Я вздохнула. О том, как потомки Чёрных Королей утратили Драконье гнездо, ныне именуемое Замком-на-Горе, после дворцового переворота, я знала. Как и о том, что лорд Сварт, прибывший издалека, выкупил замок, доведённый до плачевного состояния, заплатив цену чуть не вдесятеро больше. И за считанные годы привёл разорившееся графство Эссекс в порядок, после чего посватался к главной красавице Девяти Королевств: леди Диане Джёхерин… Впрочем, последнее никого не удивило. Удивительно было скорее, как ему удалось разорившееся имение так скоро на ноги поставить: ведь ехали же по «драконьим землям» – ничего общего с разрухой и запустением, что я с детства помню. Деревеньки ухоженные, дома сплошь новые или подновлённые добротно, селяне в чистом, у женщин – платки на головах, у девушек в волосах ленты цветные… И ещё удивительнее – что сама Диана на предложение зеленоглазого Эйнара Сварта согласием ответила, почти и не кочевряжилась, кстати, всего шесть раз лорд дары присылал… Впрочем, лично для меня ничего удивительного в согласии леди Ди не было. И дело вовсе не в том, что дамочка, как её старый ведун зовёт, сокровище, спрятанное в стенах Замка-на-Горе ищет…

Глава 10

Больше болезненной темы мы не касались. Соль, наконец, закончила сортировать «фладости» и причапала к нам за стол, делиться. Пришёл и Ивасик, буквально. Передвижение его заняло куда больше времени, чем у мелкой сластёны, но зато грубо выструганные костыли, что стоят у кровати, мальчик мужественно проигнорировал и глядя в лучащиеся счастьем глаза братишки я в очередной раз убедилась, что всё делаю правильно.

И хоть время близилось к полуночи, спать малых никто не гнал, всё равно бесполезно. И у нас получился самый настоящий семейный вечер, как когда-то. Уютный очень и душевный. С ягодным взваром и сухариками из ароматного хлеба. Мелкие, понятно, предпочтения сладостям отдавали, даже Ивасик, который вообще-то к «фоколадкам» равнодушен. Я же с наслаждением грызла сухарики, даже в взвар макать их было жалко: хлеб, испечённый дядюшкой, всегда был на вкус, как его объятия. Мелкие, не выпуская из рук ни куклу с коляской, ни секстант с биноклем, захлёбываясь, делились нехитрыми новостями, о том, как у Ростика коза – та самая, лопоухая! – окотилась, и вот бы нам козлёночка с такими ушками, и что Елдыгир сыну ажно целую колесницу подарил, и в лесу опять золотую ланку видели, а у Пыжа маховые перья линяют…

Естественно, вся домашняя да дворовая живность к нам присоединилась: скреблись в двери, пока не пустили. В домике сразу стало тесно, но зато очень весело. Даже линяющий Пыж предпочёл ночной охоте наше общество и теперь, подрёмывая, чистил перья, сидя на подоконнике.

Когда дети, наконец, улеглись, стрелка на часах уже к трём подбиралась. Прислуга в замке встаёт рано, а значит, нельзя терять ни минуты. Что успею, тем подсоблю дядюшке. И обновы ребятишкам наметать ещё надо…

– Ты, может, тоже прилёг бы? – неуверенно спросила у ведуна, когда он следом за мной из дома вышел.

– Ты меня поучи, что делать, – проворчал дядя в ответ. – Ишь, пигалица…

И добавил уже с усмешкой:

– Бессонница у меня, девочка. Так что подсоблю уж, чем смогу.

Забравшись на крышу, я, как могла, подлатала прорехи. Знаю, на деньги, что принесла, не только крышу починить можно – терем новый отгрохать, но дядюшка, конечно, компонентов лекарственных для Ивасика накупит. И, как ни печально это осознавать, денег на то, чтобы поставить мальчика на ноги, всё равно не хватит. А ведь ещё Соль блокираторы подновить надо… А насчёт того, чтоб дядюшке себе зелья приготовить он и слушать не станет. Сначала дети, потом уж сам. И сколько ни тверди ему, что мелким он здоровым нужен, бесполезно. Отчихвостит, чтоб нос свой не совала, куда не просят…

– Кто же столько дров запасти помог? – обновив защиту вокруг дома, спросила я дядюшку. – Неужто деревенские.

– А как же, – хитро прищурился ведун. – Есть тут один рыжий да назойливый, всё ходит, выспрашивает, когда старшенькая моя вернётся…

Щёки мои зарделись против воли.

