Запомните: это явление – явление исключительно американское. Английские семьи редко исчезают или даже никогда не исчезают с такой скоростью, потому что строились не на песке, но на аристократизме. А настоящая аристократия, при всех ее грехах, сама стремится к дисциплине.

Претенциозная пародия

Праздный класс Англии не изнежен. Они скандалят, прожигают жизнь, распутничают, но в Лондоне никогда не возникает того впечатления, которое появляется порой в Нью-Йорке, что все общество – глупая, претенциозная, порочная пародия на почивший феодальный строй.

Пусть американские богачи наслаждаются летними и зимними особняками, высящимися над опаленными солнцем пригородными бунгало. Пусть у них двенадцать комнат и столько же слуг, а у нас всего один. Основатель огромной семьи был практичен и успешен, он купил своим потомкам прекрасные мягкие вещи, тогда как нас ни один родственник не обеспечил ничем подобным.

По крайней мере теоретически у нас тот же шанс покоиться в мавзолее, что и у всех Асторов Англии и Америки. Не столь важно, что делают богатые, а важно то, чего они не делают, и эта разница становится все более и более прискорбной. Они становятся все более изнеженными – и отец Джимми столь же изнежен, как и Джимми. Стоит двум дюжинам рабочих собраться вместе за сараем – и его бросает в холодный пот, он забывает о восьми столетиях закона и старается отправить полдюжины сбитых с толку иностранцев лет на десять в Ливенвортскую тюрьму. Он забивает подвал бутылками с вином и потом праведно голосует за сухой закон во имя «оздоровления масс».

И отец Джимми после тяжелой работы в конторе обращается к своему идеалу – жене.

Это влияет на детей богачей в огромной степени. Женщины не расположены к обсуждению проблем служения обществу, и по натуре они не идеалисты – они слишком «практичны», чтобы интересоваться чем-нибудь, кроме себя. Устанавливая стандарты, они склонны к крайнему эгоизму, великодушие им не свойственно.

Можно ли представить, что обыкновенная богатая дама убеждает сына пойти в политику во благо своей страны, если, скажем, он крайне удачлив в бизнесе? Представить такое немыслимо. Женщины часто мечтают об успехе сыновей, но когда доходит до дела, то желания их сводятся к минимальному риску любой ценой, дабы дети держались подальше от неприятностей.

Множество юных богачей нашего поколения наследуют идеалы от матери. Мальчик наблюдает ее почти безумную борьбу за положение в обществе, соразмерное с ее деньгами. Он видит, как меняются ее речь, ее одежда, ее друзья, сама ее душа, когда она взбирается по общественной лестнице, таща согласного на все мужа за собой.

К совершеннолетию Джимми так же готов служить обществу, как и гремучая змея. Ему никто не рассказывал, что его отец разбогател, потому что Америка самая богатая страна в мире, и что его отец был чуть практичнее и усерднее, чем другие. Ему рассказывали, что отец его альтруист, «помогающий строить страну». Ему рассказывали, что, поскольку отец его завершил свою благородную работу, он теперь может свысока смотреть на всех, кто не так богат, как он. Эта привилегия, полученная мальчиком от матери, – есть высшая вдохновляющая идея, на которую способен гражданин.

И вот получается, что у нашего богатого мальчика два пути взросления. Или он получает под юбкой мамочки набор крайне терпимых, крайне эгоистических идей и проводит жизнь, деловито преумножая состояние, накопленное отцом, или остается вообще без идеалов, предположив, что аристократия подобна не держащемуся на ногах пьянице, идущему между двумя рядами подкупленных полицейских, и разбазаривает жизнь и деньги в мятежном сумасбродстве и никчемных пороках.

Пять сотен самых богатых

Что за расточительность! Вспомним о сотнях первоклассных личностей, вышедших из британского праздного класса, – это законодатели, поэты, архитекторы, солдаты, ученые, врачи, философы, строители империи – люди, сделавшие нашу жизнь удобнее и прекраснее только потому, что они жили. А потом взглянем на американский праздный класс и заметим, что он произвел… да что там замечать, двух президентов из двадцати семи! Почти все величайшие американцы были выходцами из очень бедных сословий – Линкольн, Эдисон, Уитмен, Форд, Марк Твен.

И вся эта праздность – впустую! И впустую все это богатство: оно породило расточительство, и разрушение, и разложение – ничего боле. Три поколения хористок и маклеров на бегах да одно поколение бутлегеров остались от этого в выигрыше – вот и все.

Навсегда ли это? Придется ли богачам вывести с десяток тысяч Джимми, пока они не станут отдельной расой, или они сообразят, что если они хотят выжить, то пора осознать, что такое настоящая ответственность за свою страну? В противном случае это понимание принесут в их уже разрушенный дом ими же и зачатые сыновья.

Как жить на 36 000 долларов в год^[48]

Пора начинать откладывать деньги, – воззвал ко мне на днях Молодой Человек с Большим Будущим. – Тебе кажется, что тратить все заработанное – это умно. Но так ты кончишь в ночлежке.

Слушать было тоскливо, но я знал, что он все равно выскажется до конца, поэтому я спросил, как же мне поступать.

– Да очень просто, – ответил он нетерпеливо. – Создай трастовый фонд, откуда деньги не снимешь, даже если захочешь.

Я об этом слышал и раньше. Называется Система номер 999. В самом начале своей литературной карьеры, четыре года назад, я испробовал на себе Систему номер 1. За месяц до женитьбы я отправился к брокеру и спросил, как мне лучше вложить определенные средства.

– Всего тысячу долларов, – сознался я, – но мне представляется, что пора начинать делать накопления.

Он призадумался.

