«Проверить ветеринарные клиники и частные конюшни», – написал лже-Инклер и ободряюще кивнул старушке.

– Но при этом из принцесс Марина была самая чувствительная, застенчивая. Если ругалась с сестрами, то плакала потом сильно. Краснела постоянно. Вроде как была у нее подружка из аристократов, с которой они вместе гимназию посещали, та часто у нее гостила. Но где она сейчас, не знаю.

«Евгений Инклер» строчил, забыв, что диктофон включен и все можно будет потом прослушать и осмыслить.

– Полечка, четвертая принцесса, – вот это настоящий бесенок в юбке. Этикет ей давался очень трудно. Знать-то правила она знала, но сколько энергии в ней кипело! Ей очень трудно было следовать им, правилам этим. Постоянно носилась по дворцу, что-то ломала, роняла. Очень спортивная – королева рано отдала ее на борьбу, чтобы немного унять энергию. Помимо школы, она еще ходила не только на борьбу, но и на фехтование, стрельбу и, кажется, скалолазание, но все равно переворачивала дворец вверх дном. И к языкам была способна. Принцессы, конечно, все девочки-умнички, но Поля просто феномен какой-то была… постоянно с ободранными коленками, локтями, с синяками после занятий, но в принципе никогда не унывающая.

А вот Алиночка, хоть всего на два с половиной года младше, полная противоположность ей. Спокойная, умненькая. Постоянно читала, как ни увижу ее – с книжкой сидит или обучающий фильм какой смотрит. Сочиняла сказки и рассказывала Каролинке, малышка вечером без очередной просто не засыпала. Конечно, Алина в очочках была, посадил ребенок себе зрение постоянным чтением. И глаза, в отличие от всей семьи, зеленющие, непонятно в кого. Может, и не от мужа… эээх… Это не пишите, пожалуйста…

Писатель обещает, что ни намека в книге на предполагаемое отцовство пятой принцессы не появится, и вообще, перед тем как издать, он обязательно пришлет почтенной госпоже текст, чтобы она посмотрела и, если что не понравится, – вычеркнула. Успокоенная няня продолжает:

– Я, бывало, выйду с ними гулять, Каролиша в коляске, Марина с собакой к своим лошадям сразу уходит, Полюша бегает вокруг нас кругами, на деревья залазит, по изгородям ходит. Падает и сразу вскакивает, бежит дальше. Я первое время аж за сердце хваталась. Один раз сама слезть с дерева не смогла, так ее двое гвардейцев снимали, а королева только плечами пожала, даже не отругала.

А Алинка сядет под деревом с книжкой и сидит, читает все. Или рядом идет и рассказывает что-то. Идет и вдруг: «А знаешь, нянюшка, что у серени́ток матриархат и они по два, а то и по три мужа иметь могут?» И срам-то такое девочке знать, но она будто и не понимает, что в этом неприличного, просто знаниями делится. Или расскажет, как она из головастика лягушку выводила и для школы записывала. Мерзость, а слушаешь, надо поощрять ведь тягу к знаниям…

Хозяйка снова разливает чай, ведь за время разговора всё уже выпили, а писатель вон как ее чай нахваливает.

– А вы не знаете, девочки встречались с кем-нибудь? – спрашивает он и, видя недоуменный взгляд няни, уточняет: – Читатели любят романтику. Я имею в виду молодых людей. Были какие-то сердечные привязанности?

– Что вы, – всплескивает руками Дарина Станиславовна, – какое там! Ангелина вон была со вторым инляндским принцем помолвлена, только он, подлец, помолвку разорвал, как заварушка эта началась. Хотя, думаю я, это просто повод был, а причина в другом. Они виделись-то несколько раз всего.

Люк, точно знавший, что так оно и было и что их второй принц действительно воспользовался слухами, скромно молчит.

– А вот про Василину, – неожиданно произносит старушка, – слышала кое-что. Будто за ней пытался какой-то молодой военный с Севера ухаживать, и что с ним она познакомилась во время очередного выезда по военным частям. Но точно ничего не знаю, немного при дворе поговорили об этом, да и затихли.

