

– Это выражение несчастья.

– Скорее непоправимой беды, – предложил он свой вариант. – И последующего за ней невыносимого горя. Надеюсь, ты просто обожаешь страшные образы, а не страдаешь депрессией. Что ж, Агата, продолжай рисовать. У тебя отлично получается. В будущем из-под твоей руки могут родиться интересные мультфильмы или комиксы. Новый Миядзаки^[4] нашему вывернутому наизнанку миру пойдёт только на пользу.

– Сравнение с Уильямом Гейнсом или Аланом Муром мне больше нравится.

Артём порылся в памяти, но не нашёл в своей голове сведений об этих людях.

– Роджер Мур исполнял роль Джеймса Бонда с семьдесят третьего по восемьдесят пятый годы. А Майкл Мур снимает документальные фильмы о политике. Месье Алан Мур не вызывает у меня ассоциаций. Как и сеньор Уильям Трам-пам-пам. Это мультипликаторы?

– Уильям Трам-па-рам Гейнс считается отцом-основателем комиксов-ужастиков. А Мур его непрямой последователь.

– Не он ли нарисовал «Хранителей»?

– Он!

– Всё-таки я не тупиковая ветвь развития, – довольный собой произнёс Артём. – Я смотрел экранизацию Зака Снайдера. Так вот что тебя вдохновляет. Графические романы о сбежавших из секретных лабораторий зомби, похожих на сосиски, неделю пролежавших под солнцем.

– Фу. – Агата с отвращением поморщилась. – Сравнивать зомби с едой нечестно.

– Зато предельно красочно. Рад был познакомиться, Агата. Ещё увидимся.

Он бросил на Феликса презрительный взгляд, нарочито вызывающе положил в рот ложку мороженого и вернулся за столик к друзьям, покрытый тонким слоем праведной важности.

Тим продолжал упражняться с чётками.

– Мы думали, ты ею прямо на стойке овладеешь. Эмиль уже пакеты для рвоты приготовил.

– Болваны!

Эмиль поставил перед Артёмом законченного лебедя.

– У неё ты тоже номер не взял?

– Между прочим, она отменно рисует. – Артём не пытался отбиться от нападок, а просто игнорировал их. – Её работы могут принести ей славу.

– Феликс в тебе едва дырку не просверлил. Что ты ему такого сказал? Пригласил на свидание?

– Нет, сказал, что ты по нему страдаешь, но стесняешься сделать первый шаг.

– Вообще не смешно, – проворчал Эмиль.

– Вот и ему не понравилось. – Артём управился с мороженым и поставил пустую вазочку рядом с креманкой Тима. Эмиль понял, что поиздеваться над другом не получится и посмотрел на часы.

– Снежана уже едет за мной, – сказал он. – Скоро будем прощаться.

– Уже без страха доверяешь ей автомобиль?

– Отношения без доверия невозможны, – Эмиль вернул Артёму его же, слегка переделанную фразу. – Девчонке приятно крутить руль. Стараюсь не срываться на неё по пустякам. Пока обходится без штрафов.

Артём не помнил, куда забросил своё водительское удостоверение. После аварии он решил, что никогда больше не сядет за руль. Только если того потребует профессия актёра. И тем более не рассказывал друзьям об играх разума. Когда до них дойдёт, что он не шутит, они предложат ему пройти диагностику. Он бы и сам дал себе такой совет. Интересно, а какие тайны они от него скрывали?

– Ты уверен, что твою роль в «Призраках» не вырежут? – спросил Тим. – Мне было бы обидно заплатить за билет и не увидеть тебя на экране… когда? В следующем году?