Тот факт, что, едва закончив съемки своего первого крупномасштабного боевика, Киану тут же отправился на площадку сюрреалистичного авторского квир-фильма, красноречиво свидетельствовал о спектре возможностей, которые актер хотел исследовать, а вот «Новые приключения» были просто работой. Фильм стал продолжением нежданно успешных «Невероятных приключений Билла и Теда», но из-за проблем с бюджетом фильм в итоге оказался не тем, на что Киану подписывался. При общении с прессой во время рекламной кампании он был едва ли не готов швыряться козявками.

Несколько лет спустя один журналист, в ходе рекламной кампании фильма «Скорость»^[10] столкнувшись с «более серьезным, более рефлексирующим Ривзом»^[11], одетым в «прекрасно скроенный черный костюм», вспомнит, как тот появился на пресс-конференции во время рекламного тура «Невероятных приключений» «неопрятный, небритый, с сальными нечесаными волосами, в за ляпанных грязью джинсах, с длинными нечищеными ногтями – и поприветствовал собравшихся журналистов, рыгнув прямо в микрофон». Если более серьезному, более рефлексирующему Киану напоминают об этом, он признает: «Я был недоволен тем фильмом и, наверное, по неопытности не справлялся с эмоциями».

В другой раз во время пресс-тура «Новых приключений» в 1991 году Киану встретился с Крисом Уиллманом из Los Angeles Times в люксе отеля Four Seasons в Беверли-Хиллз. Сначала перед журналистом предстал забавный, неуклюжий Киану. Тот упомянул Аид, произнеся его при этом в один слог, почти как «ад». Но, по словам Уиллмана, спустя минут сорок пять дело приняло совсем иной оборот:

Ривз – который вместо ответов на многочисленные вопросы об актерской игре^[12] стучал кулаками по ляжкам и сыпал в свой адрес проклятиями, не на ходя или не желая находить слова, чтобы выразить свои мысли, – внезапно в необъяснимом паническом порыве выходит из номера. Теперь он стоит на крохотном балкончике своего люкса на десятом этаже, нервно размахивая руками, и, не стесняясь в выражениях, обрушивает громкие проклятия на, вероятно, удивленных прохожих, оказавшихся в тот момент на Беверли-Хиллз.

Со стороны силуэт за колышущейся белой шторой напоминает героя, который в эффектном освещении и драматических декорациях выдает монолог из сплошного потока колоритной самокритики. Наконец он приходит в себя, возвращается в номер и берет диктофон вашего корреспондента, чтобы перемотать пленку и сделать новую запись поверх пяти предыдущих минут разговора, в которых не содержалось никаких особенных откровений.

Киану говорит Уиллману, что не любит рассуждать о своей профессии: «Думаю, что мой путь и все, что я могу сказать о нем публично… Мне просто нечего сказать».

Позже очередной вопрос об актерской игре затрагивает все тот же нерв, и Киану вновь впадает в истерику «а-ля Сэм Кинисон»^[13]. Он признается Уиллману, что у него выдался неудачный день: «Да ты взгляни на меня. Нервы ни к черту». В этом сюжете Киану ни разу не хамит и не винит Уиллмана в своей взвинченности. Отель подготовил для Киану и его собеседников воду «Эвиан» и чипсы, и в конце разговора актер предлагает Уиллману разделить угощение поровну и прихватить домой.

Спустя несколько лет в другом интервью Киану говорит о возможности спонтанного самовозгорания человека^[14]. Мол, порой человеческое тело просто воспламеняется без причин. По его словам, ему рассказывал друг, который столкнулся с этим феноменом, «исследуя огонь». Киану завел разговор ни с того ни с сего – или, может, хотел сообщить, что интервью доводят его до белого каления. Иногда, по его словам, «люди сидели на деревянных стульях и стул не сгорал, а от человека не оставалось и следа. Разве что зубы только – иногда. Или сердце. Никто об этом не говорит, а между тем это правда».