– «Облигации свободы»^[49] вам не подойдут, – сказал он наконец. – Их слишком просто обратить в наличные. Вам нужен добротный, надежный, консервативный вклад, причем такой, в который не залезешь каждые пять минут.

В итоге он подобрал мне облигацию, которая давала доход в семь процентов и вообще не была представлена на рынке. Я вручил ему свою тысячу долларов, и с того дня началось мое накопление капитала.

В тот же день оно и закончилось.

Мы поженились в Нью-Йорке весной 1920 года, когда цены взлетели выше, чем когда-либо на памяти человечества. В свете последующих событий мне представляется весьма знаменательным, что наша совместная жизнь началась именно в тот момент. Я только что получил весьма крупную сумму от одной кинокомпании и несколько свысока смотрел на миллионеров, раскатывавших по Пятой авеню в своих лимузинах: ведь мой доход удваивался каждый месяц. Так оно на деле и было. Правда, продолжалось всего несколько месяцев: в предыдущем августе я заработал всего тридцать пять долларов, а теперь, в апреле, заработал три тысячи – и мне казалось, что это будет продолжаться и дальше. И в конце года дело дойдет до полумиллиона. Понятное дело, что при таком положении экономия представлялась напрасной тратой времени. В итоге мы поселились в самом дорогом нью-йоркском отеле и решили дождаться там того момента, когда накопим денег на поездку за границу.

Опущу подробности, но на третьем месяце брака я вдруг с ужасом обнаружил, что денег у меня не осталось вообще, а на следующее утро предстоит оплатить еженедельный гостиничный счет в двести долларов.

Помню, с какими сложными чувствами я вышел из банка, после того как услышал эту новость.

– Что с тобой? – заботливо спросила жена, дожидавшаяся на улице. – У тебя огорченный вид.

– Никаких огорчений, – ответил я жизнерадостно. – Просто я удивился. У нас кончились деньги.

– Кончились деньги, – повторила она безмятежно, и мы будто в трансе зашагали по проспекту. – Ну что ж, пойдем сходим в кино, – добавила она бодро.

Среди такой всеобщей безмятежности я и сам не стал расстраиваться. Кассир в банке ведь даже не нахмурился. Я вошел и спросил у него:

– Сколько у меня денег на счете?

А он заглянул в толстую книгу и ответил:

– Нисколько.

Вот и все. Никаких грозных слов, никаких упреков. Тем более что я знал: тревожиться не о чем. Я теперь преуспевающий писатель, а когда у преуспевающих писателей заканчиваются деньги, они просто подписывают чеки. Я ведь не беден – уж тут-то меня не надуешь. Бедность – это когда вы пребываете в депрессии, живете в тесной комнатушке у черта на рогах и питаетесь в забегаловке на углу, тогда как я… нет, никак не может быть, чтобы я был беден! Я ведь живу в лучшем отеле Нью-Йорка!

Первым моим шагом стала попытка продать единственную мою собственность – облигацию на тысячу долларов. То была первая попытка из очень многих. Всякий раз как у меня случается финансовый кризис, я извлекаю ее на свет и с надеждой тащу в банк, полагая, что, поскольку проценты по ней выплачивают аккуратно, она наконец приобрела значительную ценность. Однако продать ее мне так ни разу и не удалось, поэтому она постепенно превратилась в некое священное фамильное достояние. Жена называет ее не иначе как «твоя облигация», а когда однажды я забыл ее на сиденье в вагоне метро, мне ее вернули!

Тот конкретный кризис завершился на следующее утро: я проведал, что потиражные можно брать авансом, и тут же бросился к своему издателю. Так что из всей этой истории я извлек единственный урок: в моем личном случае, если припрет, деньги можно достать если не здесь, так там, а в самом крайнем случае взять в долг, – урок, от которого Бенджамин Франклин наверняка перевернулся в гробу.

Первые три года нашего брака наш ежегодный доход составлял немногим более двадцати тысяч долларов. Мы смогли позволить себе такие излишества, как рождение ребенка и путешествие в Европу, и деньги приходили к нам все легче и легче, все с меньшими и меньшими усилиями, – и вот наконец мы поняли, что, как только их станет еще чуть-чуть больше, можно будет начать откладывать.

Мы уехали со Среднего Запада и перебрались на восток, в городок милях в пятнадцати от Нью-Йорка,^[50] сняли там дом за 300 долларов в месяц. Наняли няньку за 90 долларов в месяц; супружескую чету – они исполняли обязанности дворецкого, шофера, дворника, кухарки, горничной и уборщицы – за 160 долларов в месяц; а еще у нас была прачка, приходившая дважды в неделю, за 36 долларов в месяц. Мы сказали друг другу: этот год, 1923-й, станет годом создания накоплений. Зарабатывать мы будем 24 000 долларов, тратить 18 000, в итоге у нас будет оставаться 6000, которые будут потрачены на покупку беззаботной и уютной старости. Наконец-то мы возьмемся за ум.

Как известно, если человек собирается взяться за ум, он первым делом покупает толстую тетрадь и прописными буквами выводит на обложке свое имя. Жена моя купила тетрадь, и все приходившие в дом счета аккуратно туда заносились, чтобы можно было следить за текущими расходами и урезать их почти до нуля – в смысле, до 1500 долларов в месяц.

Впрочем, мы забыли принять в расчет наш городок. Это один из тех городков, которые растут как грибы вокруг Нью-Йорка: строят их специально для тех, у кого никогда раньше не было денег, а вот теперь появились.

Мы с женой, понятное дело, принадлежим к этому новому классу богатых. В смысле, пять лет назад денег у нас не было вообще, и то, сколько мы тратим теперь, тогда показалось бы нам непомерным расточительством. Иногда у меня возникали подозрения, что мы – единственные нувориши во всей Америке и это именно про нас пишут во всех статьях, посвященных нуворишам.