Оставалось подозрение, что и эта женщина умеет превращаться в злую ведьму, как только Марк покидает квартиру, но он задавал осторожные вопросы Пете и понял, что никакого превращения нет, его мама всегда такая добрая, участливая, любящая. И вот тогда мальчик впервые испытал новое чувство – зависть. О, это оказалось настоящей мукой. Куда-то вмиг исчезло ощущение искренней дружбы, Марк чувствовал, что уже не может быть с приятелем на равных, часто раздражался на него и старался реже бывать в его квартире. А однажды, когда они встретились у кинотеатра, чтобы посмотреть новый фильм, Петя пришёл в красивом новом свитере.

– Смотри, это мама мне связала. Правда классный?! – восторженно сообщил мальчик.

Марк не разделил его радости, это был уже перебор. Со словами: «Да иди ты к чёрту!» – он сильно толкнул приятеля так, что тот плюхнулся в лужу, и пошёл прочь. Больше они никогда не встречались.

Снова Марк замкнулся в себе, он понял, что правильно делал, сторонясь сближаться с ровесниками, его внутренний голос знал, что это принесёт ему только боль, теперь он это отчётливо понимал и уже сознательно избегал близких контактов, но при этом он надел маску высокомерия. Все эти счастливые обладатели добрых и любящих мам вдруг стали для него сродни лилипутам, он же мнил себя Гулливером.

Что же до его отношения к своей матери? Оно изменилось. Обычным делом было для Марка терпеть побои и оскорбления за любую мелочь. В очередной раз, когда Алевтина вскинула руку для удара, её ожидала неожиданность, подросток вырос достаточно сильным, чтобы дать ей отпор. Женщина удивилась, когда её рука так и зависла над головой мальчика, остановленная его захватом. Для женщины это был шок.

– А, подросло Отродье! – протянула она, зло вырвав руку. – Мразь!

И это всё?! Это всё, что мать могла сказать ему, своему сыну?! За что?! Почему?! Он убежал в комнату, обливаясь совсем не по-мужски горькими слезами, а у неё ничего не шевельнулось в груди. Зато у Марка клокотало. Вот они, пришли в полной мере, обида и злость. Его взгляд в сторону матери изменился, а поведение стало более смелым и раскованным. Он больше не сидел тихо в своей комнате, когда она принимала очередного любовника, а после отпускал злые усмешки в её адрес. Алевтина была в бешенстве.

Последний год сын с матерью прожили во взаимной вражде. Марк подключился к этой злой игре, используя те средства, которые имел в арсенале. Это было противно его натуре, но он был не в силах сдержать свою подростковую ярость, она постоянно требовала выхода, и Алевтина получила то, чего так долго добивалась.

Сегодня был тот самый день, который Марк никогда не любил, его день рождения, четырнадцать лет прошло с тех пор, как он появился на свет. Обычно бабушка была организатором праздничного ужина, в этот раз она была в отъезде по неотложному делу, но пропустить праздник внука никак не могла и должна была приехать после обеда. Мама обещала ей, что сама всё устроит, в чём мальчик сильно сомневался, тем более что позавчера она жёстко поссорилась со своим очередным любовником и уже два дня пила, плакала и не выходила из комнаты, взяв на работе отгулы. Рано утром Марк тихо ускользнул в школу.

«Может, для кого-то это и праздник, но не для меня, – думал он, шагая по обсыпанной весенней роскошью аллее, и предавался мечтам о том, как он уедет в другой город, подальше отсюда, окончив школу, и больше никогда не вернётся. – Там я начну свою жизнь с чистого листа, вычеркну из памяти мать и всё, что с ней связано, забуду навсегда её лицо и имя, буду говорить, что семья моя умерла», – и он сочинял одну за другой трагические истории её гибели, чтобы, не теряясь, рассказывать их в будущем.

День прошёл как обычно, в школе Марк не страдал от непонимания одноклассников, тут ему повезло, и в классе его никто не трогал, не задирал, все давно смирились с тем, что он не от мира сего и держится особняком. Педагоги мальчика любили, он хорошо учился, даже больше на «отлично», в этом была его отдушина и смысл существования. Девочек он сторонился, уж его-то точно не обманешь их красотой, его мама была очень красива, а они на него заглядывались. Мальчик был недурён собой, чуть выше среднего роста, голубоглазый, широкоскулый, с греческим профилем. Одноклассницы перешёптывались, гадая, почему он к ним так равнодушен.

