Я снимаю золотую крышку с подноса, выставляю блюда с горячей едой на стол и кладу на их место голову Тоа-Фелатона, осторожно поднимая ее за волосы так, чтобы ни одна капля крови, стекающая с нее, не запачкала мою ливрею. Потом накрываю голову крышкой-куполом, стягиваю окровавленные перчатки и бросаю их на тело вместе с ножом. Руки у меня чистые.

Поставив поднос на плечо, я делаю глубокий вдох. Легкая часть работы закончена. Пора выбираться отсюда, и хорошо бы живым.

Самый сложный этап отступления – первый: уйти подальше от тела. Потом миновать охрану у входа для слуг; если они не обратят на меня внимания, то можно будет считать, что все удалось, и я выйду из замка раньше, чем по нему разнесется весть о смерти владыки. Адреналин поет в моей крови, ладони покалывает, мурашки бегут по спине. Мое сердцебиение гремит у меня в ушах.

В левом глазу, на самом краю поля зрения, начинает мигать красный квадратик выхода. Я не обращаю на него внимания, привык, а он плывет у меня перед глазами, как световое пятно после того, как поглядишь на солнце.

Я уже иду к выходу, когда служебная дверь вдруг распахивается. Джемсон Таль, старший стюард, начинает говорить прямо с порога.

– Прошу прощения, ваше величество, – торопливо лопочет он, – но прошел слух, будто среди слуг затесался самозва…

Тут Джемсон Таль видит обезглавленный труп на кровати, потом меня и лишается дара речи – он сипит, вращает глазами, краснеет и ощеривается так, будто его душат. Одним прыжком я подлетаю к нему и с размаху ударяю его ногой в горло. Таль падает, точно мешок с камнями, и теперь задыхается по-настоящему; корчась на голом полу служебного прохода, он ногтями рвет себе горло, пытаясь вдохнуть, в чем ему препятствует сломанная гортань.

А я даже поднос не уронил.

Выход стерегут двое охранников, но с первым я справлюсь легко – по крайней мере, должен. Он вскрикивает и опускается рядом со стюардом на колени, глупец, как будто ему можно помочь. Что, интересно, он думает делать – прямой массаж сердца? Какой от него прок, когда Таль выхаркивает куски дыхательного горла? Зато второго охранника я замечаю не сразу. Он умен: прижался к стене и стоит, поджидая меня.

На обоих длинные кольчуги под красно-золотыми плащами. Из-под круглых шлемов-тазиков, усиленных стальными заклепками, спускаются на шею кольчужные капюшоны. Да, Тоа-Фелатон не жалел денег на дворцовую охрану. Значит, мои ножи бессильны против них. Но ничего, прорвемся – я уже вошел в раж.

Ожидание окончено, я снова счастлив.

Тут более умного охранника осеняет, и он начинает звать на помощь.

Я снимаю крышку с подноса и критически смотрю на Тоа-Фелатона. Его длинные волосы на треть пропитались кровью, однако черты лица почти не исказились, так что его легко узнать, даже несмотря на дырку в глазу. Подняв поднос примерно на уровень груди, я выставляю его перед собой. Крики «На помощь!» стихают так же внезапно, как если бы крикун получил стрелу в горло.

Пока та часть мозга охранника, которая отвечает за обработку внешних сигналов, справляется с тем фактом, что он видит отделенную от тела голову властелина, я выбегаю в служебный коридор; у меня есть две секунды, пока умник опомнится и скажет что-нибудь, кроме «Э-э-э?».

Тупой стражник, который все еще стоит на одном колене возле Таля, вдруг вскакивает и хватается за меч. Я швыряю поднос, он с грохотом летит в одну сторону, голова катится в другую, я вцепляюсь в запястье тупицы, чтобы не дать ему выхватить меч, и с размаху бью его головой в нос. В ушах у меня звенит, зато нос Тупого превращается в кровавую отбивную, а глаза сходятся к переносице. Я локтями захватываю его покрытую капюшоном шею и бросаю его через себя так, что он отлетает назад и сбивает с ног Умного. Мягкая подкладка под кольчугой не помогла: еще отрывая его от пола, я услышал, как щелкнули, разделяясь, его позвонки. Он еще дергается в конвульсиях, когда я перескакиваю через Джемсона Таля, чтобы прикончить Умного.

