– Так, перекинулись парой фраз. По-моему, Калугина к нему неровно дышит.

Перед глазами Юльки стояло лицо Гая. Выражение отвращения, которое появилось, как только он уловил сигаретный дым, очень беспокоило. Она прекрасно знала: Гай терпеть не может курящих девушек и женщин. Надо же, как меняется её отношение к этой вредной привычке… Рядом с Яном она хотела казаться взрослее, и сигареты в руках одноклассниц не смущали. Если посмотреть глазами Гая – это отвратительно. А ей мнение Климова важнее. Неужели всё зависит от того, чьё мнение важнее? Она чуть повернула голову налево, скосила глаза на четвёртую парту в среднем ряду. Тут же её глаза встретились с глазами Гая, уголки его губ чуть дёрнулись в ехидной усмешке. Чёрт! Зачем смотрела? Теперь будет думать, что она за ним наблюдает. Тут же дала себе слово, что до конца уроков в его сторону даже не глянет.

После уроков Марина побежала на дополнительные занятия по английскому, а Юлька стала неспешно собирать учебники в сумку. Она всячески тянула, ожидая, когда Климов выйдет из класса. За четыре урока и три перемены у неё буквально шею свело от напряжения. Голова так и норовила повернуться в сторону Гая. Он тоже не сводил с неё глаз и был жутко зол. Мало того, что дружбу завела с Симаковой и Калугиной, так ещё пропахла дымом, наверное, курила с ними за котельной.

– Гай, ты идёшь? – поинтересовался Степа Тарасов, не понимая, чего друг ждёт. – Не забыл, нам сегодня на тренировку?

– Пошли. – Гай решительно повесил рюкзак на плечо и направился к выходу из класса.

– Алхазик, – окликнула Юльку Тоня.

Симакова уже подготовилась к выходу в свет, иначе говоря, к выходу из школы, подвела чёрным карандашом глаза, накрасила яркой помадой губы.

– Ты же понимаешь, как важно выполнить задание химички? Она давно к нам придирается. Будь другом, помоги, – Тонька, нагнувшись, на манер заводной куклы похлопала ресницами, умильно заглядывая в лицо Юльки.

– А меня мать достанет нотациями, бывает, часа по два пилит, – добавила Надя. – Если приволоку двойку – прощай новый планшет. Юль, тебе ведь не трудно решить?

– Хорошо, – смирилась Юлька, выкладывая учебник из портфеля. – Я попробую вам объяснить.

Надя всплеснула руками.

– Это замечательно, но нас ребята ждут. Ты давай сама. А мы в пятницу перед уроками перепишем. Спасибо, спасибо, Юльчик.

Тоня добавила радостно:

– Ты настоящий друг, даже не представляешь, как выручила.

Одноклассницы ушли. Юлька вздохнула: «И кто я после этого? Слабачка». Особенно ей было противно от того, что она знала: задание для них сделает в любом случае.

В расстроенных чувствах она брела по улице. «Как будто грязной тряпкой по лицу мазнули. Почему я не отвечу, как Марков? Он был прав: я трусиха и приспособленка».

***

Семья Алхазовых проживала в двухэтажном доме, построенным дедушками и отцом Юльки. Она очень любила свой уютный дом и всегда с удовольствием в него возвращалась. На первом этаже располагалась кухня-столовая, ванная комната, гараж и кладовая, на втором три спальни: её, родителей и младшего брата. А ещё под домом располагался замечательный подвал с множеством полок, на которых стояли банки с вареньем, соленьями и маринованными овощами. Всё лето Юлька помогала маме консервировать излишки урожая огорода и сада. Первые три года после посадки деревьев Юлька с братом внимательно следили за появлением плодов и усердно делили первую редкую добычу с груш и яблонь. На четвёртый год карликовые штамбовые деревья дали полновесный урожай, и плоды считать перестали.

В течение полугода, пока возводился дом, все жили у родителей матери. Эти шесть месяцев Юлька вспоминает, как самое счастливое время. Бабушка Калерия Ивановна, бывшая воспитательница детского сада, привыкшая повелевать малышами, почти так же, лаской и понуканием, руководила вдруг резко увеличившейся семьёй. Нико, брат Юльки, и через восемь лет вспоминал, как весело играть в мяч сразу с двумя дедушками, хотя в то время был совсем крохой и, по её мнению, просто не мог этого помнить.

