– Старик, ну зачем, – начал было возражать хозяин квартиры, – вроде, и так всё есть. Влада мягко, но решительно взяла из рук Михаила “угощеньице” и положила на столик, садясь затем на квадратную табуретку. Небольшие, с мягким толстым ворсом, они были отличной альтернативой громоздким стульям в небольших квартирах – тем более, что Олег выcтавил угощенье не на обеденном столе, а на раздвижном журнальном столике, низким и не очень удобным для долгого “застолья”.

Усевшись за нашей импровизированной фуршетной “площадкой”, я оказался напротив Влады и невольно стушевался, чувствуя себя неловко перед ней – её короткая джинсовая юбка чуть ли не до бёдер уехала вверх, и ей было явно неудобно сидеть перед нами с открытыми голыми коленями. Хозяин квартиры, поняв её затруднительное положение, ухмыльнулся, и принёс ей из комнаты небольшой шерстяной плед. Поблагодарив, она прикрылась мягкой тканью, и села поудобнее за столиком.

– В тесноте, да не в обиде, – весело проговорил Олег, оценивая наше стеснительное (в буквальном смысле) положение, и открыл штопором бутылку инкерманского “Пинно”– полусладкого красного вина.

Разлив вино по бокалам, он бодро чокнулся с нами бокалом, начав с меня, произнеся столь естественный начальный тост за знакомство (и я был благодарен ему за такой тост от “трезвенника”). Поскольку он уже был в курсе и моего приезда и, кто я был такой, он сразу предложил нам перейти на “ты”, и вскоре я чувствовал себя в его компании так же естественно и легко, как с моим давним другом Мишкой. Но моё первое впечатление от хозяина квартиры оказалось обманчивым.

Представившись мне в начале, как Алик, однако, когда я пару раз в ходе их разговора с Владой и Михаилом, назвал его этим уменьшительным именем, он сделал вид, что не слышал меня. То, что я принял вначале за лёгкость и непринуждённость в общении со мной, оказалось затем лишь видимостью внешнего равнодушия и обходительности. Хотя, при этом, Олег оказался не только хорошим хозяином – он был великолепным собеседником, держа нить нашего общего разговора и дальнейшей беседы в своих руках, и вскоре Михаил как-то ушёл незаметно на второй план. Если раньше, Михаил был некой доминантой в разговоре и общении со мной, то теперь эта роль успешно выполнялась Олегом по отношению к самому Мишке.

Проявив вначале, как я понял, дежурный интерес ко мне (отдав мне дань уважения, как гостю), в дальнейшем он стал как-то равнодушным ко мне – я выпал из сферы его, набирающего активность, разговора, и даже его приятельское обращение ко мне, как “старик”, было пустой формальностью с его стороны. “Ну, москвич; ну ничего не знает о Медведь-горе; ну “чайник”, которого нужно сводить и показать ему Гору” – читалось в его глазах при взгляде на меня.

В его поведении в нашей маленькой компании чувствовалась внутренняя уверенность человека, привыкшего к общению с аудиторией.

– Ведь, недаром, он работал на кафедре истории в университете – вспомнил я, думая о нём.

Уметь ясно и чётко излагать свои мысли перед студентами, держа себя при этом свободно и естественно-раскрепощённо, было, очевидно, частью его профессионального имиджа, как преподавателя, и это “читалось” в его общении с нами. И он невольно доминировал над нами в разговоре с нами.

Я не был в обиде, понимая, что моё место в этой компании— просто, пока, сидеть и молча слушать, изредка встревая в их разговор. Как мне затем стало ясно, на тот момент я не представлял для него никакого интереса – ни как человек, ни, тем более, как москвич.

Возможно, Мишка, тоже невольно видел и чувствовал подобное доминирование Олега и в разговоре с ним, поэтому, вскоре отойдя в тень на “территории” Олега, мой ялтинец предоставил ему свободу дальнейшего развития темы нашего разговора.

