В первую очередь я привела Сотника в мансарду, где дед проводил практически весь день. В комнате царил идеальный порядок. На письменном столе стопками лежали книги, раскрытая тетрадь белела чистыми страницами. По просьбе Егора Романовича, еще тогда, в мае, я привезла ему пачку шариковых ручек и маркеры. Несколько школьных тетрадей в клеточку он обнаружил в тумбе стола. «Попробую мемуары писать, как все бывшие… Впрочем, не важно. Чем-то мозг нагружать нужно!» – прокомментировал он свою просьбу. «Где вы работали, Егор Романович?» – тут же спросила я. «Да… не важно. А вот начал взрослую жизнь с того, что подростком украл коня!» – впервые за все время улыбнулся он и тут же сменил тему – попросил показать подвал, где находился бензиновый генератор.

Вспомнив, как ярко светились поздними вечерами окна домов во времена моего детства, я невольно вздохнула. Деревянные столбы, по которым когда-то тянулись электрические провода, и сейчас стояли вдоль «тротуара» – дощатого настила, идущего от дома к дому. Параллельно ему шла укатанная машинами колея, сейчас напрочь заросшая травой и кустарниками. Сам настил местами сгнил, а балки под ним вросли в землю. Те коттеджи, что были построены ближе к непроходимой чаще, необитаемы стали еще года три назад – подобраться к ним на колесах стало невозможным. Хотя однажды, в начале прошлого лета, я из бокового окна мансарды наблюдала, как молодая пара выгружала из багажника «Жигулей» вещи и пакеты с продуктами. По тропинке парень относил их к одному из заколоченных домов. Я хорошо помнила прежних хозяев: в детстве их внучка была моей подружкой. Мелькнула мысль – не она ли это с мужем? С такого расстояния узнать было невозможно, я решила, что схожу к ним завтра утром. Но они задержались лишь до сумерек – сидя за обеденным столом, я наблюдала, как «Жигули» проехали мимо нашего дома, не остановившись.

Кто-то еще, возможно, наведывался в свои владения и в мое отсутствие: лес вокруг был богат грибами. Громов как-то при встрече упомянул, что привозил на «тихую охоту» жену бывшего маминого начальника с подругой. В тот же день наведывались и Четверговы – пожилая пара, самые ближние наши соседи. Больше ни о ком из наших общих знакомых я от него не слышала.

С месяц назад, доставив деду свежие продукты, я прошла по остаткам настила довольно далеко к лесу, но так и не рискнула в одиночестве дойти до крайнего коттеджа: Егор Романович составить мне компанию отказался. Прогулку совершила скорее от безделья, чем из любопытства. И лучше бы мне этого не делать – картина полной разрухи до сих пор стоит перед глазами…

Я присела на диван, Сотник же, замерев в центре комнаты, внимательно осматривал обстановку. Да, наша семья обходилась без излишеств, и даже, как я сейчас понимаю, без элементарного уюта. Казенная мебель, большей частью изготовленная в пятидесятых годах прошлого столетия, отсутствие каких-либо вазочек и статуэток на полках, вязаных салфеток и вышитых скатертей на столе. Не было на стенах и ни одной фотографии либо картины. И о чем сейчас думает Сотник, осуждающе покачивая головой, понятно.

– Ничего за восемь лет не изменилось, Ляна Шандоровна! Просто дежавю. Единственная разница – канцелярия на столе. Помню, тогда стояла лишь пепельница. Кстати, ваш дедок не курил случаем? И как насчет этого дела? – Майор двумя пальцами щелкнул себя по горлу. – Не редкость для людей такого сорта.

– Да что ж вы его все в клошары записываете, Сотник! – со злостью произнесла я. – Егор Романович был интеллигентным, чистоплотным стариком. Не пил и не курил. Поэтому и дожил до преклонных лет. А вот вам это не грозит.

– Это почему же? – все с теми же нотками обиды в голосе спросил Сотник. – И я…

– Характер у вас… желчный! И работа вредная, – перебила я его. – По шкафам лазить нет желания? А то пойдемте вниз – там спальня, где старик отдыхал. Бывшая папина, – зачем-то добавила я.

