В двенадцать лет Одри была ростом с Еву, с ее ямочками, кудряшками и насыщенным ореховым цветом лица. Но стиль она копировала у Уиллоу Смит^[13] и Яры Шахиди^[14], отсюда и две космические булочки на голове, топик в цветочек и кроссовки Fila. Со своими ресницами длиной в милю и неказистой фигурой она выглядела как Бэмби на своем первом фестивале «Коачелла»^[15].

Одри галопом подскочила к матери и крепко ее обняла.

– Мамочка! Это мои джинсы? Смотрятся очень мило.

Произносится «Мииии» и никакого «ло».

Ева вырвалась из объятий Одри.

– Разве я говорила, что ты можешь привести домой всю команду клуба дебатов?

– Но… мы просто…

– Думаешь, я не знаю, что ты делаешь? – Ева понизила голос. – Ты взяла с них деньги?

Одри прыснула.

– Ты. Взяла. С них. Деньги.

– ЭТО НАТУРАЛЬНЫЙ ОБМЕН, МАМА! Я оказываю консультационные услуги, а они мне платят! Все в школе обожают мои лечебные сеансы в Snapchat. Именно я вылечила Делайлу от страха перед междугородними рейсами, помнишь? Я – легенда.

– Ты ребенок. И если толком не проснулась, вместо «завтрак» произносишь «затрак».

Одри застонала.

– Слушай, когда я стану знаменитым психотерапевтом и буду зарабатывать несколько миллионов в год, мы с тобой посмеемся над этим днем, попивая жемчужный чай.

– Я же велела тебе прекратить эти сеансы, – прошипела Ева. – Я не для того отправила тебя в модную частную школу, чтобы ты выманивала у белых детей деньги, которые им дают на обед.

– Возмещение ущерба, – сказала Джеки с дивана.

Ева подскочила. Она совсем забыла, что няня рядом. Почувствовав, что ей можно удалиться, Джеки выскочила за дверь под убийственным взглядом Одри.

Повернувшись к матери, девочка сказала:

– Я уже взрослая, мне не нужна няня! А Джеки – хуже всех, смотрит так угрюмо и под кроксы надевает носки.

– Одри, – сказала Ева, потирая висок, – что я всегда говорю?

– Сопротивляйся, упорствуй, настаивай, – сказала девочка.

– А еще?

– Ужасно хочется спать.

– А ЕЩЕ?

Одри вздохнула, признавая поражение.

– Я доверяю тебе, ты доверяешь мне.

– Вот именно. Если ты нарушаешь мои правила, я не могу тебе доверять. Ты наказана.

Две недели без компьютеров, планшетов и телефонов.

Одри вскрикнула. Этот звук тридцать секунд эхом отдавался в голове Евы.

– БЕЗ ТЕЛЕФОНА? Что я буду делать?

– Откуда мне знать? Читай «Ужастики»^[16] и пиши стихи Ашеру^[17], как я в твоем возрасте.

Ева протопала в коридор и вошла в комнату Одри. Двадцать девочек теснились на двухъярусных кроватях и на полу – смешение загорелой кожи и топиков весеннего сезона.

– Привет, девочки! Вы знаете, что вам всегда здесь рады, если Одри спросит моего разрешения. Но она этого не сделала, так что… вам пора. – Ева сияла, стараясь не разрушить образ «крутой мамы», который не должен был иметь значения, но все же имел.

– Скоро мы пригласим всех на ночь, – пообещала Ева. – Это будет зажигательно!

– Только не говори «зажигательно»! – крикнула Одри из гостиной.

Одна за другой девочки выходили из спальни. Одри стояла ссутулившись у входной двери, будто поникшая плакучая ива. Она достала из заднего кармана пачку денег и вручила каждой из выходящих ее законные двадцать долларов. Некоторые гостьи обняли Одри. Это было похоже на похоронную процессию.

– Стоп! – Ева заметила светловолосого мальчика, пытавшегося пробраться сквозь толпу. Он поднялся во весь рост – на целых три головы выше Евы.

– Ты кто?

– Боже, мама. Это сводный брат Коко-Джин.

– Ты сводный брат Коко-Джин? Почему ты такой высокий?

– Мне шестнадцать.

– Ты в старшей школе?

