– Миссис Дарья (Одинцова-Спиридонова) говорила по этому поводу, что в наше протестантское мироощущение вложено такое понятие, что если преступление осталось безнаказанным, то это значит, что Бог его одобряет, а мы – его любимые дети. Потом мы снова совершаем еще одно, еще более кошмарное преступление, но оно тоже остается безнаказанным, потому что мы самые могущественные мерзавцы на этом свете. И так до тех пор, пока терпение Небес не истощается окончательно, и мы не падаем в яму, которую сами же себе вырыли. Даже наши эмигранты, отправляясь в Австралию, Новую Зеландию или Америку, сразу выбрасывают из своих сердец и зловонный туманный Лондон, и зеленые холмы патриархальной старой доброй Англии. И я их понимаю. Невозможно испытывать любовь к тому, что исторгло тебя прочь, выбросило во внешний мир, как ненужную ветошь. Даже если мы позовем этих людей и их потомков обратно, они уже не вернутся. Да и зачем им, ведь они уже не англичане, а новозеландцы, австралийцы, американцы и канадцы. И только из жаркой Индии наши чиновники в итоге возвращаются к родным пенатам, но это совершенно отдельная история.

– Да, Тори, – кивнул король, – Индия для нас – совершенно отдельная история. Не объект для колонизации, а захваченная сокровищница, которую следует разграбить так, чтобы в ней не осталось ни единой монетки. Согласен я с тобой и по поводу нашего протестантского мироощущения. Моя маман в деле совершения корыстных преступлений была большая дока. За опиумные войны в Китае нас будут ненавидеть еще лет сто, если не больше…

– Больше, отец, значительно больше, – вздохнула Виктория, – там, в двадцать первом веке, Китай, превратившись в одну из трех сущих мировых сверхдержав, никому ничего не забыл и не простил.

– Китай – мировая сверхдержава? – вопросил король таким удивленным тоном, будто дочь известила его о том, что в будущем Англия была завоевана эскимосами.

– Да, сверхдержава, – подтвердила Виктория. – А чему ты удивляешься? Китайцы многочисленны, дисциплинированны и организованны, а неудачи их последней модернизации скорее объясняются тем, что молодое вино попробовали налить в старые мехи. Пройдет еще примерно полвека, мехи обновятся – и тогда Китай покажет миру чудеса скорости промышленного роста и уровня самоорганизации. И ничего удивительного, ведь на протяжении пяти тысяч лет своей истории китайское государство много раз достигало величия, а затем впадало в ничтожество. Для него этот процесс был похож на русские качели^[2]: вверх-вниз, вверх-вниз. Сейчас эти «качели» находятся в своей нижней точке, но скоро пойдут вверх.

Король немного подумал и сказал:

– Ну хорошо, Тори, Бог с ним, с Китаем, полвека для нас с тобой – это почти вечность, которую вряд ли получится преодолеть. Скажи, какое положение в том мире занимает Британия?

– Британия в мире будущего – это обычная европейская страна с обветшавшими остатками былого величия, – со вздохом произнесла принцесса. – Никаких качелей, только неотвратимое скольжение в пропасть. Ресурсы исчерпаны, колонии отделились, нация поглупела и сильно уменьшилась в числе, а значительную часть населения составляют выходцы из бывших колониальных владений. Тамошнего премьер-министра Терезу Мэй, вульгарную и крайне неумную особу, у нас не взяли бы даже кухаркой в приличный дом.

– Но почему так получилось?! – воскликнул король. – За что нашей стране такая злая участь?

– Разве ты забыл, отец, что, совершая все более и более кошмарные преступления, мы прогневали Всемогущего Господа Бога? – с горечью произнесла Виктория. – Последней каплей, как мне кажется, была наша война с бурами. Ради золота и алмазов мы ограбили наших ближайших родственников, и еще раз потеряли самый цвет британской молодежи. Наша элита вырождается. Лучшие из лучших, в том числе и в знатных семействах, погибли в боях с бурами, а плодами их побед воспользовались совсем другие люди. Дальше будет только хуже. В то время как самые умные, храбрые и принципиальные будут либо уезжать в колонии, либо погибать в войнах, их место займут воинствующие посредственности. Ни один селекционер не станет отбраковывать лучших представителей породы и позволять размножаться худшим, но мы именно это и делаем с нашими правящими кругами, и вообще всем народом. Я готова сделать все возможное и невозможное, чтобы прервать этот процесс, но осознаю, что не в силах хоть что-нибудь сделать. Великобритания для меня все, но я для нее никто.