На моих глазах Киану не психовал и не самовоспламенялся. Мы сидели и ели сэндвичи. Он был доброжелателен и скромен. Я задавал ему вопросы о его фильмах и развитии его карьеры, он отвечал так, словно был настроен выдать как можно меньше новых сведений сверх набора и без того известных фактов о Киа ну Ривзе.

В какой-то момент мы покинули укромный угловой столик, куда нас посадили, и прошли вдоль патио к огороженному шторкой закутку за баром, где Киану мог преступить закон штата и нарушить правила «Шато», выкурив очередную сигарету. Он расположился на сухом стуле, я уселся на сухой край изрядно промокшего, Киану уточнил, не против ли я, и я сказал, что не против, и прибавил, что мой девиз – «Я заслуживаю худшего». Вообще-то, это совсем не мой девиз. Я однажды слышал, как кто-то признавался, что это его девиз, и порой вставляю это в разговор, как будто это мой девиз, – например, когда беру интервью у Киану Ривза и мне никак не лезет в голову, что же, блин, говорить дальше.

Я решил, что он рассмеется или пропустит мимо ушей. Но когда я сказал, что мой девиз – «Я заслуживаю худшего», Киану это зацепило. Он, кажется, искренне сопереживал и волновался за меня, интересовался, почему это мой девиз, почему кто-то может так думать о себе, а поскольку это вовсе не был мой девиз, я не знал, что ответить, и промямлил что-то вроде: «Не знаю, Киану… А у вас никогда в жизни не возникало ощущения, что вы причинили кому-то боль?» – но я же говорил это не кому-то, а Киану Ривзу, и, разумеется, в ответ услышал озадаченное «нет».

Это была кульминация нашего сближения. Объяснить, что значит быть Киану Ривзом или что значило быть Киану Ривзом когда-то в прошлом, ему удавалось не лучше, чем мне – рассказать о том, как вода в моем доме проникла на первый этаж и протекла на второй. Если у него в доме случались потопы, они были не такие, как мой.

Если бы мне пришлось переделывать это интервью, я бы не спрашивал о фильмах. В какой-то момент он упомянул период, когда стал чаще задумываться о смерти, и я, если бы брал интервью заново, задавал бы ему вопросы исключительно про смерть: как он себе ее представляет, напоминает ли она падение во тьму без конца и края, подобно тому как падали они с Алексом Уинтером в «Новых приключениях», а времени падения хватило бы на пару туров игры «Двадцать вопросов».

Из того, что он рассказал в тот день, мне почти ничего не запомнилось. Еще меньше мне запомнилась наша вторая встреча, когда он водил меня по калифорнийскому Готорну, где расположена штаб-квартира компании ARCH, основанной им в 2011 году и занимающейся производством и продажей запредельно дорогих, сделанных по индивидуальному заказу мотоциклов. Такую экскурсию он уже проводил для журналистов британского Esquire и Vanity Fair, но эти мотоциклы настолько прекрасны, что, если однажды мне захочется выбросить 85 000 долларов на то, что меня, скорее всего, убьет, я знаю, к кому обращаться.

Мы немного поговорили о фантасте Филипе К. Дике, авторе книги, по которой снят фильм «Помутнение»^[15]; я еще упомянул поздний роман Дика «Свободное радио Альбемута»^[16], а Киану извлек из кармана телефон и попытался загуглить определение изобретенного Диком слова «альбемут» (этим выдуманным словом писатель назвал звезду, откуда, как он считал, ему приходили послания), а нашел лишь «альбумин», яичный белок.

3. Киану в роли Киану

Из всего нашего разговора я узнал то же, что и бесчисленные другие журналисты, бравшие интервью у Киану Ривза, а именно что брать у него интервью – не лучший способ поближе с ним познакомиться и, быть может, даже препятствие на пути к пониманию Киану. По сей день я вряд ли что-то знаю о Киану, однако думаю я о нем вот что.

Я думаю, если Киану есть что рассказать о себе и своем опыте профессионального актера и человека в этом мире, то он уже рассказал об этом в своем творчестве.

