И вот настал этот момент «если бы». Когда Блок рассчитал существование туннелей и доказал, что система будет работать, он набрался наглости и заявил: подробные расчеты и описание теории не отдаст, пока ему не пообещают, что после того, как первый космический корабль такого типа взлетит, время на всех остальных кораблях будет соответствовать земному самарскому времени. И то ли высшие чиновники поначалу не поверили его россказням о том, что вполне реально сделать прыгающий по туннелям корабль и за немыслимо короткое время допрыгать хоть к космическому черту на рога, то ли кто-то в шутку согласился, лишь бы уж не расстраивать уважаемого ученого, но в итоге дело было сделано – бумага подписана. А скоро, когда первый корабль был готов, поскакал к планете на расстоянии пятьсот тысяч световых лет (короткий полет – опробовать новую технологию) и благополучно прискакал обратно, – нечего делать, пришлось часы переводить. А поскольку всем в мире до гениального ума Блока и такой технологии было, как говорят в Украине, «як до Києва рачки»⁴, эти космические аппараты нового типа все стали покупать у нас и устанавливать на них часы с самарским временем. Таковым было условие контракта. И именно этот перевод времени в космосе Блок считал своим самым большим достижением и очень этим гордился.

Судьбоносный встал с дивана, пошел в ванную, посмотрел в зеркало на свое помятое лицо, сказал: «Да уж» – и начал раздеваться, чтобы принять душ.

Через полчаса, посвежевший, гладко выбритый и переодетый, он был готов позавтракать, и от мысли об этом его настроение улучшилось.

Он вышел из кабинета, услышал, как щелкнул замок (двери отпирались и запирались автоматически при приближении или удалении хозяина комнаты), повернул направо и направился по коридору к лифту – спуститься на второй этаж, где находилась столовая.

– Сделали бы уже телепортатор, что ли! – сказал Судьбоносный, войдя в лифт и встретившись там с инженером Фридманом.

– Это чтобы прямо из кабинета в столовую? – спросил тот, улыбаясь.

– Ну конечно!

– Да ты и так какое пузо отрастил! – сказал Фридман, смеясь. – Так хоть прогуляешься, килограммчик-другой скинешь. Здесь все продумано! Специально для таких, как ты!

Ирония состояла в том, что сам Фридман выглядел едва ли не в два раза крупнее Судьбоносного, с которым они были знакомы много лет. Вообще, шутки про лишний вес он любил чрезвычайно. И даже своего коллегу инженера Иваницкого, который по сложению чуть толще черенка от лопаты – кожа да кости, – то и дело похлопывал по плечу, приговаривая:

– Эх, Витя, набрал же ты в весе, скажу я тебе! В прежние времена тебя бы и на борт-то не пустили.

За такие слова на него никто не обижался, потому что, во-первых, делал он это по-доброму, а во-вторых, все понимали, что шутит-то он над собой. А со своим лишним весом он ничего поделать не мог – или не хотел.

Так, перекинувшись еще несколькими фразами, Судьбоносный и Фридман вышли из лифта и двинулись в сторону столовой.

– А ведь лет пятнадцать назад нас с тобой в рейс не взяли бы! – сказал Фридман.

– Из-за твоего живота? – уточнил Судьбоносный.

– Почему сразу из-за моего? – изобразил удивление Фридман.

– Потому что он на десятерых тянет!

– В другой раз так и скажу: значит, это килограммы за меня, за Судьбоносного и еще… Вон еще за Блока.

Они остановились у двери столовой, куда в то же самое время с другой стороны коридора подошел Иван Блок.

– Что это – за меня? – спросил он, здороваясь за руку с Фридманом и Судьбоносным.

– Да, говорю, из-за тебя я тут… из-за тебя. Не изобрел бы ты этот прыгучий движок – так и сидел бы я сейчас дома, смотрел «Рабыню Изауру», как в старые добрые времена…

– Это почему? – спросил Блок.

– А кто бы пустил на борт мои сто пятьдесят килограммов?!

И он залился смехом.

– Да, топливо экономить мы научились, – сказал Блок. – Так что добро пожаловать! Можешь еще немного добрать!

– Вот сейчас и доберу!

Приятели засмеялись, перешагнули порог столовой, но вдруг где-то в коридоре, сзади, услышали звук рвотных позывов.

– Что за?.. – спросил Блок, развернулся и выглянул в коридор (он вошел последним и потому стоял ближе всех к двери).