Мы недолго сидели за столиком, разговаривая на какие-то отвлечённые, неинтересные мне, темы. Влада вспоминала период своей учебы в университете. Олег вспомнил несколько смешных эпизодов из своей студенческой жизни. По лицу Михаила, я видел, что эта тема, безразличная для меня, вызывала у него какие-то неприятные чувства— пару раз я перехватывал, случайно, его напряженный взгляд на Владу, которая весело болтала и, порой, смеялась на комментарии Олега.

Олег, выполнив свою начальную часть хлебосольного хозяина квартиры, сам и не ел и не пил и, разговаривая затем о нашем предстоящем походе на Медведь – гору, больше обращался к Владе, чем к Михаилу, и мой друган как-то поскучнел, а, потом, и нахмурился, видя, такой неприятный для него, нескрываемый интерес Олега к Владе.

Наш партенитский товарищ оказался действительно большим профи в теме об Аю-Даге и я, как начинающий любитель, ему был пока просто неинтересен. А он был просто увлечён темой Медведь-горы, и все рассказы Влады о том, что он там видел или знал, были лишь прелюдией к тому, что я потом узнал и услышал от самого Олега…

Как оказалось, только я честно выпил мой бокал вина до дна, а остальные-то лишь пригубили его из своих бокалов, включая моего Брагина (ну, да они же местные, могут пить Крымское вино в любое время – здесь столько вокруг винограда растёт!). И черешню, сладкую и жёлтую, попробовал, а потом с удовольствием и ел, я один. Вино, хоть и полусладкое, оказало на меня какое-то излишне расслабляющее действие – сидя с моими друзьями и слушая их, я не принимал, затем никакого участия в их разговоре и был, что называется, на третьих ролях. Я же ничего толком не знал об этой горе и не мог ничего советовать или предлагать, да это и не требовалось в их компании, где я чувствовал себя просто, как “green cucumber”. Всё решалось здесь Олегом, хотя Мишка и начал было с ним спорить, вначале, по какому маршруту нам лучше было пойти на гору.

При этом, если Олег и спорил с Мишкой, то немного снисходительно (а, порой, как мне показалось, как-то даже свысока), а вот с Владой он был сама любезность и более того, порой задерживая свой взгляд на её лице больше, чем этого требовали приличия.

– Видно, – подумал я, – Мишка что-то утаил от меня, а Влада умолчала – у неё определенно был роман с Олегом…А потом появился Мишка, и всё изменилось в их отношениях с этим её партенитским другом.

Самое обидное для меня было, что они, увлёкшись своим обсуждением, вообще забыли про меня, и я оказался предоставлен самому себе. Потихоньку— бегло (чтобы не показаться излишне любопытным) оглядывая комнату, в которой мы сидели, в моменты, когда Олег был занят разговором с Владой, и/или с Мишкой, я пришёл к выводу, что он был и в самом деле чуть ли не каким-то естествоиспытателем, или, по крайней мере, фанатеющим исследователем местной природы. На стенах его холостяцкой комнаты везде висели большие фотографии видов Медведь-горы, крымского леса, ландшафтных пейзажей, ручьев, пещер и моря, снятого со скальных вершин. По всей видимости, он сам побывал во всех этих чудесных местах и уголках Южного берега Крыма, где и снял эти красивые фотки.

Видя, что на меня сейчас никто не обращает внимания, я встал и прошёлся по комнате за спинами моих друзей, рассматривая фотки и разные занятные вещицы, и сувениры за стеклом на полках мебельной мини-стенки и, в книжном шкафу, стоявшем в углу комнаты. На его полках, забитых справочным материалом о Крыме, впереди книг выстроились разные крымские сувениры, типа красивых раковин-рапан, композиции из мидий, большой сушеный краб песчано-красного цвета с высоко поднятыми огромными красно-черными клешнями, умелые поделки из больших сосновых шишек, красиво-выглядевшие камни и минералы разных размеров, и какие-то деревянные тарелочки и подставки из приятно пахнущего одеколонным запахом, дерева (позже я узнал, что это был знаменитый крымский можжевельник— реликтовое, кстати, дерево). И здесь же, в углу над плоским телевизором, висела красивая картина с видом на Медведь— гору с моря.

