– Брось это! – Якуб махнул рукой в сторону стола. – Строительство полностью завершится только через пару недель, а маркетинговые исследования подождут. К тому же, я ведь не собираюсь днями и ночами напролет заниматься нашим скромным расследованием, хоть это и единственное развлечение в здешних местах. Поиск разгадки – всего лишь игра, в которую я буду играть, когда мне захочется или когда необходимо будет вмешаться! – он сжал правую руку в кулак, его мускулистая рука вся напряглась, а сам Якуб стал похож на настоящего разъяренного пса, сорвавшегося с цепи.

С пару минут мы помолчали, выкурили еще по одной сигарете в полной тишине, а затем Хикматов развернулся ко мне и негромко и задумчиво произнес:

– В конце концов, я не официальное лицо. Я никому ничего не должен. Это не моя работа, поэтому у меня есть пространство для маневра: хочу – расследую, не хочу – не расследую. Все очень просто, Денис. Ведь наше преимущество перед Мальцевым в том, что мы не обременены погонами, и с нами люди будут разговаривать как с обычными людьми. У полицейских такой непозволительной роскоши нет и в помине. Опять заниматься этим неблагородным делом? Ты же помнишь тот первый и последний случай, когда я попытался вмешаться в расследование? Помнишь тот шквал критики и дерьма, что на меня был обрушен после неудачной попытки? И я знал, Денис, я знал, что близок к разгадке. Мне по-прежнему ясна та картина. Я хорошо все помню и чувствую, что не сделай я ту ошибку, то вычислил бы преступника.

– Я с тобой полностью согласен, Якуб, – с пониманием кивнул в ответ я. – Тот опыт сыщика был не слишком удачным. Мне вправду очень жаль, что все так вышло. Но давай не будем возвращаться к этой больной для тебя теме. Забудь ты уже это дело, Хикматов. Давай перейдем к настоящему. Итак, какие у нас планы на сегодня в рамках нашего скромного импровизированного расследования?

– Честно говоря, Денис, никаких планов-то я пока и не строил на сегодня. Я предлагаю немного вздремнуть, а затем плотно пообедать стряпней нашего хозяина. А там и видно будет.

– Но ты тут столько всего наговорил, неужели ты можешь спокойно уйти спать? – я был просто обескуражен его заявлением. – Яш, расчленили человека. Ты можешь посодействовать следствию в раскрытии дела и установлении личности убитого. А ты невозмутимо идешь спать и считаешь это нормальным?

– Абсолютно, – ухмыльнувшись, ответил он. – Я еще раз повторяю – я никому ничего не должен. А действовать сейчас просто неразумно. Тут надо продумать кое-что другое. Да и к тому же мой прошлый опыт настойчиво говорит мне – не лезь, но неуемное любопытство и стремление к справедливости не позволяет мне упускать такой шанс. Следователь ведь завалит все дело, арестует какого-нибудь бомжа из Серпухова и дело в шляпе, а сам звездочки на погоны получит. Так ведь нельзя! – махнул рукой он и побрел к дивану. – Не хочу, Денис. Мне надо все обдумать, то дело оставило слишком глубокую рану в моем сердце.

На этом мы разошлись по углам, каждый лег на свой диван. За окном щебетали птички, дул легкий ветерок, а с кухни доносились звуки поварских манипуляций Тихорецкого. В такой обстановке я достаточно быстро вырубился и уснул безмятежным сном.

3

После плотного обеда, с заботой приготовленного Андреем Семеновичем, мы с Хикматовым снова улеглись на наши лежбища. Я задремал и вновь на добрые полчаса, так сказать, «выпал из действительности». Разбудил меня мой компаньон, несильно толкнувший меня в плечо.

– Добрый обед! Я дико извиняюсь, что разбудил тебя. Я просто хотел предупредить, что минут через сорок-пятьдесят приедет Марк. Встреть его, пожалуйста, наш соучредитель хочет посмотреть на то, как ведется строительство. И о нашем расследовании ему пока ни слова: я хочу ему рассказать об этом по телефону сегодня вечером. Будь добр, предупреди Торбова, чтобы он не нахамил нашему хозяину – Тихорецкому, как наш друг любит делать при первом знакомстве! – Хикматов рассмеялся. – Вот вроде бы и все на этом.

– А ты? – несколько растерявшись, спросил я. – Далеко собрался?

