* * *

После обеда Хлоя включила домашнее видео. Год назад Сэм сделал Джону с Линдой подарок на Рождество, все пленки переписал на компакт-диски. Рядом с Хлоей на полу в гостиной сидел Зеро и трясся мелкой дрожью. От пса попахивало мочой. Джон уже с порога почуял, а Хлое хоть бы что – тычется носом псу в загривок, а между делом жует завернутый в салфетку буррито из микроволновки – влажный, неаппетитный, фасоль наружу так и лезет.

– Хочешь, вместе посмотрим? – предложила Хлоя.

Джон вымотался за день. В гостиной было тепло от обогревателя. Приятно сесть в большое кресло, закрыть глаза и прислушиваться. Джон узнал свой голос, открыл глаза. Он идет по пустому коридору с камерой в руках, камера дрожит. Пойдем поздороваемся со всеми, – слышен его голос. – Где же они?

В том доме они жили давно, лет двадцать назад. Странный это был дом, с массивными темными балками, и столько в нем было уровней, закутков, укромных уголков. Ряд сосен – дети хватались за ветки через окна машины, когда Джон вез их мимо; окошко под крышей спальни заметало снегом. Все-таки удивительно вновь увидеть этот дом, возникший из ничего! Мелькнули в кадре кроссовки Джона, ковер, кусочек твидовой обивки дивана.

– Где это? – спросила Хлоя.

– Ты была маленькая, не помнишь. Мы там прожили всего год или два.

Когда же они там жили? – точно до смерти отца Линды, значит, году в девяносто шестом – девяносто седьмом. Кадры эти, похоже, сняты зимой – возможно, в тот год, когда в машину повадились медведи, и приходилось Джону оставлять ее открытой, чтобы стекла не побили. Сэму нравились грязные отпечатки медвежьих лап, а Саша до смерти боялась, даже на следы посмотреть не выходила.

Что еще было в том доме? Каменный очаг, набор солонок-свинок, тесная кухонька с грязно-желтым холодильником, забитым упаковками сосисок; морозилка барахлила, вафельные рожки с мороженым подтаивали. У девочек была одна спальня на двоих, у Сэма – свой угол. Играли в карты и в войну, строили карточные домики, смотрели мультик про ведьму на летающей кровати. К ним часто заходил Джордж, Линдин брат. Он жил тогда с первой женой, Кристин, та была красотка – пышногрудая, с вьющимися волосами, носила блузки в обтяжку. Джон сажал ее себе на колени, Линда шлепала его по руке: «Джо-он!» – Кристин увертывалась, но с колен слезала не сразу. Джордж и Кристин развелись… через сколько же лет? Кристин растолстела от психотропных и уверяет, что Джордж ее столкнул с лестницы.

– Смотри, какая у мамы прическа, – сказала Хлоя. – Обхохочешься!

Линда в очках-блюдцах, по тогдашней моде, кажется лупоглазой.

Вот Линда выхватила у него камеру: Джон! Прекрати! Видео прервалось. Джон снова закрыл глаза. Тишина, одни помехи. А потом:

Сэм, садись.

У него сегодня день рождения.

Какой хороший подарок тебе дедушка сделал!

А торт – ты только взгляни!

Сколько тебе лет, покажи на пальчиках.

Это не просто кукла. Смотри береги.

Кем ты хочешь стать? Врачом?

Нет.

Юристом?

Нет.

Президентом? Сэм?

Джон, я тебя умоляю!

Это не я, это он!

Не трогай куклу. Будем ее беречь, она очень дорогая.

Саша, малышка спит, не буди.

В дверях появилась Саша:

– Что вы такое смотрите?

– Смехота! – ответила Хлоя. – Сядь, посмотри с нами. Ты там такая лапочка! Погоди, сейчас найду про тебя. Просто прелесть!

Камера дернулась, мелькнул ковер. Потом – Саша в ночной рубашонке у подножия лестницы.

Сколько тебе лет?

Пять.

Кто это у тебя?

Геккончик.

Геккончик? Твой геккончик? А что ты делаешь?

Строю домик для Флаундера.

Для кого?

Для Ариэль и Флаундера.

А кого ты больше всех любишь? Папу любишь?

Да.

Кого ты больше любишь, маму или папу? Папу любишь больше всех на свете?