Я думаю, все фильмы Киану отчасти автобиографичны, знает он сам об этом или не знает, вкладывал он в них подобный смысл или нет.

«Важно, – писал режиссер Робер Брессон об актерах в своих фильмах, – не то, что они показывают, а то, что скрывают, и в особенности то, о чем они в себе не подозревают»^[17]. Он писал это в «Заметках о кинематографе», книге, изданной в 1975 году, – в ней Киану не фигурирует ни разу, но о нем как будто говорится едва ли не на каждой странице.

Я думаю, Киану всегда заметен в своей работе, даже против собственной воли.

Я думаю, его притягательность на экране – как в хороших, так и в плохих фильмах, в фильмах, где ему не мес то, и в фильмах, где, кроме как на него, не на что больше смотреть, – обусловлена не в последнюю очередь тем, что он глядит на нас сквозь каждого своего персонажа, и в этот момент он – Киану Ривз, и он осознаёт, что мы все видим его, а он не видит нас, и гадает, уловили ли мы, что персонаж – снова Киану Ривз, оказавшийся в новых вымышленных обстоятельствах.

Одна из основных претензий к Киану от людей, которые в него не вникают, – что в каждом фильме он играет Киану Ривза. Начать с того, что у исходного образа Киану гораздо больше сторон, чем замечают критики, – сторон помимо стоицизма и умения играть на воздушной гитаре: например, ранимость, хладнокровная жестокость, ирония, нежность. Критики не вполне ошибаются, но не понимают, что это вовсе не беда. В каждом фильме Киану – это Киану Ривз и не Киану Ривз, как Дэвид Боуи – всегда Дэвид Боуи, даже если поет от лица персонажа. Киану является Киану и не Киану, как Дэвид Боуи является и не является чуваком в космическом корабле^[18]

Я почти уверен, что это побочный эффект от просмотра абсолютно всех фильмов с Киану Ривзом во время многомесячного затворничества из-за глобальной пандемии, но теперь каждый его фильм видится мне частью единого собрания сочинений об одном и том же постоянно перевоплощающемся главном герое – Киану, который мигрирует по невероятно несхожим и не связанным между собой мирам.

Я думаю, не исключено, что Киану Ривз – один из самых реалистичных актеров современности: когда я смотрю его фильмы, я редко забываю, что передо мной Киану Ривз, но почти всегда беззаветно верю, что любая реакция Киану в той или иной вымышленной ситуации в точности соответствует тому, как Киану Ривз повел бы себя в тех же обстоятельствах, столкнись он с ними в реальной жизни.

«Он всегда старается докопаться до истины^[19], – так Джон Колтрейн говорил об одном из своих музыкантов, Фэроу Сандерсе. – Он прислушивается к своему духовному началу». Это стремление к истине я вижу во всем, что делает Киану, даже в тех фильмах, которые – в более широком, кинематографическом смысле – совершенно не удались. В его работах всегда развивается драматургия второго плана – собственное стремление Киа ну добиться искренности и реальности в рамках не зависящих от него обстоятельств, от обычной искусственности кинематографа как вида творчества до откровенной низкопробности конкретного фильма. В отдельных ролях Киану я замечаю фальшивые нотки и неудачные, порой смехотворные решения, но в целом его работа – удивительный, амбициозный и порой обескураживающий проект артиста, который вопреки всему хочет создать нечто достойное.

Эта книга – о просмотре фильмов с Киану Ривзом и его развитии в них, а также о том, что еще мы можем увидеть в этих фильмах и вообще в нашей культуре благодаря Киа ну – артисту, звезде и человеку. Я почти уверен, что Киану Ривзу эта книга не понравится, но мне что-то не приходит в голову, какая книга о Киану Ривзе понравилась бы Киану Ривзу. Полагаю, он никогда больше не захочет со мной разговаривать, но вряд ли нам бы вообще выдался такой шанс.

Я заслуживаю худшего.