В каюте Феодора взяла кубок, благодарно кивнув юноше.

Старательно, маленькими глотками снова выпила его весь. Протянула кубок обратно.

– Я собираюсь поспать, – сказала она, укладываясь под тонкую простынку.

И Рус вдруг почувствовал, что сам очень сильно хочет спать! Да и немудрено – ночь без сна, столько проблем, столько переживаний…

Он быстренько отдал кубок усмехнувшемуся Хориву. Когда вернулся в каюту, Феодора уже спала под гипнозом мерного покачивания корабля, свернувшись калачиком, словно маленький ребенок, и тихо посапывая. Лицо ее светилось необыкновенной ангельской чистотой, и Русу вдруг захотелось любоваться и любоваться ею! Но он сурово потряс головой – воину это не пристало. К тому же он и сам страшно устал. И Рус быстро плюхнулся на коврик у двери и мгновенно уснул, тем не менее сжимая свой нож за пазухой – вновь обретенную свободу он собирался продать очень дорого.

Когда Рус проснулся, Феодора еще спала. Девушка лежала на боку, простынка сползла с нее, также как и легкая туника. И Рус, тихо выходя из каюты, снова задержался на ней взглядом. Прекрасное юное худенькое тело, очень тонкая талия, бедра, от которых невозможно оторвать взгляд. Стройные длинные ноги. Грудь… И лицо. Лицо, на которое хотелось смотреть и смотреть. И Рус понял – Феодора, конечно, очень красивая девушка, но когда она спит, она становится красивее в сто раз. И этого объяснить он себе не мог.

Почувствовав посторонний пристальный взгляд девушка наконец-то проснулась и быстро приоткрыла сонные глаза.

– Выспалась? – тут же поинтересовался Рус, стоя у двери и невольно закрывая ее собой от возможных взглядов снаружи.

Феодора послушно задумалась над его вопросом, с трудом преодолевая сон. Потом кивнула одними ресницами, и сладко потянулась, не обращая внимания на сбившуюся тунику, которая открыла все ее тело. Потом заметила этот беспорядок, но поправлять ничего не стала, и просто спокойно посмотрела на Руса.

Рус также просто смотрел на нее.

Какое-то время они смотрели друг на друга и никто не отводил свой взгляд. Наконец Феодора сдалась первой.

– Ну, как я тебе? – спросила она, снова потянувшись, да так, что ее небольшие, но тугие груди впечатляюще колыхнулись.

– Мне нравится, – честно признался он, нисколько не смущаясь – обычная жизненная ситуация.

– Захотел бы мной овладеть? – вдруг томно полюбопытствовала молодая девушка, снова демонстративно потягиваясь и пристально глядя на юношу.

– Я – воин, – равнодушно пожал он плечами и это равнодушие не укрылось от нее.

И она поняла его ответ – воин дерет все, что попадется под руку – и красавиц и чудовищ, и даже, наверное, своих пленников, за неимением лучшего.

Невольно скривилась, быстро укрывшись тонкой простынкой.

– Принеси попить, – сухо произнесла она, зачем-то подтягивая покрывало до подбородка.

Рус только кивнул. Женщины, что с них возьмешь, философски подумал он, выходя на палубу. То оголяются и всячески показывают себя со всех сторон, а то закрываются до глаз. Жизнь у них такая – непростая. Жалко их.

И Рус порадовался тому, что он – какое счастье! – не родился женщиной. Он бы так жить не смог!

2

В этот раз Хорива на палубе не оказалось и Рус, помедлив, решил спуститься в ближайший люк, из которого к завтраку выбирались матросы. Подошел к отверстию, при этом старательно расставляя ноги, чтобы не упасть при качке.

Медленно и очень осторожно принялся спускаться по узкой раскачивающейся лестнице, круто уходящей вниз, в темноту.

В нос сразу же ударило потом, грязным бельем, нечистотами и прочей походной гадостью.

Рус, впрочем, даже не поморщился – дело привычное.

Встав на доски, юноша огляделся, крепко держась за лестницу.