Он посмотрел направо – пусто, налево – и глаза его расширились, а на лице появилось выражение крайнего удивления. В нескольких метрах от входа в столовую, согнувшись пополам и опершись рукой на стену, стоял Капитан Назаров. Его рвало. Рядом с ним с одной стороны валялась еще дымящаяся сигарета, а с другой – бутылка водки, из горлышка которой вытекали остатки.

Рвотные позывы еще раз сотрясли его тело, он издал: «Бэ-э-э», выдал на стену небольшую порцию жидкости и произнес что-то нечленораздельное, эмоциональным посылом похожее на ругательство.

Блок повернулся к товарищам:

– Господа, по-моему, там капитан.

Фридман вытаращил глаза и переспросил:

– Ка-пи-тан?

Судьбоносный молча сделал шаг к двери и выглянул в коридор.

– Да. Это он.

– Дайте-ка поглядеть!

Фридман растолкал приятелей и вышел в коридор.

– Матерь божья! – воскликнул он, увидев пьяного блюющего Капитана Назарова.

А тот точно почувствовал, что на него смотрят: не разгибаясь, повернул голову на бок, увидел Фридмана, какое-то время как будто соображал, кто это, а затем, словно вспомнив, заорал:

– Эй, чучело! Ты чё, ослеп?! Не видишь, кто-то на палубе насрал! Бегом взял тряпку и вытер!

Фридман повернулся к Блоку и Судьбоносному, которые вслед за ним тоже вышли в коридор, пожал плечами и сказал:

– Судя по всему, и правда капитан.

Судьбоносный поморщился, глядя на Капитана Назарова, а потом сказал товарищам, приобнимая их и провожая обратно в столовую:

– Пойдемте есть, господа.

Когда они взяли себе еду и разместились за столом, разговор возобновился.

– Слушайте, вы, может, мне все-таки расскажете, что это за кадр там был? – спросил Фридман, кладя в рот большой кусок омлета.

– Все вопросы к Судьбоносному, – ответил Блок. – Это его друг.

– Друг? – чуть не подавился Фридман.

– Да не друг он мне! – возразил Судьбоносный. – Просто пассажир нашего корабля.

– Да, и по совместительству капитан, – добавил Блок и ухмыльнулся.

– Может, я что-то упустил, – произнес Фридман. – Но, по-моему, капитаны – это, как бы сказать, «было, но прошло».

– А это у кого как, – съязвил Блок.

– Ну что вы заладили? – притворно возмутился Судьбоносный в своей привычной манере. – В конце концов, может ли быть на борту этого судна капитан? Хотя бы чисто гипотетически?

Блок и Фридман переглянулись.

– Он-то, конечно, может, чисто гипотетически… – начал было Фридман.

– Вот он и есть! – перебил его Судьбоносный.

– Понял, – сказал Фридман и замолчал.

Через минуту он спросил:

– А можно еще один глупый вопрос?.. Чтобы я вообще все понял.

– Спрашивай, спрашивай, – ответил Судьбоносный, жуя запеканку.

– А что он делает?

– Кто?

– Капитан этот!

– Этот – готовится!

Фридман посмотрел на серьезное лицо Судьбоносного, понял, что больше ему, скорее всего, ничего узнать не удастся (если только эти двое вообще его не разыгрывают), и сказал:

– Что ж, теперь все понятно. Вопросов больше нет.

– Ты, главное, вот что запомни… – начал Блок.

– Что? – спросил Фридман.

– Зовут его Капитан Назаров.

– Ага, хорошо, что сказал.

– Нет, Леша, боюсь, ты не совсем понял, – заметил Блок, отставляя тарелку с кашей и подвигая к себе десерт и чашку кофе. – Я вчера пытался понять – и знаешь, почти смог. Но в итоге все же плюнул, достал свою тетрадь с дифференциальными уравнениями относительно маневрирования и принялся их решать. И даже кое-что решил. Представляешь!

– В том, что решил, и в том, что скоро мы будем летать еще быстрее, я нисколько не сомневаюсь, – заверил Фридман. – Лучше скажи, чего ты так и не смог понять. А то, может, у нас схожие ситуации?

– Понимаешь, тут какое дело… Если, конечно, я вчера правильно понял нашего коллегу и друга господина Судьбоносного, то капитан в этом случае – не просто капитан, то есть как должность, а нечто большее. Это имя. Или как имя. Понимаешь, «Капитан Назаров» должно произноситься и писаться как имя и фамилия.

– Та-а-ак, – озадаченно протянул Фридман и осторожно спросил: – А отчество у него какое?