– Почему люди не хотят жить вместе? – вопрошал десятилетний Нико. – Ведь так интересно, когда семья большая! Есть с кем пообщаться, поиграть. А сейчас? Мама вечно на работе, папа тоже, ты не хочешь…

– У меня нет времени, – отбивалась от назойливого братца Юлька. – Но сама с тоской вспоминала поздние ужины и беседы за столом. А ведь они и правда с того времени редко собирались вместе.

Дедушка Дамир сразу же вернулся в Южную Осетию, в родной дом, чудом сохранившийся посреди разрушенного квартала. Он наотрез, несмотря на все уговоры, отказался поселиться в доме сына.

– Не проси Алан, старому дереву трудно прижиться на новом месте, обрезанные корни не прирастают. Да и не могу я находиться далеко от Зарины.

Сын опустил голову. Мать погибла от шальной пули, залетевшей во двор. Выбежала из подвала набрать воды для маленького Нико и упала прямо у колонки. Он и отец в это время находились на южной окраине Цхинвала, пытаясь защитить город от грузинской армии, напавшей на бывших соседей. Над их головами летели снаряды, круша каменные дома, простоявшие больше века. Так тёплым августовским вечером две тысячи восьмого года люди шагнули из спокойной жизни в ад, пусть и недолгой, но страшной войны. Грузинская армия стала обстреливать миномётами и гранатомётами Цхинвал и близлежащие села. Женщины и дети, которые отказались эвакуироваться, спустились в подвалы, а мужчины, организовав оборону, встали на защиту своих родных. В половине четвёртого утра начался штурм Цхинвала с применением танков, завязались уличные бои. Спустя два дня восемь сёл Гальского района, приграничного с Грузией, пали под натиском регулярных войск. Неизвестно, что произошло бы с Осетией, если бы не российские войска – уже к десятому августу они вынудили Грузию уйти из республики, а двенадцатого эта странная война закончилась. Осетия за пять дней потеряла убитыми почти полторы тысячи человек, множество было ранено, остались разрушенные до основания села и городские кварталы Цхинвала.

После похорон матери Алан заметил: жена перестала нормально спать по ночам. Неупокоенным привидением она бродила по саду меж черешен и яблонь, посечённых осколками снарядов. Ещё хуже было с пятилетней дочкой. Она просыпалась от кошмаров почти каждую ночь и ужасно кричала. Он мог только догадываться, что снилось Юле, ставшей свидетелем гибели любимой бабушки. За полгода состояние дочери не улучшилось, она превратилась в нервного и плаксивого ребёнка. Вот тогда Алан и предложил переехать в Ставропольский край к родителям жены. Спустя месяц в станицу Петровскую прибыл отец, чтобы помочь в постройке дома. Впервые за свою жизнь, не считая службы в армии, он покинул родной, осиротевший без жены дом. Стояла ранняя весна. Дамир сразу заявил сыну:

– До осени нужно поставить дом, потом я вернусь к себе.

Вот так получилось: три поколения сошлись на одной территории, навсегда оставив у всех самые светлые воспоминания о том времени. После новоселья мама Юльки Ирина Львовна, следуя семейной традиции, устроилась воспитательницей в детский сад. И теперь, прибегая с работы, с тяпкой наперевес бросалась в сад, огород. В частном доме с приусадебным участком всегда имелось много дел. Папа Алан Дамирович почти без выходных трудился шофёром, развозил грузы по всей России на тяжёлом грузовике. Каждый приезд отца становился праздником. Увидев поворачивающую к дому огромную фуру, Нико с радостным криком скатывался с лестницы. Потом гордо шёл впереди отца с пакетом подарков и продуктов на кухню.

– Я первый услышал шум мотора! – хвастался он.

Вымазанная в мазуте кепка отца украшала его белобрысую голову. Если не обращать внимания на светлую шевелюру Нико, становилось ясно: он очень похож на родителя. Те же чёрные глаза, прямой нос с лёгкой горбинкой, правильный овал лица и будто высеченные резцом губы. Юлька, в отличие от брата, пору блондинистости прошла к десяти годам, волосы потемнели, стали густыми и вьющимися. На узком лице тёмные глаза стали казаться больше. Нос с горбинкой, как у отца и брата, выдавал кавказские корни и приносил ей много огорчений. На все стенания о носе, по её мнению, уродующем лицо, мать сердито фыркала:

– Глупая! Это твоя изюминка. Маленькая горбинка совсем не портит его, а делает загадочным и романтичным.