Последний на сегодня звонок Марк воспринял как приговор, надо было идти домой, а там пьяная мама наверняка ругается с приехавшей бабушкой. Он бы и не пошёл, пошатался бы ещё где-нибудь по улицам, сходил бы в кино, но баба Галя будет ждать его прихода, а обижать её он не хотел.

Марк бесшумно открыл дверь, ещё на лестнице была слышна перебранка, и, прислонившись к косяку, прислушался к разговору на повышенных тонах.

– Не смей жаловаться мне на сына! – отчитывала маму бабушка. – Ты же сама этого добивалась. Как ты его воспитывала?! Думаешь, если я не видела, то не знаю, что ты травила его всё детство? Маленький был – терпел, а теперь он подрос. Чего ты хотела?!

– Ты не понимаешь, это наследственность. Как его отец был маньяком, насильником и убийцей, так и он таким станет. Вот увидишь!

– С такой-то матерью?! Конечно!

– Это ты виновата, ты во всём виновата! – Алевтина плакала и кричала на мать. – Зачем ты заставила меня родить это отродье?! Зачем я только слушала тебя?! Ты во всём виновата! И ему, и мне было бы лучше, чтобы его не было. Не могу я его любить и никогда не могла, он противен мне.

– Он ребёнок, хороший мальчик, он не отвечает за отца. Ты накрутила из ничего и сама виновата, что так к нему относишься.

– Из ничего?! Тебя там не было, – в бешенстве зашипела на неё дочь. – Это не тебе, мама, приставили нож к горлу, не тебя насиловали! Как тебе понять, что я чувствую?! Так вот знай, что каждый раз, глядя Марку в лицо, я слышу в своей голове хриплый голос насильника и вспоминаю всё, что он со мной сделал. Сын не отвечает за отца?! Ещё как отвечает! Иди спроси у Марка, отвечает ли он за отца, который о нём даже не знает и которому он также не нужен. Я ненавижу его и мщу ему, как сыну маньяка, из-за него я потеряла жениха и возможность иметь нормальную семью.

– Ты сама виновата! Зачем не послушалась и пошла на танцы?! – упорно стояла на своей версии Галина Фёдоровна.

– Не смей! – кричала на неё дочь. – Ты меня никогда не любила, раз не можешь понять, какой ужас и унижение я пережила, когда маньяк насиловал меня с ножом у горла, с которого капала кровь, и мне нечем было дышать, мне было больно, страшно, стыдно, меня рвало от омерзения. А потом я должна была потерять всё, на что рассчитывала, вынашивать мерзкий зародыш, и вот он четырнадцать лет напоминает мне каждый день, каждый час о том, кто он и откуда взялся. Да, я не люблю его! А почему я должна его любить?! В его жилах течёт кровь маньяка, уничтожившего во мне всё доброе. Откуда мне взять эту любовь?! И ты всё это время попрекаешь меня танцами! Разве можно равнять девичью беспечность и зверство? Я выжила только потому, что не рыпалась, как он хотел. А сколько девушек находили с перерезанным горлом?! Я так думаю, тебе было бы приятнее, чтоб я сдохла, может, тогда бы ты поняла, что эта мразь со мной сотворила.

Марк больше не в силах был это слушать. Бледный как снег, он тихо вышел за дверь и, держась рукой за стену, побрёл вверх по лестнице, ему хотелось спрятаться, уединиться, и он, сам не понимая, куда идёт, вышел на крышу через чердак. Мальчика колотило нервной дрожью, он сел, прислонившись к трубе, обхватив колени руками.

У подростка очень тонкая психика, всегда на грани, обострённые ощущения, преувеличенные впечатления. Как легко сбить его с толку, как он раним. Достаточно одного слова. А тут вся правда, жестокая и беспощадная, вылилась на нежную неокрепшую душу ребёнка.