– Желания шарить по чужим шкафам нет, есть обязанность. – Майор достал из кармана перчатки, натянул на руки, взял со стола тетрадь. – Чисто. Чем, говорите, старик свой досуг заполнял?

– Он писал мемуары, – чуть не с гордостью произнесла я.

– Похвально. И сколько времени он у вас обитает?

– С конца мая… Чуть больше двух месяцев.

– И ни строчки не накропал? Вам не кажется это странным? – Он развернул ко мне тетрадь и быстро пролистал пустые страницы.

– Где-то должна быть по крайней мере пара тетрадей. И смотрите, из этой тоже вырваны листы. Думаю, искать написанное бессмысленно. Их унес, скорее всего, убийца. Как и папки, коих на столе не наблюдаю. Посмотрите по ящикам. В верхнем дед хранил фотографии.

– Вы видели, кто на снимках?

– На одной – молодой Егор Романович. Остальные – групповые. Лица мелкие, думаю, среди них он тоже есть. Я не рассматривала, даже в руки не брала.

– И здесь деликатность проявили, понимаю, – то ли насмехаясь, то ли упрекая, констатировал Сотник.

– Опять что-то не так?

Сотник не ответил. Я молча наблюдала, как он выдвигает ящики стола, просматривает содержимое – давно пришедшие в негодность канцелярские товары, старые альбомы с моими рисунками и нотными диктантами, тетрадные листы с первыми каракулями. Я не сомневалась, что Егор Романович в эти ящики даже не заглядывал, использовал лишь верхний. Тогда, в мае, я, помню, пыталась освободить для него все четыре, отправив в мусор, как мне казалось, хлам. «Не выкидывай! Оставь рисунки на память. Для сына», – остановил меня он. «Нет у меня детей! И не будет!» – отговорилась тут же я, внутренне холодея и глядя на него со страхом…

Глава 5

Не обнаружив искомое в ящиках стола, Сотник уже рылся в бельевом шкафу, перебирая по одному пододеяльники, когда я не выдержала и вышла из комнаты, сообщив, что буду ждать на кухне.

– Только ничего там не трогайте! – донеслось вслед.

«Не вам решать!» – со злостью пронеслась крамольная мысль, хотя я понимала, что как раз здесь и сейчас все решает именно он. Нет, я не боялась майора – пугало то, что за последние несколько часов я проявила кучу несвойственных мне эмоций, в том числе досаду и злость. «Если берешься решать чьи-то проблемы, дочь, помни – голова и сердце должны быть холодными!» – внушал отец, когда я слишком сильно переживала, сидя на его сеансах. Я честно старалась отвлечься, но это плохо получалось. Срывы у меня бывают и сейчас…

Уверенность, что деда убили из-за записей в тетрадках и содержимого папок, росла – загадочное его прошлое, в ответ на вопросы о котором тот отмалчивался, тому подтверждение. Сотник, вне сомнений, это тоже понял.

Осталось выяснить, за что восемь лет назад поплатился жизнью отец. В тот день, не поверив в версию тогда еще капитана Сотника о самоубийстве, я решила сама тщательно осмотреть весь дом. Тем более что рвения в этом вопросе тот не проявил. А я была уверена, что следы пребывания постороннего человека непременно найдутся. Я бы помогла в поисках, но Сотник торопился, откровенно игнорируя мои предположения и просьбы. Я даже не вышла его проводить, когда он собрался уезжать. Смутно представляя, что же могу обнаружить, начала с довольно большого чулана под лестницей на второй этаж. Безрезультатно – только мои игрушки, пара поломанных стульев, сундук с почти истлевшим тряпьем, медный самовар на круглом одноногом столике и стопки журналов «Веселые картинки» на стеллаже. Заинтересовала меня лишь старая канцелярская папка на нижней полке. И то потому, что на ней не было пыли. Внутри папка оказалась пустой, от бумажной наклейки с какой-то надписью осталась пара клочков в местах, где капнули клеем. В нижнем правом углу чернилами написано число «23». Все. Я закинула папку обратно на полку.