Джон оглянулся, но Саши уже не было.

* * *

Джон застал ее на кухне, она отрывала от рулона бумажные полотенца, квадрат за квадратом, и промокала лужу под столом.

– Зеро опять напрудил, – ворчала дочь. – Боже… – Рулон кончился, Саша говорила скороговоркой, а глаза у нее были красные, опухшие. – Что ж никто за ним не подтирает? Вот гадость! Пес лужи оставляет по всему дому, и никому дела нет.

– Мама его любит, – сказал Джон.

Саша носком туфли возила по полу полотенцами. Даже собрать их, наверное, не удосужится, подумал Джон.

– Что слышно про чемодан?

Саша мотнула головой.

– Я проверяю на сайте, но там пока написано «в пути». Держу руку на пульсе.

– Если хочешь, давай съездим в торговый центр.

– Ага. Давай, спасибо.

Джон задержался на кухне – чего же он ждал? Да ничего. Полотенца Саша так и не собрала.

* * *

Всю дорогу – полчаса езды по трассе номер двенадцать – Саша молчала. Дорога была почти пуста.

– Вот, смотри, гостиницу так и не достроили.

Конкурс на строительство он проиграл, обошли конкуренты. На самом деле к лучшему – слишком уж близко город, посыплются возмущенные письма, станут требовать отчетов о транспортной нагрузке.

Саша без конца проверяла телефон.

– Есть зарядник? – спросила она.

Когда он полез в бардачок за зарядником и нечаянно коснулся ее, Саша вздрогнула.

Джон заставил себя промолчать. Зря он вызвался с ней ехать, попросил бы лучше Линду или кого-то из ребят. Джон включил радио, настроенное на Линдину любимую волну, там уже со Дня благодарения крутили рождественские мелодии. Сэм ему как-то рассказывал, что сейчас плейлист на радио задает компьютер.

Внезапно тьму рассеял
Небесный дивный свет…^[1]

Эту песню кто-то из детей, кажется, пел со школьным хором на рождественском утреннике. Детей нарядили ангелами – сшили им балахоны из простынь, Линда смастерила из фольги нимбы.

Саша, одернув рукава Хлоиной толстовки, поставила телефон заряжаться, положила на приборную панель между собой и Джоном. Заставкой на экране служила фотография: семья на палубе парома. Женщина, мужчина, ребенок. В женщине Джон не сразу узнал Сашу. Ярко-синяя спортивная куртка, волосы треплет ветер, лицо так и сияет. На коленях у нее мальчик, а мужчина – Эндрю – обнимает обоих, улыбается. Джон вдруг понял: эти двое по ней скучают, Эндрю и его сын. Она здесь, а не с ними, им ее не хватает. Что же тут странного? Экран погас.

Имелся у нее в школе дружок – или не у нее, а у Хлои? – долговязый, темные волосы острижены «шапочкой», востроносый, а ноздри вечно шелушились. Неплохой парнишка, но в итоге сломался – кажется, наркота? Или шизофрения, Джон точно не помнит. Родители его звонили однажды Джону с Линдой, искали сына у них. С их дочерью он уже несколько лет как расстался и, ясное дело, у них не ночевал, а его мать рассказывала по телефону, как он сунул в кофеварку мертвую птицу, как подозревал, что родители хотят его убить. И вот он пропал, и неизвестно, где он и что с ним. Джону больно было за мать мальчика, даже неловко за ее рвущееся наружу горе, и он порадовался за своих детей: нормальные, здоровые, разлетелись кто куда.

– Может, испечете сегодня с Хлоей печенье с хурмой?

– Кто его станет есть? Ты его и сам не любишь.

– А вот и люблю. – Джона захлестнула обида, пусть он и забыл, какая хурма на вкус. Кажется, скользкая, мыльная, вяжет во рту. – Если не испечь, вся хурма наша сгниет.

А Саше нет дела. Ничего хорошего из детства она не помнит. Например, ту ночь, когда он их всех разбудил, посадил на заднее сиденье пикапа, закутав в одеяла, и повез к водохранилищу, там развели большой костер, и дети сидели вокруг огня, постелив на влажную землю полотенца, жарили на прутиках зефир. На рабочем столе у него стояла когда-то фотография: дети, сонные и счастливые, в старых куртках веселых расцветок, – как вдруг получилось, что это ничего уже не значит? Или тот месяц, когда дети болели ветрянкой и спали в родительской спальне на полу, застеленном простынями, голышом, намазанные лосьоном, а слив забился от овсяных ванн. Столько было хворей, переломов, вывихнутых рук, шишек!