– Я хочу сходить к Тряпко: у меня сломался ремешок на часах, а он, я слышал, занимается мелкими ремонтными работами.

– Гхм… Ну, ремешок, так ремешок. Бывай, Якуб! – еще не до конца проснувшись, проводил его я своим затуманенным взглядом.

Теперь уснуть я не мог, сколько не пытался, поэтому резко поднялся с дивана и поплелся на просторное крыльцо – выкурить сигарету. Тут же, сидя на ступеньках с облупившейся краской, курил свои дешевые сигареты отечественной марки «Ява» суровый Тихорецкий.

– Спасибо за обед, еще раз. Я уверен, вы можете дать фору любому шеф-повару! – прикуривая, начал я. Вообще, мне хотелось наладить контакт со стариком, поэтому мне показалось, что сейчас представился отличный шанс.

– Хо-хо… Сынок, слишком долго я живу один, чтобы не уметь готовить, – взгляд нашего хозяина был устремлен куда-то в сторону.

– Вы, что же, всю жизнь прожили в полном одиночестве? – с подчеркнутым интересом спросил я.

– Не думаю, что тебе это будет интересно слушать, Денис. Жизнь моя – штука отнюдь не вдохновляющая. Я называю ее собачьей, ибо ничего хорошего в ней нет и не было никогда.

Надо признаться, я был достаточно заинтригован, поэтому не смог удержаться от пламенного возражения, дабы развить желание у моего собеседника поделиться со мной историей своей жизни.

– Почему же? Мы живем тут с вами, поэтому хотелось бы знать, что вы за фрукт, – скромно улыбнулся я.

– Да рассказывать-то, в принципе, и нечего, – пожал плечами старикан. – Как бы это объяснить, сынок… Короче говоря, когда мне стукнуло девятнадцать лет, и я собирался поступать в полиграфический институт, мама умерла от тифа. Отец тогда сильно горевал, что сказалось на его здоровье. Я не мог оставить больного отца, поэтому остался тут, в деревне, и устроился работать трактористом в нашем колхозе. Мечты об институте так навсегда и остались мечтами.

Тихорецкий сделал пару затяжек, не произнося ни слова. Кажется, он думал о том, стоит ли рассказывать мне это все дальше. По сути, я чужой для него, и не всякий человек отважится просто так, ни с того, ни с сего вывалить очень личную информацию. Но дед чувствовал меня как человека. Я хорошо умею располагать к себе людей, он это уловил.

– Платили мало, – Семеныч, очевидно, решил продолжить, – но на еду хватало. Знаю, сейчас принято ругать наше советское правительство, но этого я делать не буду: государство было на защите наших деревень, не то что сейчас. Все поросло бурьяном, поля даже не обрабатываются, ничего не делается! Хорошо, хоть вы есть! Земля за даром не пропадет. А так, этим проклятым капиталистам ничего не надо, ведь на земле работать – это вам не капусту стричь с дурачков городских. Руководить таким делом очень большой труд, ведь нужно много всего знать и уметь общаться с простыми работягами.

– Я думаю, мы обосновались здесь надолго, поэтому о земле не переживайте, – тихим голосом я пытался успокоить старика. – Кто знает, может, мы захотим расширить свои владения и возделывать еще больше земель. Разумеется, если все будет хорошо с прибылью, а заказы будут только увеличиваться. От капитализма никуда не денешься, ведь заниматься убыточным делом – это самоубийство.

– Надеюсь… – Тихорецкий опять отвернулся и посмотрел куда-то вдаль. – Так вот, как-то вечером ко мне пришел Пиратов. Ну, может, ты уже знаешь его, хотя вряд ли, ты ведь тут всего ничего. Короче, живет он в соседнем доме от меня. Этот старый пройдоха тогда предложил мне одно дело – грабануть бабку-спекулянтку, что торговала хрусталем в Мокром, соседнем поселке. Ну, молодой и глупый, я согласился. Кто ж знал, что ее муж – влиятельный человек в местной администрации… Н-да… Непростительный просчет… – мужчина цокнул. – В конечном счете, нам дали по три года колонии общего режима. Я знал, что отец не доживет до того дня, когда я откинусь. Так оно и случилось – незадолго до моего выхода на волю Тихорецкий-старший умер от острой сердечной недостаточности… – его голос слегка, едва уловимо, дрогнул, а глаза старика вмиг заволокло слезами.