У самой лестнице к стене были приделаны довольно большие песочные часы. В глубине сумрачного просторного помещения на подвесных койках, покачиваясь, спали матросы. Кто на спине, кто на боку, свесив руку или ногу. Слышался многочисленный разноголосый храп. Вдоль бортов стояли широкие деревянные щиты, скованные толстыми цепями на замках. Там явно хранились перевозимые товары.

Рус, медленно продвигаясь среди раскачивающихся гамаков, старательно выискивал Хорива. Наконец нашел.

Тот спал в своем гамаке, который мерно, как и все остальные, покачивался в такт легким волнам.

Какое-то время Рус задумчиво стоял рядом, глядя на мешок Хорива под гамаком. Разбудить? Жалко. Наверняка ведь тот долго не спал. Не будить и отыскать кубок самому? Это будет некрасиво. Словно воровство – так по-крайней мере считают в этом мире. Не то, что у него дома. Там в порядке вещей зайти к соседу и, если никого нет дома, взять то, что тебе срочно понадобилось. Конечно, потом с возвратом и подарком.

И Рус невольно вздохнул – дикий народ, что с них возьмешь. И Хорив тут же быстро приоткрыл один глаза, сжав правую руку на груди. Рус заметил рукоять кинжала.

Однако странные привычки у этих моряков, недоуменно подумал Рус, на всякий случай отступив на шаг – вдруг Хорив спросоня полоснет его!

– Что хотел? – тихо произнес моряк, отпуская рукоять кинжала и расслабляясь.

– Госпожа снова хочет пить. Кубок бы мне? – смутившись, тоже прошептал Рус, не желая будить остальных моряков.

Хорив только вздохнул.

– Найди его в мешке подо мной и забирай. Вернешь на высадке. Договорились? – сонно посмотрел он на Руса.

– Договорились, – тихо ответил юноша и веки Хорива тут же сомкнулись в сладком сне.

Стараясь не шуметь и никого не разбудить, Рус аккуратно ковырялся в мешке Хорива. Чего там только не было! И старинный изогнутый кинжал, и плоские деревянные дощечки, и деревянные ложки, и нарезанные тряпочки, которыми вытирают губы и уши, и еще много всего разного.

Среди набора кубков Рус выбрал наиболее вместительный и, также тихо ступая среди спящих и от качки придерживаясь за вертикальные распорки, осторожно покинул кубрик, выбравшись на палубу через другой люк – тот что был ближе к корме.

Здесь он быстренько набрал воды из бочки и предварительно сам основательно напился. Снова наполнил кубок и понес его своей госпоже.

Девушка уже встала. Постель была тщательно заправлена, что несказанно удивило Руса, а сама Феодора, сидя на краю кровати, старательно смотрелась в бронзовое зеркальце и наводила красоту на свои волосы и молоденькое личико, делая его старше и божественней.

Пряди волос она укладывала очень хитро, цепляя их проволочными загогулинками, а лицо подкрашивала разными красками, макая мягкой губкой в маленькие коробочки с разнообразными шариками.

Рус молча протянул ей кубок и Феодора, ни слова не говоря, снова выпила его весь в несколько жадных глотков. Устало выдохнула, возвращая кубок обратно.

Однако девочка перенервничала гораздо больше, чем кажется, подумал Рус. Да и до сих пор переживает.

Он хотел бы ее как-нибудь подбодрить – ведь они оба – собратья по несчастью и, в его понимании, должны поддерживать друг друга! Но вот чем ее ободрить он не нашел и решил просто промолчать.

Рус пошарил по каюте глазами и поставил кубок на полку, к своей радости увидев в ней несколько существенных углублений – кубок как раз входил в один из них на треть, и значит его можно держать здесь, и он не упадет при качке и не прольется. Очень удобно, особенно когда захочется пить ночью.

– Разрешили его оставить в наше пользование, – ответил он на ее удивленный взгляд.

Феодора равнодушно кивнула. Вышла в коридор и направилась к корме в самый его конец. Открыла дверцу, за которой оказалось очень маленькое помещение с дыркой в полу, в которую пробивался солнечный свет и даже долетали брызги волн. Гальюн – догадался Рус и тоже почувствовал сильные позывы.

Вот интересно, слуги господ тоже могут ходить туда, или у них что-то свое, подумал он, в то время как Феодора закрыла за собой дверь.