– Это у мужчин горбинка – украшение. А мне хочется, как у тебя – курносый нос и светлые волосы. Мама, ты в курсе, что джентльмены предпочитают блондинок?

Ирина Львовна машинально провела по своим обесцвеченным волосам.

– А тебе не рано об этом думать?

– Не рано…

Мать засмеялась, понимая, что дочь собирается сказать.

– Вот только не надо втюхивать мне о Ромео и Джульетте. Старая песня. В те времена выходили замуж в тринадцать, рожали в пятнадцать, умирали в тридцать. Сейчас время другое. Теперь некоторые только к тридцати годам заводят детей.

– Ага. Как домашних питомцев, чтобы тапочки приносили.

Ирина Львовна не больно шлёпнула дочь полотенцем по мягкому месту.

– Иди питомец, зови отца и брата к ужину.

Свернув на улицу Ореховую, Юлька издалека увидела красную крышу своего дома. Ей ужасно нравилось сочетание белых оконных переплётов и ставень с ярким цветом крыши. Стены дома, обложенные кофейного оттенка кирпичом, только подчёркивали сочные краски черепицы и белоснежность окон. Она потянула защёлку, калитка неслышно отворилась. С детской площадки между домами раздавались громкие голоса мальчишек. Опять братец с друзьями в футбол гоняет. Юлька прошла по узкой бетонной дорожке к крыльцу, встала на цыпочки, потянулась за ключом, спрятанным за цветочным горшком, висящим на стене. «Так… нужно быстро поесть и бежать на занятия в театральный кружок».

На кухне Юлька обнаружила записку матери. «Протереть пол, вымыть посуду, прополоть десять грядок картофеля».

– Только не это, – огорчилась она. – Когда я всё успею? А ещё задачи по химии.

Приоткрыла холодильник. «Фу! Фасолевый суп». Подвинув мусорное ведро, собралась уже вылить в него пару половников супа, но притормозила. Сверху белых фасолин и картошки лежала бумажка. Развернув, обнаружила записку матери для Нико. «Семь рядов картошки, вычистить хоздвор, полить морковь, перец и баклажаны».

Удовлетворённо хмыкнула: «Правильно. По-честному. Вот только братец полный дурак, вылил суп прямо поверх мусора, так мама увидит и сразу догадается, что первое никто не ел. Ох, ругаться будет!».

Юлька щедро выплеснула несколько половников супа в мусор, вытащила пакет из ведра, плотно завязала его и вынесла в бак для отходов.

«Порядок!».

Налила в кружку компот, отрезала толстый ломоть колбасы, положила на хлеб. Хлопнула входная дверь. Нико, не снимая кроссовок, примчался на кухню.

– Мелкий, совсем обнаглел. Посмотри, следы оставляешь, – разозлилась Юлька, показывая на пыльные отпечатки на сером кафеле.

– Пить хочу сильно. А тебе всё равно полы мыть. – Он схватил бутылку минеральной воды со стола.

– А хоздвор уже вычистил?

– И полил, и грядки прополол – пацаны помогли.

Юлька завистливо протянула:

– Везёт тебе.

Нико выпил почти половину бутылки, прихватил со стола ещё одну.

– Ребятам, – пояснил он. – Нас пятеро – мы команда.

Юлька лихорадочно соображала, что предложить команде за грядки.

– Математику сделали? Русский?

– Успеем.

– Хотите, я сделаю, а вы мне прополете картошку? Баш на баш.

– Два варианта?

– Да хоть три, – ухмыльнулась Юлька.

– Щас у пацанов спрошу.

Она допила компот, съела бутерброд.

Минут через десять брат притащил учебники.

– Вот это упражнение, и эти задачи. И… – он замялся.

Юлька посмотрела на его хитрую мордочку.

– Чего ещё?

– Описать картину, – он подсунул сестре репродукцию знаменитых «Грачей».

– Сколько предложений?

– Штук пять-десять.