Джулия останавливалась возле роскошных витрин магазинов на Блур-стрит, думая о своей давней подруге и о женщине, заменившей ей мать. Витрина магазина «Прада» напомнила Джулии тот первый и единственный раз, когда она согласилась, чтобы Рейчел купила ей элегантные и очень дорогие туфли на шпильках. Эти туфли сопровождали Джулию повсюду. Коробка с ними и сейчас стояла в дальнем углу ее гардероба. Она надела их всего однажды… в тот вечер, когда поняла, что ее предали. Помнится, тогда она сгоряча искромсала ножницами нарядное платье и хотела расправиться с туфлями. Но не смогла. Как-никак это был подарок Рейчел, сделанный искренне и от души. Ни туфли, ни Рейчел не виноваты в случившемся.

Джулия долго простояла перед витриной парфюмерного магазина «Шанель». Она вспоминала Грейс. Та всегда встречала ее улыбкой и нежными объятиями. Родная мать Джулии трагически погибла. На похоронах Грейс крепко обняла окаменевшую от горя Джулию и сказала, что любит ее и с радостью станет ей матерью. И это не были просто слова, произнесенные под влиянием минуты. Грейс оказалась лучшей матерью, чем Шарон. Джулия и сейчас удивлялась этому. Она давно не верила утверждениям, будто мертвые могут наблюдать за миром живых. В таком случае Шарон сгорела бы со стыда.

А когда все слезы были выплаканы и магазины закрылись, Джулия побрела домой. Точнее, в свое временное пристанище. Там она принялась шпынять себя за то, что была скверной приемной дочерью для Грейс и никудышной подругой для Рейчел. Покончив с этой стадией самоедства, Джулия устроила себе выволочку за редкостное разгильдяйство и невнимательность. Это надо же догадаться – схватить первый попавшийся клочок бумаги и даже не взглянуть, есть ли что-нибудь на обратной стороне! И на этой бумажонке она посмела написать человеку, только что потерявшему любимую мать.

Какие мысли возникли в голове Эмерсона, когда он обнаружил и прочел ее записку? Несколько глотков текилы упростили вопрос: «Что он должен думать обо мне сейчас?»

Ответа Джулия не знала. Мозг, подхлестнутый текилой, требовал действий. А может, собрать вещи, погрузиться в междугородний автобус и отправиться в Селинсгроув, чтобы только больше не встречаться с ним? Ей и сейчас было стыдно, что в тот злополучный день она не догадалась, с кем и о ком профессор Эмерсон говорил по телефону. Но она и подумать не могла, что рак вновь накинется на Грейс. Смерть Грейс вообще казалась Джулии чем-то нереальным. И что это был за жуткий день? Почему его так взбесила ее невнимательность? Джулию просто шокировала его враждебность. Но еще более шокирующим было видеть, как он плачет. Ею тогда двигало единственное желание – войти в кабинет и утешить. Вполне человеческое желание. Оно заслонило все ее мысли, и только поэтому она не догадалась о причине профессорского горя.

А во что вылилось это «вполне человеческое желание»? Профессор Эмерсон только-только узнал страшную новость: умерла его любимая мать. Он мучается от сознания, что не успел проститься с ней и сказать, как он ее любит. Позвонивший ему – скорее всего, это был его братец Скотт – подливает масла в огонь, упрекая Габриеля в черствости и эгоизме. Профессор Эмерсон готов все бросить и мчаться в аэропорт, надеясь поспеть на похороны. И вот тут-то, выбежав из кабинета, он замечает ее записку с извинениями и… парой слов, написанных Полом на обратной стороне бумажного клочка.

Редкостный идиотизм.

Джулию удивило, что профессор тут же не вычеркнул ее из числа своих аспирантов. «Возможно, он меня вспомнил». Мысль была ободряющая. Глотнув текилы, Джулия попробовала развить ее дальше, но не смогла. Текила оказалась сильнее, и мисс Митчелл отключилась, заснув прямо на полу.

* * *

Прошло две недели. Душевное состояние Джулии несколько улучшилось, хотя ощущение, что ее будущее висит на волоске, не проходило. Она почти ежедневно проверяла свой факультетский почтовый ящик, ожидая найти там уведомление об отчислении. Мысль самой забрать документы и вернуться домой она отвергла. Она не такая трусиха и выдержит этот удар судьбы.

