– А вы точно-точно не знаете, кто вас проклял? А удобно с такими зубищами ходить? А где вы днём прятались? А людей кушать хотелось? – возбуждённо затараторила Талла, и беглецы прибавили ходу, пока Плессий не рванул «читать духовные книги» вместе с ними.

– Не забудь снять паутину в алтаре, – успел напутствовать послушника служитель, но Санни только приложил ладонь к уху: «Ась? Не слышу, брат!»

До алтаря они так и не дошли. Пониженный до послушника бывший служитель храма Трёх Богов свернул раньше, увлекая за собой приятеля, и юркнул в низкую дверцу.

– Помощ-щ-щ-щнички, – прошипел он, вручая Верду огромную холщовую суму. – Спасли от лютозверя, называется! Да лучше б я с нелюдем под одной крышей жил, чем с этим святошей!

– Так ты и жил, – резонно возразил приятель, подставляя торбу под вяленое мясо, мешочки с крупами и овощи.

– И лютозверем он всяко был приятнее! Плессий из меня всю душу вынет, понимаешь! – Санни метнулся к Верду и попытался встряхнуть его, схватив за грудки, дабы донести всю серьёзность положения. Но наёмник не шелохнулся, сколько усилий служитель ни прилагал. – Алтарь – отмой, пыль – сотри, снег перед входом – раскидай! А сам он, видите ли, молитвы читает! И главное, прихожане к нему, святоше эдакому, валом валят! А от меня с той же скоростью в разные стороны!

– Завидно?

Санни с вызовом выпятил живот:

– А если и так?! Солдат из меня не получился, думал, хоть в храме своё место найду. А он меня гоняет, как служку какого! Плессий человек хороший, но, боги свидетели, я обрадовался, когда его не стало! Правда, думал, что он не помер, как все решили, а в город сбежал. Есть у него там одна бабёнка… Ну да и шварг бы с ним! Сбежал и сбежал! Но на хрена ж ты мне его вернул?!

– Так, Санни. – Верд вырвал из цепких пухлых пальчиков окорок, которым служитель уже примерился утереть горючие слёзы. Не удержался, надкусил и бережно сунул в мешок к остальным продуктам. – Ты просил избавить тебя от лютозверя. Разве я что не так сделал? Ну хочешь, убью твоего святошу, прикопаем на храмовом кладбище, никто и не спросит! И даже надбавки за вредность не попрошу! Тюкну его по головушке из одной только любви к тебе!

Верд никогда не был шутником. Возможно, дело в том, что шрам через пол-лица искажал любую гримасу, что отбивало у собеседников желание смеяться. А может, дело в тяжеленном мече у пояса или в дурной славе, что окружала охотника. Но Санни юмора тоже не понял. Он отшатнулся, осеняя себя защитным знаком Ножа:

– Побойся богов, Верд! Плессий – добрый человек. Скотина вот только порядочная… А служитель он хороший, за дело радеющий…

– В отличие от тебя? – подсказал приятель.

– Шёл бы ты… – начал Санни, но, признав частичную правду, закончил иначе, чем собирался: – ко мне в комнату. Там под кроватью кошель с деньгами. И двигаем отсюда, двигаем! А то, не ровен час, и правда заслушаемся этого проповедника и станем с восторгом драить щели между половицами.

– Твой Плессий настолько хорош?

Санни тяжело вздохнул:

– Заслушаешься. Мне таким никогда не стать. Так что, может, оно и к лучшему, если храм за ним останется.

– Заслушаешься… – задумчиво повторил Верд и утробно рассмеялся.

– Что?

– Да они ж там с дурной вдвоём остались, – пояснил он. – А уж что-что, а слушать она не умеет совершенно…

Упаковав пожитки, мужчины боязливо сунулись на кухню, чтобы забрать Таллу. Картина, которую они застали, навеки отпечаталась в воспоминаниях Сантория и впоследствии поднимала ему настроение даже самым хмурым днём.

Плессий сидел под столом, отгородившись от колдуньи чугунной сковородкой, и тихонько поскуливал. А вёрткая упрямая девка оббегала стол то с одной, то с другой стороны и снова и снова с восторгом чмокала то в загривок, то в щёку, то в плечо – куда доставала.

– Ну не прячьтесь, господин Плессий! Это же самое интересное, что случалось с вами в жизни! Никто никогда такого не видел! Нам же нужно понять, как это работает! Ну куда же вы уползаете, господин Плессий?!

