Жду ответа, летаю, как на крыльях, всем вокруг рассказываю, что мне дико повезло, наконец-то я настоящую любовь встретил. Помню, соседи мои по общаге, двое первокурсников с нашего филфака, очень за меня радовались. Выспрашивали, как это у нас всё закрутилось, и что именно я ей в письме написал. Ну, мне не жалко, рассказал, пусть молодые красиво ухаживать поучатся.

Она прислала ровно тот ответ, который я ожидал. Как говорил один известный персонаж, о, как я угадал! О, как я всё угадал! Она действительно в тот вечер сразу почувствовала связь между нами; она, если называть вещи своими именами, тоже влюбилась в меня с первого взгляда. Мало того, она объяснила свою застенчивость и формальный отказ именно наличием какого-то дежурного ухажёра, которому она после моей записки немедленно дала отставку. Наконец, она даже извинилась за то, что рассмеялась, когда я сказал ей, будто она похожа на Пат, на Патрицию Хольман. Написала, что, получив записку, буквально залпом проглотила «Трёх товарищей», была потрясена такой лестной оценкой и теперь, в свою очередь, мечтает увидеть во мне Роберта Локампа.

Вооружившись ещё более шикарным букетом и прихватив с собой в качестве талисмана её восхитительное письмо, я отправился на свидание. Меня распирало от счастья, и я не то чтобы шёл. Я, скорее, плыл по воздуху. По пути мне встретились первокурсники с филфака. Узнав о письме Полины, они сначала как-то странно переглянулись, но потом справились с понятной и, в общем-то, простительной в такой ситуации завистью: нашли в себе силы от души за меня порадоваться и пожелать мне удачного свидания.

…

Подруга слушала Полину, приоткрыв рот от удивления.

– А самое главное, – сказала Полина, – что это ещё не всё. Через неделю этот придурок сам припёрся. Я его из дверей выталкиваю, а он улыбается как ненормальный и письмо мне суёт.

– Какое письмо? – спросила подруга. – Опять, что ли, написал, что любит? А почему он по почте тебе это письмо не отправил? Зачем сам-то его принёс?

– В том-то и дело, что нет! Не писал, что любит, в смысле. Представляешь, он сам себе как бы от меня письмо написал. Что теперь это типа я его люблю, жду и вообще с той самой дискотеки несчастной только о нём и мечтаю. Я знаешь как перепугалась, когда поняла, что за письмо он принёс! Чуть ли не сильнее, чем ночью, когда он за мной бежал. Хорошо, папа дома был. Поговорил с ним, письмо почитал. Увидел, что тот не особо буйный, хотя и очень настойчивый, на чай его пригласил. А сам, пока мы на кухне с придурком сидели, быстренько нашёл, куда в таких случаях звонить надо. У нас тут ведь это рядом совсем, на Фурманова.

…

Когда меня обследовали и разрешили пробные пятиминутные прогулки внутри периметра, первокурсники с филфака явились ко мне в психиатрическую лечебницу извиняться за весёлый розыгрыш.

Любовь и маркетинг

На мой девятнадцатый день рождения семнадцатилетняя Арина, с которой мы приятельствовали в спортлагере, пришла в каком-то странном белом платье. День рождения у меня летом, а платье закрытое и ткань плотная; приглашены только свои, лыжники с лыжницами (у Арины был первый взрослый по лыжам), да футболисты, свои все в майках-шортах-сарафанах, а платье какое-то слишком уж торжественное.

К слову, мне перед тем днём рождения тоже странная идея в голову пришла: пить водку не как обычно, то есть наливать из бутылки грамм по тридцать-сорок в рюмки, и потом из рюмок её этак по-гусарски в глотку закидывать. Решил я подать водку в старинном бабушкином графине (таком, знаете, с притёртой пробкой), а кроме графина поставить на стол хрустальные салатницы с кубиками льда. Употреблять же напиток следовало из высоких тонкостенных стаканов объёмом никак не меньше четверти литра, и не залпом пить, разумеется, а изысканно так, по-джеймсбондовски, из стакана прихлёбывать. (Дело в 91-м было, и видеосалоны на любопытных советских подростков, едва-едва из-за железного занавеса выглянувших, очень сильно тогда влияли).