Джулия не отрицала, что болезненно застенчива и краснеет, будто школьница. Но это не мешало ей быть упрямой и целеустремленной. Она безумно хотела изучать творчество Данте и была готова удержаться в Торонтском университете любой ценой. Даже сделав Пола своим соучастником. Правда, он пока об этом не знал.

Убедившись, что в ее ящике нет ничего, кроме обычной бумажной дребедени, Джулия облегченно вздохнула. Информационные листки отправились в ближайшую мусорную корзину, а сама Джулия собралась навестить факультетскую библиотеку.

– Джулианна? Можно вас на минуточку? – окликнула ее в коридоре миссис Дженкинс, миловидная пожилая дама, факультетский референт. Джулия остановилась. – Скажите, у вас были какие-то сложности с профессором Эмерсоном?

– У меня?.. Н-не знаю. – Джулия мгновенно покраснела и принялась отчаянно кусать изнутри собственный рот.

– Профессор Эмерсон прислал мне утром два электронных письма с настоятельной просьбой, чтобы вы зашли к нему, как только он вернется. Обычно я не вмешиваюсь в дела профессоров. Они сами назначают встречи своим аспирантам. Уж не знаю почему, но профессор Эмерсон пожелал, чтобы я не только уведомила вас о встрече, но и сделала запись о ней в вашем личном деле.

Джулия кивнула и полезла в рюкзак за органайзером. О том, какими эпитетами наградил ее профессор в этих письмах, она старалась не думать.

– Так вы готовы встретиться с ним завтра? – спросила миссис Дженкинс.

– Как? Уже завтра? – упавшим голосом пролепетала Джулия.

– Он возвращается сегодня вечером и завтра, к четырем, будет ждать вас у себя в кабинете. Вы сможете прийти? Я должна сообщить профессору ваш ответ.

Джулия кивнула и пометила время у себя в органайзере, всем видом показывая, что ничуть не удивлена.

– Профессор не сказал, зачем вы ему понадобились. Но добавил, что у него есть серьезные основания с вами встретиться. Я сама теряюсь в догадках, – растерянно добавила миссис Дженкинс, отпуская Джулию.

В библиотеку Джулия не пошла. Она вернулась домой, чтобы собрать вещи, взяв себе в помощницы «сеньориту Текилу».

* * *

К утру основная часть имущества Джулии была упакована в два больших чемодана. Не желая признаваться в поражении ни себе, ни бутылке с текилой, часть вещей девушка оставила несобранными. Успеется. Сейчас Джулия сидела на стуле и по детской привычке вращала большими пальцами. Ее натура требовала действий. Тупо сидеть и тянуть время до визита к Эмерсону она не могла. Приложиться к текиле накануне визита – тем более. Поскольку с другими аспирантами она еще не успела подружиться, то ей оставалось только одно: убрать квартиру, так и не ставшую ей домом.

Но и это занятие не заняло много времени. Вскоре все было отмыто, отчищено, доведено до блеска и благоухало лимоном. Джулия имела все основания гордиться собой. Наспех собрав рюкзак, она вышла и с гордо поднятой головой отправилась на встречу с экзекутором Эмерсоном.

А профессор уже шагал по факультетским коридорам, заставляя коллег и аспирантов жаться к стенам и уступать ему дорогу. Настроение у него было на редкость скверным, и ни у кого не хватало мужества заговорить с хмурым профессором.

Все это имело вполне объяснимые причины. Дни, проведенные в родных местах, были омрачены не только смертью матери, но и бесконечными перепалками с живыми и здравствующими родственниками. Он плохо спал, а вчерашнюю ночь вообще провел без сна. Боги авиакомпании «Эр Канада» прокляли его, усадив рядом с отцом двухгодовалого малыша. Едва самолет покинул филадельфийский аэропорт, папаша шумно захрапел в уютных сумерках салона. Зато его чадо вопило, а потом обильно оросило не только отцовские колени, но и брюки профессора Эмерсона. Профессор как ужаленный выскочил в проход, потребовал у стюардессы тряпку и щетку, после чего бросился в туалет. Там он лихорадочно смывал и счищал младенческую мочу со своих брюк от Армани, попутно обдумывая законопроект о принудительной стерилизации безответственных родителей.