– Мама, – шептал он в исступлении, – мама, прости меня, я же не знал. Ты права, не стоило меня рожать, ты должна была меня убить. Я на твоей стороне, знай, мама. Я думал, что ты просто злая женщина, а ты так пострадала, я не должен был появляться на свет и портить тебе жизнь. Ты стала такой из-за меня, из-за того человека, которого и отцом назвать нельзя.

Марк почувствовал отвращение к самому себе, такое же, какое испытывала к нему мать, и гнев на бабушку за то, что она не понимала свою дочь.

– Мерзкий зародыш, – бормотал, обливаясь слезами, мальчик, – отродье маньяка, гнида, ты такой и есть. Тебя не должно было быть на этой земле. – Марку было больно оттого, что один его вид причинял матери столько страданий, и он верил ей, что и сам он такой же, как его отец-насильник. Он чувствовал, что больше никогда не сможет смотреть ей в глаза. – Я избавлю тебя от страданий, – решительно сказал он и бросился к краю крыши, но, взглянув вниз, затормозил. – Слишком низко, я могу разбиться не насмерть, а лишь остаться инвалидом, а это будет ещё хуже. – Марк окинул взглядом соседние дома, присмотрел самый высокий и побежал вниз по лестнице с целью попасть на нужную крышу.

Вбежав, запыхавшись от волнения, в подъезд, он помчался по лестнице на шестой этаж, но чердак оказался запертым и проникнуть на крышу было невозможно. Стукнув кулаком в стену с досады, Марк бросился во второй подъезд, но история повторилась, лишь в четвёртом ему удалось добраться до цели, но к тому времени он оказался таким вымотанным от всей этой беготни, что повалился без сил на крыше. Не надо было останавливаться, а прыгать с разбега вниз, но это он понял позже. Запал прошёл, его сменили оцепенение, усталость и болезненное безразличие.

Воспалённое сознание Марка не выдержало нагрузки, и он уснул, а когда открыл глаза, перед ним предстало звёздное небо во всей своей красе.

«Не может быть, чтобы и моё существование не имело смысла, – подумал он. – Каждый человек для чего-то создан. А что, если именно для зла, как тот маньяк? А я? Для чего я? Нет, я не знаю, – он сел. – От этого можно сойти с ума».

Домой мальчик пришёл за полночь, в комнате мамы не горел свет, а его портфель так и остался стоять в коридоре. Они не могли его не заметить и не догадаться, что он был здесь и что-то мог услышать. Снова перевернулось сознание с ног на голову, Марк не удержался от обиженного взгляда на закрытую мамину дверь, будто закрытое сердце, но он решил больше не выпускать в её сторону зло.

«Скорее бы уехать отсюда, – думал он, лёжа в кровати. – Тогда я буду свободен, начну с чистого листа». Но ждать надо было ещё целых три года.

Совсем скоро у Алевтины появился новый мужчина, Марк больше не мешал ей в её любовных делах, а когда мог, уходил из дома. Старался с ней меньше пересекаться в квартире. Все дела он обсуждал всегда только с бабушкой, она покупала ему одежду и решала его детские проблемы, для которых требовалось участие взрослого. Заметила ли мама, что он изменился по отношению к ней, мальчик не знал, бить его она уже не решалась, место злобных прозвищ и едких фраз заняло хмурое молчание и безразличие. Так и прошёл ещё один год, теперь уже в атмосфере мёртвой тишины.

И вдруг снова, как издевательство! Бабушка решила, что у мальчика юбилей. Как же, целых пятнадцать вымученных лет! Следует устроить праздник. И снова гости, угощения, подарки и лавина лицемерия, которая накрыла Марка с головой, и он захлебнулся. Он смотрел широко раскрытыми глазами на улыбающееся перед гостями лицо матери, а из её уст вылетали ласковые слова и, словно яд, проникали в его кровь. Она закипела. В разгар веселья он закрылся в ванной комнате с твёрдым намерением перерезать себе вены.

Марк прикрыл глаза, сидя на бортике, и представил, как мама войдёт сюда через выломанную дверь, а он закрылся на щеколду, и наконец искренне улыбнётся его бездыханному телу, лежащему в луже крови. Но будет играть роль убитой горем перед другими людьми, а оставшись одна, с облегчением вздохнёт, растянется на диване, закинув ногу на ногу, а руки положив под голову, и посмеётся.