И она с умилением глядит на вежливого писателя, который активно записывает все в блокнотик.

– Про Марину ничего не скажу, но, по-моему, ее по-настоящему только животные интересовали. А остальные очень уж малы были.

Напоследок журналист спрашивает:

– Как вы думаете, где они сейчас?

– Ой, милый, откуда ж мне знать? В свое время сама голову сломала, куда они могли подеваться. А только я скажу – к лучшему это. Королева близких слуг и двор отослала, а то ведь и нас бы порешили. И девочек, если б не сбежали, тоже поубивали бы. Прячутся где-то, а где – неизвестно.

Люк на прощание целует старушке руку и обещает обязательно прислать ей в подарок книгу, когда напишет.

* * *

Не все посещения были столь информативны. Через неделю Люк взвыл от нудятины, через две – ходил мрачнее тучи, пугая слуг. Он скурил, наверное, годовой запас сигарет и часто угрюмо напивался вечерами в своем кабинете, когда собранная информация никак не выстраивалась в стройную систему. Коньяк ничуть не помогал делу, зато проклятые бумажки напрочь лишали его сна. Часть адресатов за столько лет успела переехать, другие не могли встретиться или переносили встречу, кто-то уже умер. Он представлялся журналистом или писателем, поэтому пришлось немного изменить внешность, чтобы никто не понял, что лорд Люк Кембритч из светской хроники, которого неоднократно показывали по телевизору, и журналист Евгений Инклер, которым он назывался, – одно и то же лицо. Ежедневный устойчивый грим раздражал, но Люк с упорством буйвола пер вперед.

За это время ему, переехавшему в Рудлог уже после переворота, стали понятны события и настроения, предшествовавшие смене власти. Люк обзавелся знаниями о привычках и характерах сестер, о поведении королевы и ее мужа, но ни на каплю не продвинулся в их поисках. После неполного месяца встреч и «интервью» оставалось обработать около десятой части списка.

* * *

– Здравствуйте, леди Си́монова. Меня зовут Евгений Инклер, я писатель. Пожалуйста, могу я задать вам несколько вопросов?

Стройная молодая женщина с темным асимметричным каре, одетая богато и с большим вкусом, стоит возле красного автомобиля, в который только что погрузила покупки. На пакетах – сплошь знаки дорогих магазинов и домов мод. Она внимательно оглядывает подошедшего, величественно наклоняет голову.

– Добрый день. Чем я могу помочь?

– Миледи, – усердно демонстрируя небывалое смущение и волнение, продолжает «Инклер», – простите, что я так некорректно подхожу к вам, вместо того чтобы договориться о встрече по телефону. Но ваши слуги не передавали мои просьбы, и я решился сам…

– Говорите наконец, что вам нужно, – герцогиня Екатерина Симонова, урожденная Спасская, явно не обладает большим терпением.

– Пожалуйста, уделите мне несколько минут, – как можно любезнее просит Кембритч. – Я писатель, пишу книгу о королевской семье Рудлог. Чисто биографическую, без политики. Я знаю, что вы были вхожи в семью, дружили с одной из принцесс.

Она с внезапным и явным страхом глядит на подошедшего, отворачивается, открывает дверь в машину.

– Мне нечего вам сказать, – резко отвечает она, поворачивая ключ зажигания.

– Ваша светлость, – Люк поспешно наклоняется к ней, протягивая свою «писательскую» визитку, – пожалуйста, подумайте. Если вы хорошо относитесь к подруге, у вас есть возможность разрушить всю ту чудовищную ложь, которую вокруг них нагромоздили. Бояться уже давно нечего. Позвоните мне, пожалуйста, если вы решитесь…

– Отойдите! – властно командует она, захлопывая дверь. Но визитка остается у нее. И теперь нужно набраться терпения и подождать.

