Вопреки (страница 16)
Было чувство, будто внутри меня разбили зеркало, через призму которого я смотрел на мир. Мне было уже не больно: боль была лишь в момент удара. Осколки впивались в сердце и, проходя насквозь, окровавленные вылетали наружу, оставляя меня истекать кровью. Какое-то время я ощущал, как это зеркало крошится, а кусочки разлетаются всё дальше и дальше друг от друга, но их движения становились всё реже и реже, пока я наконец не перестал что-либо чувствовать. Ни скребущего по сердцу стекла, ни пронзающей боли, ни разрывающей сердце раны, – всё, что появлялось на этом месте – пустота, бездна, бескрайняя чёрная бездна, из которой невозможно было выбраться. Не было видно и проблеска света, все внутри меня погрузилось во тьму. Я перестал что-либо чувствовать, словно никогда ничего не испытывал до этого. Я попросту не знал, как это сделать вновь. Словно, внутри меня сломался механизм, а главная деталь была то ли слишком маленькой, чтобы завести его, то ли слишком большой, чтобы попасть внутрь, а оттого, мне становилось с каждой минутой всё отчаяннее и злее всё равно на то, что происходит. Эта чернота заполняла мое сердце, и те светлые части, что оставались после поражения, медленно, но верно сдавались в плен. Словно моё сердце больше не хотело давать мне надежду на спасение, потому что больше не хотело страдать.
Я даже перестал всех обвинять в случившемся и высмеивать все те надежды, которые я возлагал на светлое рупрехтское будущее. Кто вообще решил, что это самое будущее будет светлым и что оно вообще будет?! Кто взял на себя ответственность решать это? Я? Нет! Может мне вообще это ваше будущее не нужно, может меня завтра собьёт машина, потому что я слишком светофорам! Кто от этого застрахован? Хотел бы я посмотреть в глаза тому Нострадамусу, который вдалбливает в головы, что все мы встанем на свой путь и он будет удивительно прекрасным! Прекрасное, как и быстрая игра с неудачами, – это фикция, созданная романтиками, а вокруг жестокий мир, который не встречает тебя на розовом пони со сладкой ватой в руках. Этот мир встречает тебя с прогнившими трубами в хрущевках и бездомным на другой стороне улице, безразлично взирающим на всё вокруг. И разве это картинки светлого и волшебного? Очнись, Нострадамус! Вот она жизнь, она здесь, а не в твоей голове!
Наверное, я бы и дальше продолжал погружаться в апатию, если бы не характер Макса, с которым он добивался абсолютно всего, чего хотел абсолютно от каждого. Поэтому, когда Макс стал открывать дверь в мою комнату, я уже начинал понимать, что мне так просто не выкрутиться.
– Я только что разговаривал с твоим отцом. Оказывается, ты здесь учишься?!
– И что?
– Ты уже почти месяц как должен ходит в универ! – Я продолжал смотреть на него вопрошающим взглядом. – Собирайся, поедем туда! – Я замотал головой. – Ну это ты из отца можешь верёвки вить, а я жду тебя через 10 минут в кафе внизу. И кстати, разбери наконец чемоданы в прихожей, а то надоело спотыкаться! – Заявил Макс, показав на часы, и вышел из комнаты, на что я передразнил его последние слова. Тоже мне воспитатель нашелся! То ему сделай, это ему не нравится, а я вот не хочу и никуда не поеду!
Я продолжал лежать до тех пор, пока на мой телефон не пришло несколько сообщений подряд, если это Макс – я даже читать не буду. Но это был папа – хоть, что-то хорошее. Кстати, я до сих пор не ответил ему, хотя каждый раз Макс протягивал телефон во время их разговоров, поэтому, видимо, папа решил действовать более прямолинейно.
«Если не хочешь со мной разговаривать, то хотя бы прочитай. Не создавай проблем ни себе, ни мне, чтобы то не значило. Если ты уже встал на этот путь, то, пожалуйста, иди до конца…»
«Люблю тебя очень!»