А теперь им все равно. В детстве Саша столько раз смотрела «Волшебника из страны Оз», что порвалась видеопленка.

– Помнишь, как ты любила «Волшебника из страны Оз»?

– Что? – нахмурилась Саша.

– Прямо-таки помешалась на нем, пересматривала раз двадцать пять, а то и больше. Да, больше, даже пленка порвалась.

Саша молчала.

– Так и было, – сказал Джон.

– Это не я, а Хлоя.

– Ты.

– Точно Хлоя.

Он старался не обижаться, разбудить в себе теплые чувства.

Канун Рождества, а на стоянке возле торгового центра полно машин. Все ходят по магазинам, нет бы дома побыть, с семьей, – пора бы уже привыкнуть, думал Джон. Еще недавно это считалось дурным тоном, все равно что отвечать на телефонные звонки, когда с тобой разговаривают, но раз уж теперь так принято, ничего не поделаешь, такова жизнь.

– Высади меня здесь, – попросила Саша. – Так удобнее. А обратно когда – часа через три? Встретимся здесь?

* * *

Джон решил заехать на работу, проверить, все ли в порядке; там, ясное дело, никого не оказалось – на стоянке ни одной машины, отопление выключено, и все-таки приятно включить компьютер, посидеть за рабочим столом, разобрать почту. Подписать несколько чеков. Хорошо здесь, в кабинете, когда тихо. Джон свернул воронкой лист бумаги, набрал тепловатой воды из фонтанчика, хлебнул. Пора наконец заказать настоящие бумажные стаканчики. Линда прислала сообщение: звонил сосед, Зеро выбрался из дома, пробежал немного вдоль улицы, там его и нашли.

Все хорошо?

Да, – прислала ответ Линда.

Еще недавно она говорила, что после Рождества надо бы усыпить Зеро, но теперь, с кардиостимулятором, кто знает. Может, он и Джона переживет. Через час ему забирать Сашу. В ящике стола завалялся злаковый батончик, Джон разорвал упаковку, посыпались крошки. Джон отправлял в рот кусочки и с аппетитом жевал. Маргарет уехала к сыну в Чикаго; на доске над ее столом фотографии внука, на столе – банка чая и тюбик крема для рук, которым она усердно пользуется. На календаре – бесплатном, из магазина стройматериалов – январь, Маргарет перевернула перед отъездом. Джон глянул на часы. Рано или поздно придется уходить, но спешить он не станет.

* * *

Объехав вокруг стоянки, он увидел Сашу – та стояла, прислонившись к столбу, закрыв глаза. Спокойная, безмятежная, волосы заправлены за уши, руки в карманах Хлоиной толстовки. Если он правильно помнит, Сашу в этот колледж не взяли, вечно ей не везет. Джон опустил стекло справа.

– Саша!

Молчит.

– Саша! – позвал он громче. – Зову тебя, зову, – сказал он, когда та наконец подошла. – Не слышишь?

– Прости, – ответила она, садясь в машину.

– Так ничего и не купила?

Саша на секунду смутилась.

– Ничего не приглянулось.

Джон стал выезжать со стоянки. Асфальт был мокрый – дождь прошел, а он и не заметил. Водители включали ближний свет.

– Вообще-то, – сказала Саша, – к одежде я не особо присматривалась. Я в кино ходила.

– Да? – отозвался Джон. Непонятно было, какого ответа она от него ждет. Он застыл с каменным лицом, сжимая руль. – Ну и как?

Саша пересказала сюжет.

– Грустно, – вздохнул Джон.

– Еще бы, – кивнула Саша. – Все этот фильм нахваливают, а по мне, так дурацкий.

Между ними на сиденье пискнул Сашин телефон.

– И все-таки зачем люди ходят в кино на грустные фильмы? – недоуменно вопросил Джон.

Саша молчала, сосредоточенно набирала текст, лицо было в отсветах экрана. Как же быстро стемнело! Джон включил ближний свет. Снова пискнул телефон, и Саша улыбнулась, чуть заметно, про себя.