С каждым поцелуем бедный служитель трансформировался из лютозверя в человека и обратно. Причём каким-то магическим образом звериная морда выглядела ещё более несчастной, чем человеческое лицо. Монстр на четвереньках выбежал из-под стола и в попытке спастись дёрнулся к приоткрытой двери, но колдунья настигла его, вцепившись руками и ногами, и снова чмокнула в мохнатую щёку.

– Заберите эту дурную отсюда! – взмолился временно очеловеченный Плессий и закончил уже вновь изменившимися челюстями, но вполне разборчиво: – Пы-ы-ы-ы-ы-р-р-р-ржа-а-а-алста!

* * *

Нет, летом солнце так не слепит. Не выдавливает слёзы, от которых тут же смерзаются ресницы, а моргать становится едва ли не тяжелее, чем шевелить пальцами, озябшими от мороза и неподвижности.

Лошади мерно поскрипывали снегом под копытами, наездники покачивались в сёдлах, подрёмывая, парок из ноздрей всей процессии, что животных, что людей, закручивался маленькими вихрями и тут же оседал, чтобы вскоре превратиться в ледяные бусины на шерсти и одежде.

– Будешь ёрзать – косу отрежу, – пригрозил охотник, привычно фиксируя колдунью тяжёлой рукой.

– Волосы – не ноги, отрастут!

– Если это поможет, я тебе и ноги отрежу.

– Вместе с новыми сапогами?!

Талла попыталась показать обновку и чуть не упала с лошади. Мужчина подхватил её, прижал покрепче, с содроганием ожидая, что от его грубости у девчонки вот-вот затрещат кости.

– Тогда просто отшлёпаю, – съехидничал он, и колдунья смущённо замолчала.

Верд страдальчески морщился каждый раз, когда невесомые непослушные волосы Таллы вздымались от малейшего ветерка и щекотали ему подбородок. Убирать их было так же бесполезно, как ловить тополиный пух, а пересадить девку на клячу Санни, как тот не раз предлагал, боязно: ну как служитель наболтает лишнего? Хотя, может, и стоило бы. А то сидит вся такая восторженная, любуется лесом, точно впервые его видит. А чего им любоваться? Какой начался сразу после Больших Храмовников, такой и тут, в пяти верстах, остался.

Любуется, значит. Как дитё малое. На себя в зеркало поутру так не пялилась, как на эти кривые чёрные стволы, обросшие белым мхом инея. А могла бы и посмотреть, между прочим! Верд денег не пожалел, не абы какую одёжу ей купил, а такую, чтоб не стыдно в город въехать! И до чего ж хороша девка в новом полушубке! Куда делась растрёпанная дурёха, которую нашёл охотник пару дней назад? Была ли? Эта колдунья – другая. Сидит ровно, спину гордо держит, не иначе как родилась знатной! И портной заметил красавицу, нет-нет да норовил лишний раз тронуть узкую талию, провести лапищей по бедру, якобы разравнивая ткань. Пока не поймал многозначительный взгляд охотника, конечно.

– По фигуре бы посадить… – пролепетал тогда швец, сразу отскочив от девки на локоть. – Не по размеру вещички…

– Ничего, снимать удобнее будет, – недобро ухмыльнулся Верд, касаясь рукояти меча с той же небрежностью, с какой собеседник только что касался плеча его колдуньи.

Не по размеру! Ясно, что тонкой да звонкой Талле шитые на деревенскую бабу тряпки велики, но и это её не портило! Затянула пояс, так ещё краше стала, ещё нежнее. Кажется, задень неосторожно локтем – переломится пополам. Немудрено, что замерли у ворот хмурые мужики, вытаращились, следя за троицей путников, пока те не нырнули в лес вместе с колеёй.

– Да не вертись ты!

Талла, как нарочно, крутанулась ещё раз, чтобы снова пощекотать охотнику нервы и нос пушистой макушкой:

– А что, ты занят сильно, а я тебе мешаю?

– Может, и мешаешь, – огрызнулся Верд. – А может, просто достала.

– Это я умею, – польщённо зарделась колдунья и вкрадчиво добавила: – Ну ты смотри, если со мной совсем плохо, я могу и домой вернуться…

– А я могу тебя в мешок сунуть, – лаконично возразил он.

