Рои, ее младший сын, уже бежал к нам, не дожидаясь повторного приглашения. Лишь в этот момент до меня дошло: сегодня пятое ноября, мой день рождения. Двадцать лет. Мне двадцать лет. Слезы хлынули, прежде чем я успела нажать на тормоза. Оставалось лишь закрыть лицо руками и заставить себя всхлипывать не слишком громко. Мали, обняв за плечи и бормоча что-то успокоительное, отвела меня в ванную. Вот уж сюрприз так сюрприз…

Приведя в порядок мою распухшую от слез физиономию, мы вернулись к гостям, и я смогла в полной мере оценить предусмотрительность тети. Среди приглашенных не было никого, кто мог бы выдать меня – намеренно или случайно: ни бабушки, ни дядьев, ни тем более Мениных родственников, включая Шломин. Квартал Джесси Каган остался на этом празднике без представителей. Что, конечно, имело и оборотную сторону: я знала здесь только Мали и ее семью. Остальной кворум моя заботливая тетя набрала с бору по сосенке из соседей, а также из друзей и сослуживцев мужа.

Среди последних выделялся невысокого роста крепыш по имени Мики Шварц – не столько своей непримечательной внешностью, сколько дорогим костюмом и галстуком, что выглядело необычно для наших мест, где даже на свадьбы и официальные приемы норовят прийти в мятых джинсах и футболке с растянутым воротом. Знакомя нас, Мали сказала, что он вместе с ее благоверным отслужил срочную в бригаде «Голани».

– «Голани»? – удивилась я.

Мики поднял брови. На вид ему было лет сорок; короткая стрижка, квадратное лицо, круглые живые глаза и узкогубый щелеобразный рот, делающий его обладателя похожим на говорящего робота из мультфильма.

– Что в этом странного?

Я пожала плечами:

– Всякий знает, что голанчики те еще охламоны. Какая репутация, такая и одежка. А вы одеты, как будто вчера прилетели из Бостона…

– Одно другому не мешает, – рассмеялся Мики. – И кстати, я действительно здесь прямиком из аэропорта. Зэвик позвонил как раз, когда я проходил паспортный контроль. Приезжай, говорит, на вечеринку. Надо порадовать день-рожденным сюрпризом одну неимоверную красавицу. А я страсть как люблю радовать людей, особенно женщин, и особенно таких красивых…

Мы разговорились, болтали о пустяках. Я налегала на вино; пилось хорошо, вкусно и весело. Мики много смеялся, шутил, я ему явно нравилась. Из собравшихся в гостиной незнакомцев, гостей моего двадцатилетия, мне было легче всего именно с ним. В его располагающем с первого взгляда облике чувствовалось что-то уютное, домашнее – по-видимому, от доброжелательного тепла круглых, немного наивных глаз – и одновременно что-то очень надежное, солидное, основательное – уж не от костюма ли и галстука? Я успела позабыть, когда в последний раз кокетничала с мужчиной… – да и кокетничала ли когда-нибудь? Вряд ли в квартале Джей-Эф-Кей существовал безумец, который бы осмелился подбивать клинья к подруге Мени Царфати…

– Что вы делали в Бостоне?

В круглых глазах мелькнула тень – мелькнула и тут же исчезла, растворившись в тепле карего взгляда.

– Почему ты решила, что я был в Бостоне?

– Костюм… галстук… – напомнила я.

– Ах да, – улыбнулся Мики. – Нет, я прилетел из Эл-Эй. Бизнес, Батшева. Я бизнесмен, отсюда и костюм. В Америке с этим строго.

– Бизнес? И чем же ты занимаешься? Биржа? Алмазы? Автоматы Калашникова?..

Рядом с ним и после нескольких бокалов я в самом деле расслабилась и почти забыла о своих безвыходных бедах. Мне хотелось поддевать его шутками и хохотать над ответными добродушными уколами. Он был своим в доску парнем, этот вдвое старший меня мужчина. Вдвое, втрое – какая на фиг разница? Со мной никогда не флиртовали ровесники. Со мной вообще никто никогда не флиртовал. Моему первому насильнику было под шестьдесят, второму – за тридцать.

– Если ты услышишь, кто я, то не поверишь, – с внезапной серьезностью отвечал Мики. – Люди обычно не верят, и это можно понять.

– А ты попробуй, – поддразнила его я. – Погоди, один момент… вот хлебну для храбрости…

Я сделала большой глоток и воззрилась на своего собеседника.