Поляну я накрыл в полном соответствии с замыслом, и, встречая гостей, разъяснительную работу насчёт культуры потребления среди каждого из них провёл. Сели. Гости, значит, после моего ликбеза бросают в стаканы кубики льда, наливают граммов по пятьдесят, от силы – по семьдесят, как вдруг Арина в платье в этом своём торжественном встаёт и говорит:

– Прошу внимания.

Поскольку народ трезвый совсем ещё был, то просьбу Арины охотно уважили. Хотя лично мне от её интонации сразу не по себе стало, и не зря.

Лёд Арина проигнорировала, зато стакан на 0,25 налила доверху, с горкой практически. Народ от такого предисловия аж дышать перестал, чтоб не спугнуть.

– Хочу, – говорит Арина, – выпить за Мирона. (За меня, то есть – прозвище это моё в юности было).

Он, говорит, такой замечательный, хоть и женился год назад чёрт знает на ком – выбрал куклу какую-то заезжую, да ещё на несколько лет старше. (По счастью, жена моя на каникулы к маме своей уехала и на празднике не присутствовала). Я, говорит Арина, Мирона давно люблю, и пришла к нему сегодня в свадебном платье, которое я сшила своими руками, и теперь хочу, чтобы он на свой день рождения подарил мне поцелуй, после которого он, наконец, про настоящее своё счастье всё правильно поймёт.

Ни капли не расплескав, Арина стакан до губ донесла и степенно, с достоинством, небольшими глоточками, выпила. Так выпила, что и Джеймс Бонд бы позавидовал.

Народ от растерянности зааплодировал, и только футболист один, который у нас в сборной райцентра последнего защитника играл, возмутился. Чему, говорит он, вы хлопаете? Она же, говорит, будущая мать.

Ребята смутились (трезвые ведь ещё), попросили от греха подальше рюмки принести, а я после этого за свою затею со льдом и стаканами весь вечер сгорал от стыда и при каждом удобном случае пытался как-нибудь незаметно сквозь землю провалиться. В общем, праздник не задался. Хорошо ещё Арина тогда сразу опьянела и поцеловать меня не успела, так что объясняться с ней по поводу чувств её, глубоких и пылких, мне не пришлось. Над ней в тот вечер наш последний защитник шефство взял. Вывел Арину проветриться, а она на улице попросила до реки её проводить, но не в смысле топиться, как он мне потом рассказывал, а в смысле освежиться, и там, на реке, значит, выяснилось ещё, что намерения у неё насчёт меня и нашего с ней счастья совместного самые серьёзные были, поскольку под свадебным платьем на ней совсем ничего не было.

…

В следующий раз мы с Ариной увиделись через пять лет. Оба мы к тому времени перебрались из райцентра в столицу области. А вот в остальном наши пути не очень совпали. Я развёлся, она вышла замуж за известного в области писателя. Я перебивался случайными заработками, она сделала умопомрачительную для 90-х карьеру, став корреспондентом на областном телевидении.

Новости про телевидение и солидного мужа-писателя заставили меня взглянуть на старую знакомую другими глазами и сразу увеличили дистанцию между нами. Согласитесь, при таких обстоятельствах странно было бы сохранять чуть снисходительную и как бы слегка покровительственную интонацию старшего товарища.

Пока я переваривал новое впечатление, Арина пригласила меня в гости. Завтра, в семь вечера. Знали б вы, сколько пять лет назад было таких приглашений, и как я устал от них отшучиваться. А тут я вдруг поймал себя на том, что нынешнее приглашение мне, пожалуй, даже польстило. Сказал, что очень рад предстоящему знакомству с её мужем-писателем, причём, сказал искренне: подобный визит придавал мне значимости, в которой я тогда дико нуждался, и был уверен, будто самый верный способ стать значимым – познакомиться с теми, кого считают значимыми. С телезвездой и писателем, например.