Дядюшка, понятно, на Олафа намекал, приёмного сына кузнеца. Олаф ещё мальчишкой с меня глаз не сводил, когда в Горшки по поручению ведуна бегала. Даром, что под «серой» личиной…

Один раз даже с «заезжими дворянчиками», как сам их презрительно обозвал, из-за меня сцепился. Те «дочку колдуна» решили своим вниманием осчастливить. Впятером… Я бы тогда сама справилась, а потом ещё б и «поучила» в лесу всю честну̀ю братию, как умею: они на охоту в наши края прибыли, вот и продлилась бы та охота на седмицу-другую-третью дольше запланированного, но уж больно красиво их тогда Олаф отделал, я даже от себя ничего «добавлять» не стала. Так, пара заговоров на мужскую несостоятельность, но разве ж это наказание? Уверена, мне столько девушек сказали бы спасибо, если б узнали. Да и сами «дворянчики» благодарить должны, что избавила от нездорового желания женщин бесчестить… В общем, залечила напоследок пару сломанных рёбер и носов, да предупредила шёпотом, что не дай Вещунья кузнеца сыну мстить будут, кости не только снова разойдутся, но и загниют. И ни один лекарь тогда не поможет.

Мне тогда тринадцать было, Олафу – восемнадцать. Тогда он и сказал, что будет ждать, пока в возраст войду, и дядюшке богатый выкуп заплатит, чтобы в дом свой хозяйкой меня ввести. Я посмеялась, конечно.

Но, чего уж там, приятно было. Дурёхе тринадцатилетней.

Олаф уже тогда был всех в Горшках выше и в плечах шире. Пригожий такой и… он был добрым… А ещё рукастым и молчаливым. Селянки по нему окрестными вёсками сохли. Да и мне, девчонке совсем, Олаф предметом мечтаний казался. Я даже представляла потихоньку, как он к дядюшке приходит, руки моей просить, а я тем временем ленты красные в косу вплетаю… Не то, чтобы я всерьёз тогда за Олафа собралась, но из всех деревенских он самым достойным был…

А я ведь, когда два круга назад уходила, даже не попрощалась с ним. Да и вспоминала от силы… ну разок так точно…

– Надо будет спасибо сказать, – тихо сказала я. – Когда в следующий раз приду…

– Скажи, скажи, – коротко хохотнул дядюшка. – Может, всю дурь из тебя вышибет и в облаках витать перестанешь, о невозможном мечтать…

Я как стояла, так и замерла с открытым ртом. Что я для дядюшки – открытая книга, и он меня лучше меня самой знает, то не новость совсем, с детства так было.

– Ты о чём, дядюшка…

– Ты мне дурочку из себя не строй. А то не вижу, можно подумать, что влюбилась по уши. Что, скажешь, в конюха чи в егеря? Не надо мне только голову дурить. На мужа дамочки, значит, губы раскатала.

Я хотела возразить, что не на мужа, а на жениха, но решила, что хрен редьки не слаще и потому промолчала, закусив губу.

Поработать над обновками для мелких так и не вышло. Времени не хватило. Меня дядюшка к речке Дымке проводил и там я, обернувшись речной выдрой, ихшана наловила полный кузовок. Хотела до дому помочь донести, да дядюшка не позволил, отправил обратно, в замок.

– Беги, егоза. Не зли дамочку. Лучше ещё другой раз придёшь.

Порывисто обняла старого ведуна. Он сдержанно похлопал меня по спине.

– Дядюшка, а что Русальник? Неужто раньше на этом круге расцвёл?

Дядюшка посмотрел на меня с сомнением.

– Дети из Нижних Погребцов, говорят, пропали, – пояснила я. Девчонка в замке сказала, что Русальник видели…

Ведун нахмурился.

– Девчонка, говоришь…

– Насья и Ивашка, кажется, – вспомнила я.

Ведун отмахнулся.

– Дома они, – как-то сухо сказал он. – И до Русальника ещё две седмицы. Наслушаешься тоже… Ты лучше скажи, что за девка такая, что ты никак о ней думать не перестаёшь?

В этом весь дядюшка. Пока не выяснит, что грузом на сердце лежит, не отпустит. Запираться бесполезно, умалчивать – тем более.

Пришлось признаваться. Каяться.

Как Марыську в коридоре нашла, как вид её хворый не понравился… Ну и как нарушила главный наказ дядюшки: силой поделилась.

– Пусть хоть небо на землю обрушится, поняла? – наставлял он меня, совсем ещё кроху. – Пусть солнце на западе встанет и на востоке сядет. Ни одна живая душа знать не должна, что ты силой делиться можешь, ясно тебе? Ни одна. Пусть хоть серая хворь вокруг бушует, народ сотнями косит, хоть ураган, хоть землетрясение, Йен. Ни одна душа.