– Я думал, Тори, что ты знаешь, а точнее, догадываешься… – осторожно сказал король. – Ведь я оставил тебя в Петербурге не просто так, а чтобы ты набралась там специфического политического опыта, который можно получить, только общаясь с русскими из будущего. С точки зрения политических взглядов, ты моя и только моя дочь, но если смотреть со стороны талантов правителя, то ты законная внучка своей бабушки. Мне осталось уже недолго, а потому Британия отчаянно нуждается в королеве Виктории за номером два, чтобы она правила к вящей славе Империи, Над Которой Никогда Не Заходит Солнце.

– Знаешь, отец, – смущенно сказала королевская дочь, – для меня это как-то необычно. И главное, что на такую замену скажет мой братец Георг? Мы с ним очень дружны, и мне не хотелось бы, чтобы наши отношения испортились из-за задуманной тобой политической комбинации.

– Георг, как ни странно, не против такой рокировки, – хмыкнул король. – Он сказал, что ты – единственная, кому он готов без борьбы уступить место на троне. Вероятно, что его вдохновляет пример твоего кузена Майкла, с легкостью уступившего престол сестре и первым принесшего ей клятву верности…

– Там, в другом мире, судьба кузена Майкла была крайне печальной, – вздохнула Виктория. – Он не нашел своего места в жизни, женился на охотнице за статусными женихами из простолюдинок, дважды разведенной, а потом был убит при сомнительных обстоятельствах двумя пьяными забулдыгами. Я думаю, что на него благотворно повлияло знакомство с будущим князем-консортом. Именно дружба с господином Новиковым превратила Майкла из неврастенического юноши, которого считали лишней деталью в династических раскладах, в уверенного в себе взрослого мужчину. Они оба как сапоги из одной пары, и нет у русской императрицы более преданных слуг, чем муж и брат.

– Вот и ты будь другом своему брату, тем более что наследовать тебе будет кто-то из его сыновей, – сказал король.

– Почему «кто-то», отец? – удивилась принцесса. – Эдуард – старший из братьев, а значит, ему и быть наследником.

Король поднял палец вверх и назидательно произнес:

– Во-первых, потому, что нам еще предстоит пережить визит Кометы. Поскольку этот небесный булыжник не сможет одновременно упасть на Лондон и Петербург, то наша семья перед падением разделится. Я останусь в Лондоне, Георг-старший с Марией и Эдуардом отправятся в путешествие в Австралию, а ты и Георг-младший будете в Петербурге. Не хотелось бы, конечно, но я уверен, что если в России случится худшее, то императрица Ольга и ее сверхрешительный супруг сумеют спастись сами и спасти своих близких.

– Я думаю, что в первую очередь они будут спасать своих подданных, и уйдут из-под удара последними, ибо по-иному им невместно, – убежденно сказала принцесса Виктория.

– Так даже лучше, – кивнул король, – значит, Тори, ты должна научиться у них еще и правильно относиться к британскому простонародью. Некоторые тут воспринимают его только как гумус под ногами благородного сословия, но я считаю, что это большая ошибка. Именно простонародье делает Британию Великой Державой, и если его не станет, то наша страна сдуется, как шар, из которого выпустили воздух. И это вторая причина, по которой сейчас рано называть имя твоего предполагаемого наследника. Следующим после тебя королем Великобритании будет не самый старший из принцев, а самый умный, и при этом искренне переживающий за доверенную ему страну. Это единственный способ максимально замедлить наше скольжение в пропасть, тогда как остальные пути ведут прямо в ад.

– Понимаешь, отец, – с серьезным видом произнесла королевская дочь, – возможно, вопрос простонародья будет ключевым для будущего нашей Империи. Давай вынесем Комету за скобки и рассмотрим ситуацию с ведущими мировыми державами так, будто испытываемый нами сейчас страх непременно закончится праздничным салютом.