Придётся признаться, что в какой-то мере эти слова на меня повлияли и я поднялся с кровати. Правда, когда я посмотрел вперёд себя, то совершенно не узнал отражение. Нет, это был я, но выглядел до ужаса странно! У меня были лохматые волосы, скулы и подбородок покрывала уже недельная щетина, хотя я никогда не позволял себе никакой растительности на лице, глаза были опухшие и заспанные, а уголки губ опущены вниз. Да и одет я был как-то по-дурацки: в несколько рубашек, на ногах были пижамные штаны и развязанные кеды. Интересно, и сколько я уже так хожу?… Но менять свой внешний вид совершенно не хотелось: мне было это не за чем или не для кого… На улице все были с кем-то, а я был один… Совсем один… Мне здесь не было места. Но, чтобы не быть полным замарашкой, я всё же открыл шкаф и достал первые попавшиеся вещи, отнеся их в ванную.
Лифт подъезжал к первому этажу, когда я заметил Макса в угловом кресле с маленькой чашкой эспрессо. Я мельком взглянул на своё отражение; жёлтый свитшот, под светло-серым пиджаком придавал моему потрёпанному виду хоть какой-то свежести, надеюсь, что я не угроблю в первый же день новые белые кроссовки и голубые джинсы, а то светлое надолго со мной не задерживается.
– Ничего себе, я думал будет спортивный костюм! – Воскликнул Макс, когда я подошёл к нему. – Ладно, надеюсь, успеешь хотя бы на последнюю пару… – Боже, меня даже папа так с универом не контролировал!
Территория универа оказалась совсем не такой, какой я её помню. Я был здесь дважды: прошлой зимой и летом. Зимой здесь висели гирлянды, стояли наряженные ёлки, падал хлопьями белый снег, красиво переливаясь под жёлтыми дорожками фонарного света, а снежинки, гоняемые ветром, медленно вальсировали до земли. Уличными украшениями в силу особенности универа здесь были неработающие кинокамеры, фотобудки, прожекторы и софиты, призрачный отсвет которых заставлял блестеть снег вокруг. А ещё, вместо звонков здесь звучали новогодние песни, а студенты на переменах обсуждали последние новости со стаканчиками горячего шоколада в руках – это было так необычно, когда я впервые это увидел, потому что в Энске такого никогда не было и за перемены, которые длились всего 10 минут, мы успевали купить лишь сосиску в тесте, если их ещё не разобрали, а потом бежали на пару, потому что тебя могли и не пустить за опоздание.
Летом здесь менее интересно, чем зимой, потому что все носятся по дорожкам: кто на пары, а кто с них, кто-то постоянно в бегах, потому что опаздывает, кто-то наоборот ползёт как улитка, потому что кино в соседнем квартале интереснее, чем учёба, и этот кто-то в поисках решающего аргумента «за». Тут даже есть одна очень занимательная особенность: каждый, кто опаздывает, непременно желает хорошего дня местной статуи, установленной по середине двора на деньги инициативных учеников, а у увековеченного героя довольно смешная история для почитания.
Однажды в одном королевстве король и королева… Ладно-ладно, шучу. Начну, пожалуй, с истории постройки, а там, глядишь, и выйдем к местной байке. Кто такой Визаж Миньон?[2] Он был на современный лад режиссёром-сценаристом, а на языке 18 века – богатым безработным, настолько богатым, что мог себе позволить нанять людей, чтобы они воплощали его творческие идеи в жизнь. Он поселил их при дворе своего поместья и каждый месяц писал небольшие пьески, которые из-под его пера прямиком отправлялись в небольшую пристройку для разучивания. Надо сказать, что у Визажа было 9 детей, а потому большинство пьес было для них. Кстати, где-то на фасаде здания универа даже можно увидеть остатки от детских декораций.