– Давай говори, я готова!

– Я работаю Богом, – сказал он и замолчал, выжидательно глядя в мои уже изрядно залитые вином глаза.

Я прыснула. Парень определенно умел пошутить. Не помню, чтобы мне было так интересно и забавно с кем-нибудь еще.

– Хорошо, что не чертом!

Мики помотал головой:

– Черта не существует, Батшева, заруби это себе на носу. Есть только Бог… Ну, что ты смеешься, глупышка? Я ж предупреждал: не поверишь.

– Ладно, – отмахнулась я. – Не хочешь – не говори. Хотя вряд ли я могу помешать тебе конкуренцией, чем бы ты там ни занимался. Мне в ближайшее время светит только один бизнес: продовольственный. Вот-вот начну кормить червей…

Эта – моя собственная – шутка показалась мне особенно смешной. Я давно заметила, что самые забавные остроты, как правило, недалеки от реальности. Остроты, острые, как бритва Мени Царфати.

– Извини, что лезу не в свое дело, но, по-моему, твой последний стакан был лишним, – сказал Мики. – Кстати, гости уже разошлись, только мы с тобой и остались. Если хочешь, я отвезу тебя домой.

С некоторым трудом установив голову в нужное положение, я обозрела окрестности. В гостиной и впрямь наблюдалась образцовая тишь да гладь. Мали и ее подруги успели даже убрать со стола… хотя долго ли убирать одноразовую посуду…

– Одноразовая посуда, Мики, замечательно удобная вещь, – доверительно сообщила я. – Берешь одноразовую скатерть за четыре угла и – р-р-раз! – стол чист! Хотела бы я, чтобы так же сделали и с моей поганой жизнью. Вот ты Бог, ты, наверно, можешь, а? Возьми мою поганую жизнь за четыре угла…

Незаметно подошедшая Мали тронула меня за плечо.

– Батшевуш, милая… Я уложила Арика. Они с Рои обрадовались, что будут спать вместе. Перемигивались, дурачки, хотели всю ночь бедокурить и оба заснули, едва коснувшись подушки. Такие смешные. Тебе тоже пора, нет? Я постелю тебе здесь, в салоне.

Мики поднялся со стула и церемонно поклонился хозяйке.

– Спасибо, Мали. Вечеринка была прекрасной. У тебя замечательная племянница… – он повернулся ко мне. – Батшева, еще раз с днем рождения.

«Сейчас уйдет, – поняла я. – Сейчас он уйдет, и все кончится. Кончится день рождения. Кончится праздник. Не будет ни шуточек, ни костюма, ни галстука. Останется только Мени Царфати, его чертова бритва и Джесси-факинг-Каган…»

– Стой, – сказала я вслух. – Стой, Мики. Ты вроде бы грозился отвезти меня домой?

– Брось, Батшева! – вмешалась Мали. – Тебе лучше остаться здесь. Я постелю…

– Мне лучше уехать, – перебила ее я. – Я уже большая девочка, тетя Мали. Не забывай: в нашей семье беременеют в пятнадцать лет и сразу от семи отцов. Или от семидесяти семи… Если не возражаешь, Арик побудет у тебя денек-другой. Здесь ему будет лучше, чем в моем дворце. Мики?

Он подхватил меня под руку и помог встать. Совместными усилиями мы пересекли гостиную и вышли на улицу. Мали беспомощно смотрела нам вслед. Вот будет номер, если Менины солдаты действительно наблюдают за домом. Вот будет номер, если из какой-нибудь машины сейчас вылезет мой муженек собственной персоной. Вот будет номер, если бедному Мики придется расплачиваться за мои грехи…

– Моя тачка на соседней улице, – сказал Мики. – Дойдешь со мной или подождешь здесь?

– Дойду, – твердо ответила я, вцепившись в его надежную руку. – Если надо будет, доползу. Я не останусь здесь одна, Мики. Я лучше сдохну, чем останусь одна в этом чертовом месте. Хотя ты и утверждаешь, что черта нет.

Так – на четырех ногах, две из которых то и дело подкашивались, мы добрались до переулка и двинулись вдоль строя демократических «юндаев», «мазд» и пикапов, характерных для здешнего служилого и рабочего люда. Внезапно блеснувшая справа кошачья морда спортивного «ягуара» выглядела в этом ряду столь же неуместной, сколь и дорогой костюм моего провожатого в компании джинсов и футболок. Поэтому я почти не удивилась, когда выяснилось, что это и есть «тачка», о которой говорил Мики. Он распахнул дверь и со всей осторожностью помог мне всунуться на кожаное сиденье. Меня вдруг потянуло на слезы.