Однако знакомству с настоящим советским писателем, членом Союза и даже каким-то комсомольским лауреатом, не суждено было состояться. Арина сообщила, что писателям сейчас платят совсем не так, как при социализме, поэтому муж вынужден работать в газете, и в данный момент находится в длительной командировке за пределами области. Сначала я расстроился, но потом в памяти всплыл чувственный тост, произнесённый Ариной на моём дне рождения, я сопоставил его с приглашением в отсутствие мужа, и снова воодушевился. Чем, в конце концов, интрижка с женой писателя хуже знакомства с самим писателем?

Уже с порога мне стало ясно: насчёт интрижки я не ошибся. В квартире, говоря по-писательски, царил волнующий полумрак, который подчёркивали живописно расставленные там и тут свечные огарки, а на кухонном столе стояли заиндевевшие после морозилки пол-литра «Сибирской», домашние соленья с маринадами, две рюмки и два прибора.

Одежда хозяйки подтверждала мою догадку. Яркие лосины обтягивали точёные икры, крутые бёдра и плоский живот сохранившей отличную форму лыжницы-перворазрядницы. А полупрозрачная белая рубашка позволяла во всех подробностях рассмотреть не стеснённую бельём грудь, которая для перехода на уровень КМС² стала, пожалуй, великовата, но вот для того, чего Арина хотела пять лет назад… С такими мыслями я взглянул, наконец, на лицо Арины, и мне стало неловко. В её взгляде не было ничего ни про секс с симпатичным любовником, который намного моложе мужа, ни про самоутверждение, ни про месть за несостоявшийся в юности роман. Глаза Арины повторяли одну очень простую фразу: «Дурак, я же до сих пор в тебя влюблена».

Странно как получается, подумал я, чтобы не задохнуться от нахлынувшего вдруг восторга. Почему в девятнадцать меня эта её влюблённость раздражала? И почему сейчас я уже готов не только в неё влюбиться, но и отбить у писателя? Не могла ли такая перемена случиться со мной из-за её нового статуса? Или всё по-настоящему, причина исключительно в том, что Арина похорошела и повзрослела?

За стол я сел с намерением не спеша насладиться внезапным подарком судьбы, которая вместо тешащего самолюбие секса с телезвездой (и по совместительству – женой писателя) решила порадовать меня самой настоящей влюблённостью, не случавшейся со мной страшно вспомнить сколько. Водка позволила притормозить события, и какое-то время мы провели в очень приятном режиме. Мы играли в невинный разговор давно не видевшихся старых знакомых, хотя прекрасно знали, о чём каждый из нас сейчас думает и что чувствует по отношению к собеседнику. Этот главный разговор мы сначала вели одними глазами, однако очень скоро Арина оказалась у меня на коленях, и принялась медленно, со вкусом, целовать меня в губы, попутно расстёгивая пуговицы на своей рубашке.

Я нёс полураздетую девушку в комнату, отмечая, какая горячая у неё спина и насколько прохладнее её восхитительная грудь с крупными мурашками вокруг затвердевших сосков. По дороге я с тревогой прислушивался к своему организму, чтоб понять, насколько он готов соответствовать. Ведь одно дело – снисходительный секс с навязчивой поклонницей, и совсем другое – секс при обоюдной и острой влюблённости. Мало ли какой фортель нервная система может выкинуть при таком-то стрессе, пусть и сугубо положительном… Организм ответил на мой запрос так, что я завибрировал от радостного предвкушения и ускорил шаг. В этот момент Арина вдруг соскользнула на пол и начала отдаляться от меня, с оправдательной интонацией бормоча что-то на ходу.

«Подожди, подожди секунду, это буквально пять минут, надо было сразу, сначала, как же я не вспомнила, ведь муж мне постоянно напоминает, что всегда надо это делать, что никогда не знаешь, как и где получится…», – расслышал я, и сначала подумал, что речь о презервативах, а потом меня оглушило упоминание о муже, который о них почему-то постоянно ей напоминает – это что же получается, он насчёт нас с Ариной и моей влюблённости в курсе, что ли? откуда? да я сам полчаса назад был не в курсе, блин! или я тут вообще не при чём, нафантазировал про любовь бог знает чего, а на самом деле она не только со мной так себя ведёт? – однако реальность превзошла самые неприятные версии и мрачные предчувствия.