Впрочем спросить об этом он мог только у Хорива, а тот – спал. И Рус, стоя в дверях каюты, принялся покорно ждать, когда выйдет его госпожа, и он сможет занять ее место.

– Я снова хочу выйти на палубу, – произнесла Феодора, дождавшись, когда юноша вышел из туалета. – Составишь мне компанию?

Рус кивнул и молча направился к выходу. Федора, придерживаясь от качки за стены, пошла следом.

Только вышли на палубу, как ее тут же сильно качнуло и она быстро ухватилась за поручни лестницы, ведущей наверх, на мостик.

И Рус, быстро придержав ее за локоть, поднял глаза и просто обомлел – на палубу вышла совсем другая женщина. Более роскошная, более уверенная, более взрослая и более утонченная. Этакая аристократка в десятом поколении. С добрыми наивно-честными, доверчивыми глазами.

Феодора замерла у двери. Небрежно обвела палубу искренне-наивным взглядом. Потом посмотрела налево, на бескрайние морские просторы.

Какое-то время она смотрела вдаль, в глубокую синеву бесконечного моря, при этом придерживаясь за поручни. Потом она решительно направилась на нос корабля, причем ее ноги все больше и больше принялись забирать в стороны, словно у симпатичного медвежонка – чтобы не упасть, – поражая Руса, который шел следом, своей беспомощностью при такой небольшой качке.

Наконец она остановилась, ухватившись за один из тросов, крепящих мачту. Обернулась к Русу. Он все понял и быстро приблизился, подставляя ей свой локоть. Знойная красавица тут же ухватилась за предложенную помощь.

– Однако, – только и сказала она, поморщившись.

Они поднялись на небольшое возвышение, к самому бушприту – Рус знал название этой деревянной балки, выступающей на носу судна – часто доводилось плавать по Славутичу (будущий Днепр). Здесь Феодора двумя руками вцепилась в канатные леера.

Сопротивляясь болтанке корабля и глядя на бесконечную синеву перед собой, и на чаек, стремительно бросающихся в волны, девушка азартно раздувала ноздри.

Наконец повернулась к Русу, который, впрочем, тоже крепко держался за ближайшие канаты.

– Пойдем обратно, – сказала Феодора.

И он, перехватывая руками то, за что можно было ухватиться, медленно развернулся и, держась левой рукой за ближайший канат, протянул Феодоре локоть правой руки. И она тут же быстро, двумя руками ухватилась за него, чему-то улыбаясь. В этот момент корабль ухнул вниз, провалившись между двух волн, и Феодора, все также улыбаясь, еще сильнее вцепилась в его руку, навалившись всем своим телом на юношу, и ему пришлось изрядно напрячься, чтобы удержаться на ногах.

Женщины, что с них возьмешь, – только и подумал он, расставляя ноги пошире.

Впрочем эта тяжесть была ему приятна, особенно, когда ее грудь вдавилась в его предплечье. И, причем, вдавливалась довольно долго, и все сильнее и сильнее. И с каждым таким вдавливанием ему, на удивление, было все приятнее и приятнее. И это его удивляло, так как из его опыта общения с женщинами было известно – как только овладел ею, интерес к ней существенно пропал. Пропадала женская тайна, женская загадка. А здесь почему-то все совсем другое.

Феодора собралась было войти внутрь сарайчика, но, вдруг замерев, посмотрела на лестницу, ведущую наверх. И, отпустив Руса, решительно ухватилась за единственное перило, и ловко взлетела вверх. Рус даже поразился – так быстро подняться по лестнице он бы не смог.

Наверху Феодора замерла, вцепившись в ограждение, которое на этот раз оказалось крепким, деревянным, а не веревочным, как везде.

С удовольствием оглядываясь, она радостно сверкала глазами, пока Рус поднимался по лестнице.

Какое-то время Феодора с интересом оглядывала морские просторы и ветер раздувал ее густые смоляные космы. Впрочем она старательно не отрывалась он перил, слегка наклонившись вперед, и кормчий с еще более сильным интересом косил на нее свои глаза, и Рус снова только усмехнулся про себя – когда Феодора на людях, она ведет себя так, что буквально все мужчины пялятся на нее. В каюте с Русом она – совсем другая.