И тут наступает миг посмертного торжества Теа-Фелатона – сладкая месть, и если он видел ее с того света, то наверняка получил большое удовольствие.

Я уже приземляюсь – прыжок был совсем небольшой, – но при этом смотрю только на Умного, который выкарабкивается из-под Тупого, и не вижу, что моя нога опускается прямо на голову Тоа-Фелатона.

Голова катится, я теряю опору и лечу вверх тормашками, прямо как Элмер Фадд.

В последний момент я ухитряюсь принять удар лопатками, а не шеей, и только тесный коридор спасает мне жизнь: Умный уже замахнулся на меня мечом, но он не учел того, что коридор совсем низкий, а потолок деревянный: клинок воткнулся в него острием и остался висеть. Мне надо откатиться в сторону, но мешает Джемсон Таль, который корчится в агонии рядом, и уж тут Умный все делает правильно. Он больше не размахивает мечом, а сначала обрушивает удар кулака мне на голову, затем изо всех сил бьет меня клинком в печень.

Меч в животе сильно мешает думать, и не только потому, что это больно, но и потому, что клинок зверски холодный. Сталь прямо источает холод, который растекается по телу, высасывая силу из ног. Примерно такое ощущение бывает, когда грызешь кубик льда, только ото льда стынут мозги, а от меча – вообще все, и еще ты чувствуешь, как лезвие ворочается у тебя внутри, кромсая все подряд. Короче, как по мне, удовольствие ниже среднего.

А еще два фунта стали в животе нарушают распределение усилия заклятия, которое делает меня похожим на евнуха-подростка. Магия гаснет, как потерявший питание монитор, электрический разряд ставит дыбом волоски у меня на шее, искры трещат в бороде.

И тут Умный зачем-то вытаскивает из меня меч, хотя мог бы провернуть его во мне, и все дела. Обычная ошибка молодого и неопытного бойца, за которую он сейчас дорого заплатит. Меч задевает ребра – ощущение смешанное, как будто тебе сверлят зубы без анестезии, а рядом кто-то скрипит мелом по классной доске. Темнота на миг застилает глаза. У меня вырывается стон, я содрогаюсь от боли. Умный принимает мою дрожь за агонию – значит точно неопытный.

– Тебе повезло, ублюдок, легкая смерть – подарок для такого, как ты! – бросает он.

На его глаза наворачиваются слезы – видимо, он оплакивает своего поверженного владыку, – и мне не хватает духу сообщить ему, что я полностью с ним согласен. Склонившись надо мной в тот миг, когда мое заколдованное лицо сменяется настоящим, он вытаращивает глаза и с почтительным трепетом в голосе говорит:

– Эй, да ты похож… ты прямо вылитый Кейн! Ты ведь он, да? Ну конечно, кто же еще мог… К’хул Всемогущий, я убил Кейна! Я стану знаменитым.

Как бы не так.

Носком правой ноги я, как крюком, цепляю его за лодыжку, а левой бью в коленку. Она с хрустом ломается, и стражник с воем рушится на пол бесформенной кучей. Слабое место любой кольчуги: хорошо защищает все, кроме суставов, особенно если гнуть их не туда, куда им определено сгибаться природой. Однако меч он не бросил: что ж, надо отдать ему должное, он не трус.

Одним прыжком, точно акробат, я вскакиваю на ноги, чувствуя, как что-то отрывается у меня внутри. Стражник снова тычет в меня мечом, но лежа это делать неудобно, так что он невольно замедляет движение, а я ладонями ловлю его меч за плоскость клинка и вышибаю его ударом ноги в запястье. Пока меч кувыркается в воздухе, я перехватываю его за рукоять и заношу над жертвой.

– Жаль, парнишка, – говорю я. – Из тебя вышел бы толк, останься ты жив.

Коротким замахом я бью его в верхушку уха под стальным шлемом. Кольчуга не дает лезвию пройти внутрь, но этого и не нужно: я отлично управляюсь с мечом, вот и сейчас одной только силы удара хватило, чтобы прикончить парня, раскроив ему череп.

Я беру минутную паузу, чтобы перевести дух и оценить свои шансы. Спина и живот мокрые, значит меч прошел насквозь; внутреннее кровотечение наверняка тоже есть. Шок наступит через десять минут плюс-минус, зависит от типа повреждений.