Джулия появилась возле знакомой двери за несколько минут до назначенного времени и с радостью обнаружила, что дверь заперта. Однако радость почти мгновенно улетучилась. Дверь действительно была заперта, но изнутри. Там сейчас происходила словесная порка Пола Норриса.

Минут через десять дверь открылась, и в коридор вышел Пол, похожий на великана, которому хорошенько двинули между глаз. Сердце Джулии сжалось. Она бросила взгляд на пожарный выход. Всего пять шагов, вращающаяся дверь – и она будет свободна. Главное – не нарваться на полицию и не схлопотать штраф за ложную пожарную тревогу. Но даже штраф казался ей меньшим злом в сравнении с предстоящим разговором.

Пол догадался о ее замыслах. Он покачал головой, выдал несколько ругательств, адресованных профессору, потом улыбнулся и предложил:

– А не закатиться ли нам куда-нибудь на чашку кофе? Разумеется, не прямо сейчас.

Джулию удивило его предложение, и она согласилась, не особо раздумывая. Она и так была выбита из колеи предстоящим разговором.

– Остался сущий пустяк – узнать номер твоего мобильника, – с улыбкой сказал Пол, наклоняясь к ней.

Джулия покраснела, вытащила из рюкзака клочок бумаги, убедилась, что тот девственно чист, и торопливо нацарапала номер. Пол спрятал бумажку в карман и ободряюще потрепал Джулию по руке:

– Давай, Крольчиха, устрой ему ад кромешный.

С чего это он решил, что у нее такое прозвище? И почему вообще она должна называться Крольчихой? Возможно, Джулия даже спросила бы об этом Пола, но из недр кабинета раздался раздраженный, но тем не менее довольно красивый голос:

– Мисс Митчелл, заходите.

Джулия вошла в кабинет и замерла возле двери.

Вид у профессора Эмерсона был изможденный. Лицо бледное, темные круги под глазами. Кажется, он даже похудел. Листая какие-то бумаги, профессор неожиданно высунул язык и медленно обли-зал нижнюю губу.

Джулия, оцепенев, уставилась на его чувственный рот. Затем, сделав над собой изрядное усилие, перевела взгляд на профессорские очки. В аудитории Эмерсон был без очков. Наверное, очками он пользовался, лишь когда уставали глаза. Но сегодня его сверлящие синие глаза частично прятались за темными стеклами очков. «Прада». Модная и очень дорогая модель. Черная оправа резко контрастировала со светло-каштановыми волосами и синими глазами. Словом, очки были центральной точкой его лица. Джулия тут же призналась себе, что еще не видела более элегантного профессора, чем Эмерсон. Казалось, он сошел с рекламного плаката «Прада», хотя вряд ли какой-нибудь профессор согласился бы участвовать в рекламной кампании.

Более того, Эмерсон был первым встреченным Джулией профессором, который следил за модой.

Тот злополучный семинар был не первой встречей Джулии Митчелл с Габриелем Эмерсоном. Она знала этого человека. Знала его порывистый, переменчивый характер. Знала его приверженность к вежливости и соблюдению приличий (по крайней мере, так было до недавнего времени). Знала, что сейчас она вполне могла бы без всякого приглашения усесться в одно из мягких кожаных кресел, в особенности если бы он вспомнил, кто она. Но нынешняя атмосфера кабинета не располагала к вольностям, и Джулия осталась стоять.

– Проходите, мисс Митчелл. Прошу садиться.

Голос Эмерсона был холодным и жестким. Вместо кресла профессор указал на такой же жесткий металлический стул.

Вздохнув, Джулия направилась к неприглядному стулу, стоявшему возле одного из массивных встроенных книжных шкафов. Ей хотелось пошутить, сказать, что обвиняемым мягкие кресла не полагаются, но она решила не усугублять свое и без того шаткое положение.

– Передвиньте стул к моему столу. Я не собираюсь вытягивать шею, чтобы вас видеть.

Джулия послушно понесла стул к письменному столу, умудрившись ножкой задеть за свой ветхий рюкзак. Один карман раскрылся, и его содержимое вывалилось на пол, в том числе и тампон. Джулия покраснела с головы до ног, видя, как чертов тампон закатился под стол и остановился в каком-нибудь дюйме от профессорского кожаного портфеля.

«Может, он обнаружит тампон уже после того, как я покину его кабинет».