Картина заинтересовала меня тем, что она показывала носовую часть горы, где стоял большой деревянный крест. Я даже подошел поближе, чтобы более детально рассмотреть её— как оказалось, эта картина была срисована в увеличенном виде с фотки, очевидно, уличным художником из Ялты. Детализация скал и обрывов и валунов головного мыса Аю-Дага, была просто потрясающая.

Вполуха прислушиваясь к разгоряченному тону Олега, начавшего о чём-то спорить с Мишкой, я понял затем, что у них возникли разногласия насчёт маршрута к каким-то развалинам крепостной стены на вершине горы. Не зная толком, в чём там суть, перестав вслушиваться в их разговор, я прошёл в туалет, а потом на кухню с такой же планировкой, как у Мишки, только с холостяцким налётом— у плиты висело видавшее виды кухонное полотенце (стирает ли он его вообще?), а в раковине виднелась тряпка с парой недомытых тарелок и вилок. Невольно, я сравнивал эти однотипные, в общем, квартиры— у Михаила квартира была посовременней, с ламинатом на полу, полотенцесушителем и натяжными потолками и имела, в общем, более комфортабельный, современный вид. А Олег, видно, не заботился с ремонтом квартиры, и она выглядела несколько неухоженной и не такой уютной, как у моего ялтинского друга.

Когда я вернулся в комнату, Олег, уже поостыв, без прежнего словесного напора продолжал обсуждать с моими друзьями, вернее с Мишкой, детали нашего восхождения на гору. Будто вспомнив, кто я, и что я делаю в его квартире, он взглянул на меня как-то озадаченно, а потом, улыбнувшись, махнул мне дружелюбно рукой:

– Старик, извини – у нас здесь возникли свои заморочки. Решаем, как быть. Хочешь, выйди на балкон или посмотри книги, журналы – что найдёшь. Мы сейчас закончим, определимся и пройдёмся потом. Вначале немного по санаторскому парку, а потом влево или вправо, – бросил он пытливый взгляд на Михаила. – Где поинтересней! – он тут же отвернулся от меня, продолжая дискуссию со своими гостями.

– Зачем нам этот парк? Ведь мы же, вроде, планировали пойти сразу на Гору по приезду к Олегу, – посетовал я про себя. – А меня даже не поставили в известность… Я не обижался – понятно дело. Я здесь просто гость— хороший друг Мишки. А для Олега я пока никто…, чужой человек, но мне, почему-то, захотелось, чтобы период нашего взаимного привыкания друг к другу не был долгим и “Алик” впустит меня в круг его друзей.

Ну, а пока, я последовал его совету и, пройдя во вторую комнату, огляделся вокруг.

– Смотри-ка, всё, как у Мишки в квартире (прямо дежавю какое-то). Такая же комната, с таким же балконом. Только разная мебель, обои и, что называется, “антураж”.

Здесь не было фотографий на стенах, и было как-то неинтересно и не уютно. У стены стоял узкий платяной шкаф с раздвижными дверцами, табуретка в углу и старая тахта прямоугольной формы с высокими бортиками. Ну и стулья с одеждой – шортами, футболками, накинутых поверх спинок, зачем-то ковёр красный на полу. И, удивительное дело для холостяка – зеркальное трёхстворчатое трюмо в углу.

– От родителей, – догадался я.

А также большой фикус у стены, рядом с выходом на балкон.

Если бы мне сказали тогда о том, ‘Что мне предстоит увидеть здесь в дальнейшем и с кем встретиться здесь же, в этой ничем не примечательной комнате, но уже в других обстоятельствах, я, конечно же, никогда бы не поверил в саму возможность подобных невероятных событий, которые должны были вскоре случиться со мной в Партените.

В комнате было душно и жарко, несмотря на приоткрытую дверь на балкон. Хорошо, что у Олега в гостиной стоял кондиционер, иначе там было бы также некомфортно, как в этой комнате. Любопытствуя, что там у него было на балконе, я потянул ручку двери на себя и вышел на свежий воздух. Здесь не было балконного остекления, как у Мишки – и в лицо мне повеял бодрящий сквознячок с моря, но, при этом, всё равно было жарко.