Ева посмотрела на Одри, которая пронеслась по коридору, вбежала в комнату и плюхнулась на нижнюю кровать.

– Да, но все в порядке. Меня приняли в программу для отличников в Далтоне.

– О, какое облегчение. Почему ты тусуешься с двенадцатилетками?

– Одри – очень талантливый специалист по психическому здоровью. Она помогает мне справиться с беспокойством, которое я испытываю из-за аллергии на глютен.

– Маленький вопрос. Это моя дочь диагностировала тебе аллергию на глютен?

– У него всякий раз прыщи после фокаччи или кростини! – крикнула Одри из своей спальни. – Как бы ты это назвала?

– Слушай, ты на вид хороший – то есть доверчивый – мальчик, но твое присутствие в моем доме без моего ведома строго запрещено.

– Невероятно, и ради этого я пропустил урок скрипки в стиле хип-хоп, – бросаясь к выходу, проворчал он.

Ева на мгновение прислонилась к двери, пытаясь решить, насколько серьезно она собирается выходить из себя. В такие моменты она жалела, что у нее нет матери, к которой она могла бы обратиться за советом.

Был бывший муж, но и к нему обратиться за советом она не могла. У Троя Мура, аниматора компании Pixar, было два режима восприятия реальности: веселый и очень веселый. Сложные эмоции нарушали его мироощущение. Потому-то Ева в него и влюбилась. Он был лучом света, когда в мире Евы царил мрак.

Она буквально споткнулась о него в вестибюле больницы Маунт-Синай. Трой был волонтером и делал наброски портретов для пациентов. Она поняла, что он ей нравится, когда пыталась скрыть синяки от капельниц на руках (результат ее недельного пребывания в палате). После шести недель романтически милых свиданий они сыграли свадьбу в мэрии. Одри родилась через семь месяцев. Но к тому времени они разбежались. Девушка, в которую влюбился Трой и которая не чуралась кипучей спонтанности на свиданиях и эротичных ночей, в домашней жизни оказалась другой. Оцепеневшей от боли и таблеток. И вскоре ее болезнь захлестнула жизнь Троя, убивая терпение, задушив любовь.

Трой принадлежал к церкви «Просто думай о хорошем». Даже становясь свидетелем страданий Евы, наблюдая, как ночами она во сне бьется лбом об изголовье кровати или как падает в обморок на фильме «Двойной форсаж» в «Блокбастере», он считал, что настоящая проблема заключается в ее мировоззрении. Разве Ева не может помедитировать? Послать во Вселенную положительную энергию? (Это всегда озадачивало Еву. Вселенная – это где? Нельзя ли указать точный перекресток? Будет ли кто-то приветствовать положительную энергию, когда она приземлится, и будет ли ее встречать Глинда из сказки о волшебнике Изумрудного города в исполнении Лены Хорн, как она себе представляла?)

Однажды, поздно вернувшись из Pixar, Трой лег в постель рядом с женой в позе эмбриона. Она только что сделала себе укол торадола в бедро, и немного крови просочилось сквозь пластырь на их голубовато-серые простыни. Двигаться было мучительно, поэтому Ева просто лежала. Сквозь едва приоткрытые глаза она видела на лице мужа отвращение и муку.

Она была отвратительной. Симпатичные девушки не должны были быть противными. Трой тихонько уходил спать на диване и никогда не возвращался в супружескую постель. На их единственном сеансе у консультанта по браку он признался.

– Я хотел жену, – рыдал он. – Не пациентку.

Трой был слишком вежлив, чтобы положить этому конец. Поэтому она его отпустила. Одри исполнилось девятнадцать месяцев; Еве было двадцать два года.

Трой был счастлив со своей второй женой, йогиней по имени Афина Мэриголд. Они использовали слова вроде «палео» и «кустарный» и жили в Санта-Монике, где Одри проводила лето. В следующее воскресенье она улетала в «Папафорнию»^[18] (так Одри называла свои поездки на Западное побережье), где Трой преуспел в роли беззаботного папаши на лето.

Но всякие сложности? Если подросток, сводный брат Коко-Джин, почти мужчина, вдруг оказывается в комнате Одри – с этим Трой разбираться не станет.