Кто здесь копался? Отец? Или уже его убийца? Чулан запирался на задвижку, войти мог кто угодно. Почему тогда Сотник даже не заглянул под лестницу? Ах да… самоубийство же! Труп некриминальный… После я методично обошла все комнаты. Проверив, все ли книги на стеллажах, цела ли посуда в буфете, я поняла, что это не ограбление. Да и что могло бы еще заинтересовать вора – ценностей, понятно, в дачном доме никто не держал. Я вспомнила, что накануне, не дождавшись его, я не обнаружила никаких следов пребывания женщины, и мне это показалось странным. Я была уверена, что отец живет не один, ведь сама же перестала навещать его именно потому, что однажды обнаружила чужую бабу в его спальне. Выгнал свою зазнобу? Или она бросила окончательно спившегося мужика? Нужно было бы спросить у Громова, но на следующий день мне было уже не до вопросов, я нашла тело отца. Хоронили его на сельском кладбище только мы с Татой и Павел Андреевич, которому я позвонила, – тот в это время был в городе. Маме о смерти бывшего мужа сообщили уже после: обе были уверены, что из Германии она на похороны не поедет. А вскоре я отбыла из родного города на учебу в нижегородскую консерваторию…

«Почему все же у меня не проходит ощущение, что обе смерти связаны?» – подумала я, машинально отодвигая щеколду на двери чулана и щелкая выключателем. Лампочка под потолком прощально вспыхнула и погасла. Осветив фонариком телефона стеллаж, на нижней полке я обнаружила все ту же картонную папку. Я аккуратно ухватила ее за угол и вышла из темного чулана на свет – и вновь поверхность была чиста от пыли. На этот раз я была уверена, что брать в руки ее могли лишь два человека – Егор Романович или его убийца. Напрасно я торопилась развязать простенький бантик – внутри по-прежнему ничего не было. Ни листочка…

Я положила ее на стол. Старый пожелтевший картон, обтрёпанный по углам, веревочные завязки, изгибы заклеены полосками коленкора – видимо, чтобы скрепить развалившиеся части. Даже предположить не бралась, какого года выпуска это канцелярское изделие! Под надписью «Папка для бумаг» – клочки бумажной наклейки. На одном – заглавная «З», на другом, чуть ниже, – «ль». В правом нижнем углу фиолетовыми чернилами написан номер – «23». Я перевернула папку – ОСТ, артикул, цена (15 копеек!), типография издательства «Сов. Сибирь». Несомненно, эту же папку я видела и в день смерти отца. Сделав несколько фотографий, я уселась за стол в ожидании Сотника.

Он спустился со второго этажа, когда я, задумавшись, теребила совсем уже растрепавшиеся тряпичные завязки. Мысли перескакивали с предмета на предмет, и самая здравая, пожалуй, была о чае. Очень хотелось свежезаваренного, кипяточно-горячего из моей любимой керамической кружки с принтом милой собачьей морды. И еще я бы съела пряник. Тульский медовый с прослойкой из яблочного повидла. Любимый мною и, как выяснилось нечаянно, Егором Романовичем тоже. Только пакеты с продуктами и, соответственно, пряниками остались в машине.

Неожиданно нахлынула горечь потери – все-таки привыкнуть к спокойному, умному и чистоплотному старику я успела. И кому он мог помешать, не представляла. Единственное, что приходило в голову, – его выследил-таки тот, от кого он бежал в нашу глушь.

– Я вижу, мое предупреждение ничего не трогать вас не остановило? Где папочку надыбали, Ляна Шандоровна? И схватили без перчаток! – По лестнице не спеша спускался Сотник.

Пожав плечами, я кивнула на открытую дверь чулана. Майор тотчас заглянул внутрь.

– На нижней полке нашли? Что, раньше ее там не было? Угадал? Нет? И, конечно же, внутри пусто. Есть версии, откуда она там появилась? И когда?

– Когда? Она лежала там и в тот день восемь лет назад, когда вы так спешно покинули дом, толком ничего не осмотрев. – Я бросила укоризненный взгляд на Сотника. – А я после вашего отъезда искала следы чужого пребывания. На поверхности этой папки, как и сейчас, не было пыли, она так же была пуста. Тогда решила, что документы кто-то вынул. Зачем папку открывали сегодня, предположений не имею. Кстати, взяла я ее аккуратно за угол, так что отпечатков моих на поверхности не ищите.