Через несколько дней он получает сообщение с предложением встретиться вечером в арт-кафе «Империя», расположенном в самом центре Иоаннесбурга. Это место для томных аристократов, с кабинками для приватных встреч и умеющими молчать официантами. Молодая герцогиня ждет его у окна в приват-ложе, курит. Она сильно накрашена – бледное лицо, темные глаза, темные волосы, ярко-алые губы. Весь вечер он любуется ею, напоминая себе, что он на задании, а она замужем. Он любит таких, как госпожа Симонова, – тонких, ухоженных, дорогих. Но почему-то во время их разговора в памяти всплывает совсем другое лицо – уставшей заплаканной девушки и ее прозрачные от слез серо-голубые глаза.

– То, что я вам расскажу, останется между нами, – предупреждает она.

– Но как же книга? – удивляется «писатель».

– Плевать, выкрутитесь как-нибудь. Мое имя упоминать запрещаю. Понятно?

– Понятно, – покорно кивает подставной журналист. – Зачем же вы тогда решились на встречу?

– Я устала жить с этим, – тихо говорит леди, и «Евгений» вдруг со всей очевидностью понимает, что она на грани истерики. – Мне нужно хоть с кем-то поделиться, иначе я сойду с ума.

Екатерина тушит сигарету, вытаскивает ее из мундштука и тут же закуривает вторую.

– Мне кажется, я видела Марину после… после того, что случилось, – наконец произносит она, и видно, что страшно переживает.

Писатель резко наклоняется к собеседнице, глаза его блестят.

– Как? Когда?

– Сначала, – она раскрывает свою сумочку, – вы мне поклянетесь на проклятии, что не причините ей вреда.

Люк, понятия не имеющий, зачем Тандаджи ищет королевскую семью, с некоторой опаской берет маленький плоский черный камень с иголочкой посередине.

– Я, Евгений Инклер, клянусь, что собираю информацию исключительно в познавательных целях и не для причинения вреда королевской семье или тем, кто дает мне информацию. – Он прокалывает указательный палец торчащей иголочкой. Кровь шипит, впитываясь в парные желобки, отходящие крестом от иглы, а запястье его окутывает едва ощутимая невидимая лента клятвы.

Симонова кивает и даже расслабляется немного. «Да уж, – думает Люк, – отважная женщина». А если бы он оказался из тех, кто давно ищет королевскую семью, чтобы уничтожить? Как она справилась бы с ними?

– Интересные вещицы у вас во владении, – замечает он, откладывая окровавленную салфетку, которую прижимал к ранке. Страшно захотелось курить, и он, подумав, все-таки плюет на конспирацию – ведь в отличие от виконта Кембритча писатель Инклер не курит, – достает сигарету и, щелкнув зажигалкой, затягивается.

– Наследство от бабульки, – спокойно говорит Симонова. – Она была из потомков блакорийской аристократии. Из Темных.

«Инклер» чуть не давится дымом от таких признаний. Ах да, чего ей бояться, он же клятву закровил, что не причинит вреда.

– Именно поэтому, – говорит она с нажимом, – я прекрасно знаю, что никто из королевской семьи не обладал ни каплей ведьмовства. Ни-че-го черного в них не было.

Люк с некоторой опаской и огромной долей азартного любопытства глядит на молодую аристократку. Ее суждению можно доверять, черная черную почует издалека.

– Мы легализованы, – объясняет Екатерина, поняв его опасения. – Регулярно ходим в храм, но это, если честно, не нужно. Темной крови во мне капля, не больше. Так что не бойтесь, кровь вашу я пить не буду. Тем более что это слухи. Потомки Черного поглощали энергию, и кусаться им для этого не было нужды.

– Но… – Люк задумывается, пытаясь сформулировать, – откуда все эти сплетни про то, что принцессы якобы были Темными, фотографии? Вы были свидетельницей происходящего, расскажите, пожалуйста.

– Они все, я имею в виду девочек, обладали какой-то специфической силой как наследницы Красного. Как все представители королевских семей континента. Эти сплетни – чистый бред, – она фыркает, и Кембритч с ней соглашается. – Все они – дети своих отцов, и среди их предков потомков Черного точно не было, так что и проявиться умениям неоткуда. Но вы же знаете простых людей – они готовы поверить во что угодно, если им это усердно втолковывать. Если учесть, как не любят в стране носителей Темной крови и какие ужасы им приписывают… Это был очень умный ход по дискредитации дома Рудлог.