Время шло, Визаж старел и задумывался о вечном, но одна мысль не давала ему покоя: кто же примет его дело, ведь дети не особо горели театром и вообще разбрелись по стране, а с отцом остался лишь младший больной сын, который с трудом себя обслуживал, и вряд ли бы смог перенять его детище. Визаж долго думал о приемнике, бродил в задумчивости по улочкам тогда ещё немноголюдного Рэя, и сам не заметил как судьба занесла его на местный рынок, где жизнь, казалось, была далека от театральных декораций. Визаж предался воспоминаниям и купил у торговки бутылку парного молока, белый хлеб с хрустящей корочкой и немного зелени, отправившись изучать быт бедняков. Неизвестно, сколько торгашей он обошёл, пока не встретил женщину, которая в свободные от торговли минуты постоянно прихорашивалась и поправляла подол платья, читая какую-то уже повидавшую жизнь книжку. В общем, Визаж, как вы понимаете, вывел эту торговку в свет и спустя год она стала уже мадам Миньон, заправляющая его детищем и превратившая особняк сначала в пансион, потому что у нанятых актёров рождались дети, а после и вовсе в училище, потому что не все из них были обучены грамоте. Долго ли, коротко ли, но наступил 20 век. В Рэй пришла современная цивилизация и училище стало превращаться в привилегированное высшее учебное заведение с вековой историей и безупречной репутацией.
А теперь обещанная байка. Один студент то ли Том, то ли Томми как всегда опаздывал на лекцию, потому что каждое утро ухлёстывал за местной красоткой Мадлен, которая дразнила его своими отказами. А учителя в то время были гораздо строже, чем сейчас, и чтобы хоть как-то оправдать своё опоздание Том стал выдумывать по дороге гениальный, как ему казалось, план.
«Маленький оленёнок беспомощно метался от одной колонны к другой, испуганно смотря на меня своими черными блестящими глазами, то и дело словно жалобно повторяя: „Где мама? Мама!“…
О, бедное дитя! Я не смог пройти мимо, сэр, я решил ему помочь! Сквозь снежную бурю мы ворвались в лес. Я боялся, что мы опоздаем и оленёнок останется сироткой до конца дней! О, мы искали его маму по всему лесу, ветки царапали моё лицо, ноги попадали в какую-то грязь, кусты цеплялись за одежду, но мы продолжали искать, потому что это так ужасно потерять кого-то и стать потерянным! И вдруг на встречу к нам вышла прекрасная олениха… Мне казалось, что мир в ту минуту озарился светом и ангелы запели „аллилуйя“. Снег искрился и блестел, пока они терлись об носы друг друга! Но я, конечно, же поспешил на лекцию, потому что я очень ценю ваши уроки! И вот я здесь, промокший и продрогший, но счастливый и готовый учиться!».
И вроде бы все уже поверили ему, ведь на глазах у Тома выступали слёзы, да и одежда была мокрой, только вот была одна загвоздка: на дворе был май и леса возле универа никогда не было, а олени не то чтобы редкое явление на улицах – их вообще в Рэйе не существовало. Но что только не придумаешь для того, чтобы тебе поверили! Тогда-то Том и обрёл свою первую по праву славу, да и ещё стал местной легендой сравни лепрекону, о котором до сих пор ходят истории. Поэтому, когда кто-то из студентов опаздывает на урок, то непременно даёт пять каменному Томми на удачу.
Сейчас из-за того, что была середина осени, всё вокруг было пожухшим и грязным, кроме крон деревьев, которые постепенно становились тёмно-оливковыми, а некоторые кущи и вовсе были песочными, изредка отправляя на землю, как ракушки с морского дна, золотисто-каштановые листья. Но, казалось, что никто не замечал происходящего вокруг, будучи увлечённым собственными проблемами, и я их понимаю, потому что территория моего бывшего универа интересовала меня в последнюю очередь. Потому что вы даже не представляете, какие вкусные шоколадные эклеры были в кафе на первом этаже, да ещё и с заварным кремом! Только ради них я бы ещё пару лет там проучился, а не из-за фонтанов и маленького парка со скамейками на территории. Но не думаю, что в универе Визажа есть что-то подобное… Кстати, вы знаете, что значит его имя? Оно переводится с рупрехтского, как «милая мордочка». Видимо, по этому принципу он и выбрал свою профессию! А вдруг он хотел стать архитектором или врачом? Может тогда просто не было таких возможностей? Вы только представьте: Визаж Рулетка или Визаж Фонендоскоп, – звучит угрожающе.
Сумасшедший поток студентов перемещался по территории и даже смотря на него из окна машины я не представлял, как стать его частью, потому что здание универа было похоже на один большой муравейник, в котором было сотни ходов и выходов, в которых невозможно было бы разобраться без навигатора.