Санни, чуть приотставший от парочки, не мог остаться в стороне от ссоры и нараспев затянул:

– Бог с Ножом, оградитель и защитник, прошу, не гневайся на этого недалёкого мужлана, ибо он не ведает, что творит! Справедливые боги поскупились на ум, когда создавали его. Сему мужу остались лишь мускулы, вши да паршивый характер…

Верд придержал Каурку, шествующую по заметённой дороге как по ровному полюшку, пока служитель на своей кляче не поравнялся с ними. Каурка брезгливо фыркнула при виде коллеги: куда менее ухоженной, с куцым хвостом, непривычной к зимним переходам. Подумала немного и ненавязчиво оттеснила ту с дороги. Ещё и перешла на изящную иноходь, дескать, вот как надо.

– Тпр-р-р-ру, тварь своенравная! – выругался Верд.

«Сам такой», – послышалось ему в ответном ржании.

– Не слушай его, Каурка! – Талла зубами стянула рукавичку и принялась успокаивающе перебирать ей гриву.

– Ты бы лучше Богу с Ключом помолился, чтобы Плессий тебя обратно в храм пустил.

– Зачем это? – Санни не спешил догонять.

Не дождавшись приятеля, Верд развернул Каурку и направился к нему сам, чтобы, приблизившись, ласково потрепать по плечу. Почему-то угрозы в этом Санторию почудилось куда как больше, чем дружелюбия.

– Затем, что очень уж хорошо ты молитвы читаешь. Так хорошо, что грех их по ветру пускать, когда есть благодарная паства!

– Долг служителя – наставлять на путь истинный тех, кто с него сбился, – смиренно понурил голову он.

– Даже если им в другую сторону надо?

– Особенно если они идут в другую сторону! – с жаром подтвердил Санни.

– Так, может, нам просто надо в разные?! – не выдержал охотник.

– Возможно. – Санторий осенил спутников знаком Котла. – Да не заставит вас Богиня с Котлом голодать!

– А мы разве собирались? – вскинулась Талла.

– Ну как же? Если нам с провизией в одну сторону, то вам с Вердом, получается, в другую. А то твой мужик что-то не был против попутчика, когда храмовые закрома опустошал, а тут вдруг вспомнил, что он волк-одиночка.

Охотник наугад вытащил из сумки первое, что попалось. Попалась морковка, чьи рыжие бока едва угадывались под слоем налипшей земли. Не глянув, Верд демонстративно откусил. Тут же изменился в лице, хотел выплюнуть, но пересилил себя и принялся терпеливо яростно жевать.

– Хочешь забрать? Ну попытайся. Ты утром тоже не так болтлив был, а на воле сразу осмелел. Может, не колдунью, а тебя сунуть в мешок? Подкинуть Плессию на порог вонючий подарочек, а?

– Почему это вонючий? – принюхалась Талла. Аж приподнялась немного, задвигала носом, как зайчишка.

– А мы его не сразу понесём, – пояснил Верд, снова насильно усаживая девчонку ровно. – Часа через три-четыре авось завоняет.

Служитель не на шутку испугался. С охотника станется и правда с позором вернуть его в храм. А к Плессию Санторий не хотел. Бывший начальник успел испортить впечатление о сытой жизни служителя, ещё будучи человеком, а уж обратившись в лютозверя, и вовсе заставил на стену лезть. Страшно подумать, что из него получится сейчас, когда обе ипостаси сосуществуют в мире!

– Только моими молитвами мы до сих пор живы! – уверенно заявил Санни. – Без слова служителя разве боги обратили бы на нас свой взор?

– А мне и не надо, чтобы троица извращенцев за мной подглядывала!

– Боги милостивы, Верд, но когда-нибудь, – служитель вскинул очи к небу и одними губами попросил «пожалуйста!», – они всё же покарают тебя поносом за гордыню!

– Гордыню? Ну, приятель, у меня есть грехи и поинтереснее! Что там полагается за избиение слуги богов? Розги? Грозный взгляд?

– Вечные муки во чреве шварга! – торопливо сочинил Санни.

– Оно того стоит, – смачно хрустнул кулаками Верд. – Значит, так, за каждую молитву без дела, особенно с упоминанием моего имени, я трижды буду драть тебя за ухо…

Огромная рукавица улетела в снег, точно ножны обнажили лезвие, пальцы потянулись к чуть оттопыренному уху слуги богов. Тот в ужасе шарахнулся и уточнил:

– А если по делу?