Десять минут, чтобы спуститься с восьмого этажа дворца Колхари, выскочить на улицу и затеряться в толпе Старого города Анханы, и все это с отрубленной башкой под мышкой. Тревогу уже подняли, я истекаю кровью, но это еще не причина бросить ее здесь. Башка нужна как доказательство, без нее мне не заплатят. Да и вообще, вид у меня такой, что даже с отрезанной головой в руках хуже не станет. Кровь течет по ногам спереди и сзади – такое не скроешь, везде, куда бы я ни пошел, за мной останется след. И тут я слышу топот – бегут люди, много людей, и обуты они в сапоги.

В левом верхнем уголке глаза снова начинает мигать красный квадратик выхода.

Ладно. Согласен. Пора сматываться.

Я тоже мигаю, синхронизируя движения век с пульсацией квадратика. Служебный коридор и мертвые люди в нем тают.

2

Хари Майклсон открыл глаза, когда представительница компании «Моторола» сняла с его головы шлем, и слегка скрипнул зубами, пока она медленно вытягивала из его шеи катетер с иглой для внутривенных инъекций – не больно, но все-таки неприятно. Прикрыв рот рукой с мозолистыми костяшками, он кашлянул, и девушка тут же поднесла ему бумажный стаканчик вместо плевательницы. Хари медленно, со смаком потянулся, так что захрустели суставы, и сел, подавшись на край просмотрового кресла и упершись локтями в колени. Его прямые черные волосы взмокли от пота, глаза, почти такие же черные, как волосы, покраснели. Он отвернулся от девицы из «Моторолы» и спрятал лицо в ладони.

Она и ее помощница глядели на него щенячьими глазами, как будто просили милостыни, и ему стало тошно.

Из глубин огромного дивана, обтянутого настоящей телячьей кожей, раздался голос Марка Вайло:

– Ну, Хари? Как? Что скажешь?

Хари глубоко вдохнул, выдохнул, поскреб бороду, потер желтоватый шрам на крючковатом, дважды сломанном носу. Говорить не было сил. Втайне от всех он называл это посткейновским синдромом: сокрушительная депрессия, похожая на ломку наркомана, накрывала его каждый раз, когда он возвращался на Землю и опять становился Хари Майклсоном. Сегодня, правда, было не настоящее Приключение, а так, повтор записи трехлетней давности, но и этого хватило.

Хотя если уж быть честным, то до конца: дело не только в синдроме. В животе как будто открылась зияющая дыра, точно он глотнул кислоты и она прожгла его насквозь, прямо через шрам, который оставил на его печени меч Умного охранника. Ну почему из всех Приключений Кейна они выбрали именно это? Что он задумал, этот Вайло, черт его побери?

Привести его сюда и заставить пересмотреть именно эту часть «Слуги Империи», именно этот фрагмент – это ли не утонченная жестокость, это ли не пытка вроде той, когда свежую рану сначала посыпают солью, а затем выжимают в нее лимон? Боль рвала его изнутри, грызла, как крыса, забравшаяся в кишки.

В основном он справлялся, делал вид, будто эта мучительная боль, одолевающая его всякий раз при мысли о Шанне, была простым несварением желудка или язвой. Короче, прикидывался, что дыра у него в желудке, а не в жизни. Даже поднаторел в самообмане: несколько месяцев сам верил, будто забыл о Шанне и продолжает жить нормальной жизнью.

Хотя чему тут удивляться? Тренировка – великое дело.

– Хари? – Вайло приподнялся на диване. Голос звучал нетерпеливо, а это опасно. – Я жду. Давай выкладывай.

Хари с трудом вытолкнул из глотки слова:

– Это незаконно, Бизнесмен. Запрещенные технологии.

Представительница «Моторолы» ахнула, словно Свободная при встрече с эксгибиционистом:

– Уверяю вас, данная технология разработана нашей фирмой совершенно независимо…

Вайло заткнул ее одним взмахом руки, в которой была зажата сигара «КонКристо», черная и толстая, как труба паровоза.

– Черт, Хари, а то я не знаю. За дурака меня держишь? Я спрашиваю: кайф есть?