– Ну хорошо, – согласился король, – давай посмотрим, чему ты нам научилась в Петербурге у русской императрицы и ее жутковатых наставников. Начнем с Австро-Венгерской империи…

– Э нет, отец, – вздохнула наследница престола. – Австро-Венгерскую империю мы проигнорируем, потому что она прекратит свое существование вместе с последним из Габсбургов. В будущем ее австрийская часть усилит Германию, а Венгрия, Богемия и Хорватия превратятся в кучу мелких, никому не интересных государств, вроде Швейцарии. Мировым державам этот питательный субстрат не конкурент. Начинать анализ следовало бы с Германии. Эта густонаселенная, почти монолитная в этническом плане страна, обладает развитой промышленностью и наукой, опирающейся на созданную Бисмарком систему образования. У Германии есть все, кроме достаточного количества жизненного пространства. Все свои внутренние территории это государство уже полностью освоило, что делает его потенциальным агрессором, стремящимся к завоеваниям…

– Да, Тори, это верно, – кивнул король. – Только немцы до последнего момента не знали, в какую сторону им направить свои стопы. На восток – за русскими черноземами, рудой и лесами, или в Африку и Азию, оспаривать наши и французские колонии.

– На востоке немецких солдат не ждет ничего, кроме братских могил, где пятеро будут лежать под одним крестом, – сказала британская принцесса. – Тотальная война с европейскими завоевателями – это такая русская национальная традиция, а канцлер Одинцов и князь-консорт Новиков грозят довести это дело до невероятных высот. И кайзеру Уильяму это положение активно не нравится, ведь он не собирается хоронить свой народ на русских просторах. В то же время в частном порядке немцы имеют возможность поодиночке ехать в Россию, селиться на ее землях и врастать в них. Весьма популярное занятие не только у беднейших слоев населения, но и у младших сыновей в семьях промышленников и аристократов. Деловые возможности в бурно растущей стране выше, чем в среднем по Европе, вакантных должностей и пустующих деловых ниш много, и это подстегивает желание немцев заполнить собой этот вакуум. Но, как и в случае с англичанами, уезжающими в колонии, эти люди, переселившись в Россию, перестают быть немцами и начинают постепенно превращаться в русских. Германия, таким образом, умеренно ослабляется, а Россия усиливается, и это положение кайзеру Уильяму не нравится почти так же, как идея тотальной войны. Он бы и хотел никуда не отпускать своих подданных, но в таком случае дело кончится тем, что эти люди, не находя себе выхода, разнесут империю Гогенцоллернов в клочья. Отсутствие завоевательных походов в переполненной людьми стране обычно заканчивается революциями и гражданскими войнами – неважно, дикие это арабские племена или цивилизованная европейская страна. Мистер Одинцов говорит, что со времен пещер и каменных топоров человеческая натура изменилась мало, и из-под обличья цивилизованного джентльмена в любой момент готов вылезти кровожадный дикарь.

– Германцев последнее определение касается больше всего, – хмыкнул король. – Мне кажется, что, собираясь завоевать Аргентину, мой племянник Уильям ищет для себя и своих технизированных варваров выхода прямо через стену, не затрудняясь поиском двери. Даже если на помощь Германии будут мобилизованы все транспортные флоты Брестского Альянса, ему не удастся в разумные сроки перебросить в Южную Америку необходимое количество колонистов. Немцы в Германии будут размножаться быстрее, чем он будет успевать их вывозить прочь. Канаду, Австралию и Новую Зеландию мы заселяли в течение десятилетий, и при этом внутренняя рождаемость всегда превышала внешний приток. Скорее я поверю, что тем или иным способом лишние немцы переселятся в Россию. Эта страна гораздо ближе, и ее с Германией связывают великолепные железные дороги, которыми при хорошем управлении можно перевезти в несколько раз больше мигрантов, чем по морю. Не зря же господин Одинцов говорил, что Европа может войти в Россию и раствориться в ней, как кусочек сахарной головы растворяется в стакане кипятка.