– Мики…

– Да, милая?

– Мне жалко твою машину… – всхлипнула я. – Что будет, если я заблюю тебе этот космический корабль?

– Куплю новый, – проговорил он, уверенно выворачивая руль. – Слушай, ты не против, если я буду звать тебя Бетти? А то Батшева слишком…

– …многоотцово… – подсказала я.

Мики рассмеялся.

– Слишком архаично и годится только для местного употребления. Зато Бетти везде как родная. И в Европе, и в Штатах.

– Эк ты куда хватил… – хмыкнула я. – Штаты… Ты, может, не поверишь, но мне никогда не приходилось бывать северней Нетании и западней Тель-Авива. Не подумай только, что я предпочитаю юг или восток. С Индией и Китаем мои дороги тоже не пересекались. У меня и паспорта-то нет. Ну какая из меня Бетти?

– Теперь все пойдет по-другому!

Это было что-то новое – как костюм, как «ягуар», как флирт. Мне часто угрожали, но никогда еще ничего не обещали. Меня брали просто так, без обещаний и объяснений. И даже если я ни на секунду не верила в это веселое «по-другому», в самом факте Микиного обещания была несомненная новизна, пусть и не подтвержденная какой-либо надеждой. Когда тебе вот-вот, не сегодня, так завтра, порежут на лохмотья обе щеки, а то и вовсе закопают под дюной, отчего бы не насладиться напоследок красивой иллюзией и поездкой в космическом корабле?

Машина вырулила на автостраду и понеслась в сторону Тель-Авива. Мики ткнул пальцем в кнопку, и заиграла музыка. «Адон олам». Господин мира.

«Адон олам… – пел скромный ашкеназский мужской голос, – царил всегда… во тьме времен, до света дней…»

– А, так ты же у нас Бог… – вспомнила я. – Царишь всегда. Смотри, чего доброго, я поверю и попрошу чего-нибудь.

Мики рассмеялся.

– Проси, чего хочешь, Бетти. Бог слушает. Правда, лично я, в отличие от Него, не всесилен. Я – как бы это объяснить – работаю Богом на ограниченном кусочке мира.

– Ну вот, начинаются отговорки…

– Но песня и впрямь хорошая… – он прибавил звук. – Послушай. Узи Хитман. Люблю этого певца. Он мне особенно близок…

«…и Он один, и нет други-их…» – тянул особенно близкий певец.

Я скептически покачала головой:

– Слабоват голосок… Ашкеназы не поют, а мучаются. То ли дело Зоар. Знаешь Зоара? Он мне особенно близок. Как наркоман и насильник…

Мы проехали Глилот и теперь неслись по пустынному в этот час Аялонскому шоссе. Хитман запел что-то другое, и Мики резко убавил звук. Хочет сказать что-то важное, поняла я. Мужчины имеют обыкновение драматизировать такие моменты.

– Слушай, Бетти, – сказал Мики после небольшой, но внушительной паузы. – Зэвик обрисовал мне твою проблему. Не знаю, где ты прячешься от своего бандита, но, если он тебя ищет, резонно время от времени менять убежище.

– Поднимайся на следующем выезде, – сказала я.

Если этот парень на «ягуаре» думал, что я затаю дыхание и вся обращусь в слух, то ошибался. Что такого он может мне сообщить, чего бы я не знала? Что хочет меня трахнуть? Подумаешь, новость…

Мики кашлянул, привлекая мое внимание.

– В общем, я предлагаю тебе переехать. Конкретно ко мне. У меня большой дом. Будет удобно. И не подумай, что я… гм… имею на тебя виды.

– А вот это уже обидно, – сказала я. – Тут направо.

Он смутился и немного утратил свою божественную самоуверенность.

– Не подумай только… ты мне очень нравишься.

– Подумай… не подумай… – ухмыльнулась я. – Все в порядке, Мики. Честно говоря, я так напилась, что мне думается с трудом. И не думается тоже. Останови вон у того фонаря. Вот мы и приехали. Спасибо, что подвез.

– Ты хочешь сказать, что живешь здесь? – изумленно проговорил он.