– Извините, если я как-то задел вас, Андрей Семенович, – неуклюже сказал я.

– Брось, сынок. Я плачу не от горя, а от радости, что отец не мучился так долго. Н-да… – глаза рассказчика вновь стали ясно-голубыми. – Так вот, откинувшись с зоны, я уже не смог жить, как прежде. Я начал пить, что вполне естественно: контролировать меня было некому. В дни протрезвлений я в истерике бежал на могилу родителей и скулил там, точно жалкая сука. Обещал не пить, обещал жениться, – старик провел рукой по опять накрывшимся слезами глазам. – Но возвращаясь оттуда, я опять начинал пить, пуская жизнь свою под откос.

В воздухе повисла немая пауза. Я ничего не говорил, а Тихорецкий перебирал в памяти дни давно угасшей молодости.

– И вот, сынок, – резко продолжил старик. – Мне уже шестьдесят три – я так и не был ни разу женат, отсидел за воровство еще раз. Единственная радость и повод для гордости – бросил пить запоями уже как лет двадцать. Теперь пару рюмок могу только пропустить, не больше! Конечно, здоровье ведь уже не то, сынок, – он взглянул на меня, глаза его покраснели, а по лицу пробежала судорожная улыбка.

Это был совсем не тот человек, которого я сегодня увидел за завтраком. О его суровости и властности напоминала лишь наколка и могучее тело. Лицо хозяина было полно искренности, я даже несколько растерялся.

– Я рассказал тебе это не просто так, мой юный друг! Не хочу, чтобы кто-нибудь, даже злейший враг, прожил моей жизнью. Вы с Якубом – хорошие люди, поэтому, пожалуйста, не теряйте время понапрасну. Ты, я вижу, очень надежный человек, не умеющий предавать. Хикматов – очень грамотный парень, у него большое будущее, сынок. Я благодарен Богу за таких квартирантов. Вы, можно так сказать, вновь вернули меня к жизни, – слова искренней благодарности я слышал от деда в этот момент в первый и последний раз.

– Я надеюсь, мы проживем счастливую жизнь, Андрей Семенович, да и ваша только впереди! После шестидесяти жизнь только начинается! – пошутил я, разряжая обстановку.

В ответ Тихорецкий кивнул и потянулся за второй сигаретой. Мы сидели на ступеньках в полной тишине, глядя на то, как поднимается сильный ветер. В воздухе наконец повеяло спасительной прохладой. Иногда я ловил на себе испытующий взгляд моего хозяина, но меня это не сильно беспокоило. Я понимал, что старик меня изучает, его натренированный глаз умел быстро выделять самое главное в любом человеке.

Наконец, к дому подъехала уже знакомая мне пятнашка. Марк, не изменяющий привычкам и одетый в спортивный костюм, вышел из автомобиля и помахал мне. Мы с дедом подошли к нему, и я представил их друг другу. Тихорецкий вернулся в дом, а я с Торбовым на правах учредителей «ХАТ-Фарм» пошли проверить ход строительства и обсудить всякие мелочи по дальнейшему развитию.

Проходя через ветхий мост, я невольно обратил внимание на истоптанную тут и там землю – признаки вчерашних поисков. Не слишком сообразительный Торбов шел позади меня, куря Iqos и рассказывая какую-то очередную историю, которых у него, наверное, сотни тысяч, если не больше. Марк – это сила и ничего кроме силы, ум – это не по его части. Будучи его близким другом, я прекрасно понимал, что Торбов, ни черта не смыслящий в бизнесе и экономике в целом, не способен был оценить реальную рентабельность проекта Хикматова. Следовательно, это Якуб надоумил его вложиться в наше общее дело. Сказать честно, в глубине души у меня закрадывались смутные подозрения, что Хикматов рано или поздно обдурит нашего не слишком смышленого друга при распределении будущей прибыли. Разумеется, я не хотел в это верить и был уверен в честности нашего главного учредителя. Для Якуба, все-таки, договоренности и справедливость всегда были на первом месте в любом деле.

Строительство шло своим чередом в строгом соответствии утвержденным планам, даже несколько опережая их. Я искренне удивился темпам работы, так как фундаменты всех четырех хозяйственных помещений были уже установлены, а строительство дома-офиса было завершено почти на сорок процентов. Старший бригадир объекта отрапортовал обо всем, как в армии. Мы поблагодарили его и продолжили путь вдвоем.