Ева, пошатываясь, подошла к дивану. Она никогда не могла ясно мыслить в джинсах, поэтому выпуталась из них. Сидя в трусиках «Чудо-женщины», она погуглила в телефоне советы по дисциплине для подростков. В первой статье предлагался «контракт о поведении». У нее не было ни юридических знаний, ни сил, чтобы составить контракт! Тяжело дыша, она отбросила телефон и включила Apple TV. Когда жизнь становилась слишком сложной, Ева включала сериал «Белая ворона»^[19].

– Мамочка?

Ева подняла глаза и увидела Одри в обрамлении стодвадцатилетней арки. Ее лицо опухло и было мокрым от слез. Она дополнила наряд черной шалью и огромными очками Ray-Ban.

Ева старалась ответить строгим взглядом. Такое трудновато дается без штанов.

– Одри, что на тебе надето?

– Стиль «Эксклюзивная грусть».

– В точку, – признала Ева.

Одри прочистила горло.

– Психотерапия – мое призвание. Но я должна была закрыть практику, когда ты этого потребовала. Я прошу прощения за это и за то, что пригласила брата Коко-Джин. Хотя это гетеротипично с твоей стороны – считать, что только потому, что он мальчик, мы ведем себя… странно.

Гетеротипично. Бруклинские частные школы выпускали ультрапрогрессивных учеников. Эти дети протестовали против запрета абортов и выходили на демонстрации за контроль над оружием. В прошлом месяце седьмой класс, в котором училась Одри, прошел с ведрами с водой две мили через Проспект-парк, чтобы выразить сочувствие бедственному положению женщин из стран южнее Сахары.

Преимущества? Высококлассное гуманитарное образование. Недостатки? Дети с трудом делили десятичные дроби или вряд ли могли назвать столицу штата.

– Дорогая, пожалуйста, оставь меня ненадолго в покое. – Ева вздохнула, закрывая глаза. – Мне просто нужно подумать.

Одри знала, что «подумать» означает «прилечь», и, надувшись, вернулась в свою комнату. Наблюдая за ней через один открытый глаз, Ева ощутила подступающую тоску. Одри была самым замечательным, самым восхитительным ребенком. Теперь же она становилась воплощенным раздражением. Ей скоро тринадцать, и кто знает, каких ужасов тогда ждать? Возможно, Одри будет сбегать из дома, или выучиться лгать, или пристрастится к травке. Но не к Евиной, которая была надежно спрятана в ящике с фаллоимитатором.

В этот момент зажужжал телефон. Звонила Сиси Синклер, лучшая подруга Евы и самый известный редактор издательства «Паркер + Роу».

Ева ответила измученным «Что-о-о-о-о?».

– Ты жива!

– Согласно данным моего Fitbit^[20], я мертва уже несколько недель.

– Неправда. Я слышу Иссу Рэй по телефону. Я снаружи – сама открою.

Через несколько секунд в дверь ворвалась Сиси. Она была ошеломляющей во всех отношениях – шесть футов ростом, кремовая кожа цвета какао, белокурые локоны. Результат муштры в колледже Спелман, лета на Виноградниках и котильонов в белых перчатках с Талантливой Десяткой – самыми образованными и состоятельными афроамериканцами. Сиси одевалась исключительно в винтажные вещи от Halston и всегда казалась сошедшей с обложки Vogue 1978 года. Или, по крайней мере, была знакома с Пэт Кливленд^[21].

Вообще-то, она была с ней знакома. Сиси знала всех. В свои сорок пять лет она уже давно была одной из самых известных редакторов в издательском мире, но ее неофициальный титул звучал так: Королева общества чернокожих литераторов. Она собирала авторов, лелеяла их и шептала советы по сюжету за коктейлями, а ее вечеринки, которые проводились только для вхожих в миры книг, искусства и кино, были легендарными. Ева быстро узнала обо всем, выиграв конкурс рассказов и заполучив Сиси в редакторы.

На первом обеде в кампусе Принстона Сиси бросила взгляд на «глаза лани и беспорядочные локоны поэтессы из кофейни» (это описание она потом часто повторяла), и ее душа закричала: «Нашла!»

Не успела Ева оглянуться, как у нее появилась заботливая старшая сестра. Сиси помогла ей переехать в Бруклин, избавиться от пороков, научиться искусству ухода за локонами и ввела в круг общения молодых писателей.