– Вот! – воскликнул Блок, улыбаясь. – Наша с тобой проблема, как и большинства ограниченных людей, в том, что мы мыслим стандартно. Нам дай фамилию, дай имя, а мы сразу: а отчество? Надо избавляться от этого! Надо быть выше! Мыслить шире! Это я себя упрекаю, потому что вчера спросил у Судьбоносного то же самое. А он мне отвечает: «Нет у него отчества». Так и я тебе теперь говорю: нет у него отчества. Вот. И не спрашивай.

Фридман молчал и с удивлением смотрел то на одного, то на другого.

– И еще… Еще вот что… – продолжал Блок. – Опять же, если я правильно понял… – Он лукаво посмотрел на Судьбоносного. – Его полное имя – Капитан Дальнего Плавания Назаров. Поэтому вчера я думал-думал и пришел к выводу, что вот это самое «Дальнего Плавания» можно считать отчеством.

– Чудеса, – сказал Фридман, не понимая до конца, разыгрывают его приятели или говорят серьезно.

– Так что, Леша, в другой раз, когда он прикажет тебе убрать фекалии с палубы, или, например, туалет почистить, или кофе ему подать, ты отвечай не как сегодня, а: «Так точно, Капитан Назаров!» А если сильно хочешь прогнуться, то прямо: «Так точно, Капитан Дальнего Плавания Назаров!» Не знаю, лично я так это понял, – пожал плечами Блок.

Фридман ничего не сказал, вытер руки салфеткой и положил ее на тарелку.

Судьбоносный, до сих пор молчавший и только поглядывавший на товарищей, мусоливших тему капитана, наконец сказал:

– Я смотрю, этот человек вызвал у вас много вопросов и большой интерес. Давайте поступим так. Сегодня часов в шесть приходите ко мне, я вам все расскажу: кто это и зачем он здесь.

– С удовольствием, – согласился Фридман. – Лететь еще долго. Пообщаемся, послушаем увлекательный рассказ. А то скука смертная.

– Что есть, то есть, – сказал Блок. – Я вот уравнения решаю, а Саша даже книжку писать начал.

– Книжку? – переспросил Фридман. – Опять какой-нибудь научный труд?

Судьбоносный промолчал, а Блок ответил:

– В том-то и дело, что нет. Художественную! Фэнтези!

– О-го-го. Вот это тебя пробрало здесь! – сказал Фридман Судьбоносному. – А ведь только неделю летим. И о чем книжка?

– Да так, про единорогов, – ответил тот, вставая из-за стола. – Спасибо, коллеги, за хорошую компанию, приятно было с вами пообщаться, но, как говорят, надо и честь знать.

Все трое встали и направились к выходу.

«Пляски розовой лошади»

Глава 2. Ежиный лес

После событий, описанных в первой главе, мужчина принял облик Розового Единорога. Очень досадно было ему это преображение. Злая ведьма, которая сперва показалась обычной (и весьма соблазнительной) женщиной, его заколдовала – превратила в лошадь, в единорога. Поманила шикарным телом, назвалась Милой, привела к себе домой, заставила как бы в шутку надеть дурацкий розовый костюм… Вроде неплохо все начиналось, а закончилось вон как! А потом еще дала идиотскую кличку и каталась на нем верхом по своему двору, воспитывая единорожьи повадки: шагай так, хвостом маши вот так, мордой мотай так, говори вот так. И постоянно твердила про какое-то пророчество, и что все – ему же на пользу, потому что иначе вообще не выжить здесь, и что скоро большие дела они будут вершить. Она – здесь, наверху, а он – там, внизу. Где – внизу? Больная идиотка! И женщина его там ждет! «Большая птица уже отнесла ее!» Какая женщина?! Какая птица?!

Наговорила всякой ереси, а потом прогнала со словами: скачи, скачи, единорог, во славу великого пророчества, навстречу своей мечте! Какого пророчества? Какой мечте? Был человек, стал лошадь! Какие теперь мечты?! Мила, Мила… Будь ты проклята!

Но ладно бы только это. Это все еще полбеды. Он не мог вспомнить абсолютно ничего до той самой встречи с этой женщиной в лесу. Кто он? Откуда? Что он там делал? Как вообще оказался в лесу? Как он ни напрягал память, не мог вспомнить ничего, даже собственного имени. Именем его теперь была дурацкая кличка, которой наградила его эта проклятая ведьма.

Что делать дальше, он не знал, но понимал одно: прежде всего надо снять заклятие и опять стать человеком. Вот, одна мечта теперь! Это бы только сделать! Но как? Хоть бы сказала, стерва…

И поскакал он куда глаза глядят, в надежде, что судьба приведет его к исполнению желания. А чтобы сократить путь, он забрался на радугу и помчался по ней.

– Вот оно, преимущество единорогов! – думал он, ощущая, как ветер обдувает его голову.