Глава 11

Конечно, я обещала. Я вообще редко дядюшку ослушивалась. По-хорошему – всего однажды, когда, несмотря на его запрет, за Дианой ушла… Но проходило сколько-то времени и разговор этот повторялся. Снова и снова.

– Не нравится мне сила твоя, – говорил дядюшка. – Не сама сила, конечно, то дар бесценный, миру нашему неведомый, а то, как ты ей делишься. Слишком уж мощный поток, девочка, слишком. Обещай, что никто об этом не узнает.

– Обещаю.

– Пред Вещуньей поклянись! – настаивал дядюшка.

Делать было нечего. Приходилось клясться…

… – Девушка была в беспамятстве, – завершила я краткий пересказ событий в коридоре замка. – Вокруг никого. Я должна была так поступить, ей, правда, плохо было.

– Ишь ты, плохо, говоришь…

Неуверенно кивнула. Не поняла толком: будет дядюшка ругаться, или пронесёт. Впрочем, что ругаться… Меньше всего на свете я хотела расстроить или разочаровать ведуна, который был мне и отцом, и матерью, и наставником. И вообще – всем.

– А как силу вдохнула, отживела, значит?

– Мгновенно! – подтвердила я, и, вопреки логике, дядюшка нахмурился ещё сильнее.

Пожевав губами, наконец, изрёк:

– Совсем ты сдурела в своих заграницах. Кто ж силу зазря расходует, когда у матушки-природы попросить можно?

– Ой…

– Вот тебе и ой. Травками, оно, конечно, не так быстро и повозиться придётся, а всё ж таки пробитую оболочку восстанавливают.

Перечислив комбинацию нужных трав и рецепт их приготовления, дядюшка погрозил мне пальцем.

– Смотри, девочка, – сказал он. – Ты мне слово давала, помнишь?

Кивнула поспешно.

– Никаких больше передач в Драконьем Гнезде, поняла?

– Не видел никто.

– Нет, ну ты ей про Фому, а она тебе про Ерёму. Ты ей белое – она тебе чёрное! – рассердился-таки ведун.

– Поняла, поняла, больше не буду.

– Смотри, дочка, – серьёзно сказал дядюшка. – Ты мне слово дала.

Клюнув растрогавшегося от неожиданности дядюшку поцелуем в щёку, я устремилась обратно. На этот раз обернулась ланкой в золотых пятнышках и понеслась быстрее стрелы. Сперва-то птицей хотела. Но теперь, когда чуяла травки, которые перечислил дядюшка, останавливалась, собирала быстро и прятала в мешок. Сделаю для Марыськи ещё взвар укрепляющий – лишним не будет…

Потому и вернулась в замок лишь с рассветом, еле крылья волоча, – на гору всё ж сойкой взлетела. Уставшая, как шерп знает что, но счастливая до невозможности. Встреча с семьёй после долгой разлуки купала сердце в любви и даже усталость как будто не чувствовалась. Хотя я себя знаю – это лишь на ближайшие час-другой, а там как бы не свалиться, как та Марыська, прямо в коридоре…

– Тьфу, напугала, – беззлобно выругался зазевавшийся стражник, который, конечно, на голубую сойку внимания не обратил, а когда шла мимо уже горничной леди, зевоту подавил, глаза вытаращил. Даже живот втянул. Ну как втянул, попытался.

– Тебе чего не спится, красотка? – обдав запахом табака и совсем чуть-чуть перегара, поинтересовался стражник. – От тоски любовной маешься? Так приходи ко мне, утешу.

Кто о чём, а вшивый о бане.

– Так вы ж женаты вроде, господин утешитель, – улыбаясь, в тон стражнику ответила я.

– Ишь, – крякнул он одобрительно. – Ты ж новенькая! Откуда про жонку узнала-то?

Откуда-откуда…

– Так вы сами только рассказали, – беззаботно пожала я плечами, и стражник, хлопнув ладонями по бёдрам, расхохотался.

– А ты ловкая! – восхитился он.

– А то!

Я уже взбежала по ступенькам входа для прислуги, как свежий утренний ветерок донёс сплетение ароматов шимолости и лимоска. Я застыла на месте. Цветут эти два растения в разное время года: шимолость весной, лимоск – поздней осенью. А это значит, аромат, что ноздри щекочет, ни от того, ни от другого. Розетка это, как пить дать. Один из компонентов восстанавливающего взвара. По дороге розетка так и не встретилась, а петлять по лесу в её поисках я не решилась. К тому же розетка – горный цветок, в лесу ему делать нечего.