– Определенно. Мои учителя в Оксфорде – честные люди.

– Эмиссар желает, чтобы вы взяли копию его письма и отправили своим знакомым честным ученым, чтобы передать королеве. Вы это сделаете?

И снова Трейдер замялся, а потом твердо ответил:

– Это большая честь, и я сделаю все возможное, чтобы письмо доставили королеве. – Он склонил голову. – Даю слово.

Эмиссар Линь выглядел очень довольным и велел Шижуну дать Трейдеру копию письма.

Через некоторое время варвары ушли.

– Как думаете, он действительно раскаялся? – спросил Линь Шижуна.

– Трудно сказать, господин эмиссар, но, кажется, да.

Линь кивнул. Шижун видел, что его начальник тронут, и это ему в нем нравилось.

– Похоже, – задумчиво сказал Линь, – что Владыка десяти тысяч лет^[29] может научить добродетели даже варваров.

* * *

На следующий день, когда Трейдер и Рид отправились в Макао. Их лодка проплывала то место, где опиумные отходы смывали в залив. Рид повернулся к своему юному другу и тихо заметил:

– Вы понимаете, что дали Линю слово, что доставите письмо?

– Я перепугался, что он не выпустит меня из Кантона, пока я не соглашусь со всем, что он скажет, – признался Трейдер.

– Допустим. Но как бы то ни было, вы дали слово.

* * *

Через час ребенок появился на свет. Деревенская повитуха находилась в доме Лунов с прошлой ночи. Ива долго не могла разродиться. Мэйлин и Матушка помогали. Когда наконец все случилось, акушерка передала младенца Матушке. Ребенок плакал, но тихонько. Все молчали. Усталая Ива посмотрела на свекровь, а потом запрокинула голову; ее глаза ничего не выражали.

Она родила вторую девочку.

В тот день в доме было очень тихо. Никто даже мимо шмыгнуть не смел. Все в деревне, конечно, знали новости. Те, кто мог бы зайти по делам, боялись встретить гневное лицо хозяйки дома. Слуги с головой ушли в работу. Никто не обсуждал, удачный день или нет, и не делал предсказаний относительно характера новорожденной.

Мэйлин вымоталась и попросила Матушку отпустить ее отдохнуть ненадолго. Та ответила согласием. За последний месяц живот стал просто огромным, а Матушка была более заботливой, чем когда-либо, почти не позволяла ей работать и даже не ругала, если Мэйлин делала что-то не так.

Немного переведя дух, Мэйлин зашла к Иве. Та не спала, но выглядела бледной и подавленной. Малышка, завернутая по традиции в белую ткань, которую прислала мать Ивы, лежала в бамбуковой колыбельке рядом с кроватью матери. Мэйлин рассмотрела ребенка. У девочки на головке был небольшой пушок. Возможно, она похожа на Иву. Трудно судить.

– У тебя пара дней на отдых, сестрица, – улыбнулась Мэйлин.

После этого должна была приехать мать Ивы с одеждой для малышки и подарками.

Ива, казалось, даже не слышала.

– Теперь я знаю, каково это – быть тобой, – наконец сказала она.

– О чем ты?

– Когда я вышла за сына Лунов, со мной тут обращались со всеми почестями, поскольку мой отец богат, а с тобой не были так милы.

– Ничего другого я и не ожидала. Мне повезло выйти за Младшего Сына. Он ко мне очень хорошо относится.

– Я была добра к тебе?

– Очень.

– А я уверена, что не была достаточно добра. Прости, сестрица. – Ива вздохнула. – Ну а теперь я испытала то же самое на собственной шкуре. У меня нет сына, зато родились две девочки. Матушка недавно заходила и почти со мной не разговаривала. Она смотрела на меня как на грязь. Как только я приду в себя, то в следующий раз, когда сделаю что-то не так, она мне всыплет. Вот увидишь.

Через некоторое время Ива сказала, что устала, и Мэйлин ушла.

Но то, что Мэйлин увидела в тот вечер, заставило ее подумать, что Ива может ошибаться насчет Матушки. Солнце уже садилось, когда ребенок проснулся и начал попискивать. Мэйлин сидела в тени за невысоким апельсиновым деревом, когда свекровь вышла с младенцем. Она ходила взад-вперед по двору, нежно покачивая малышку, и Мэйлин слышала, как свекровь приговаривала:

– Вот, моя красавица. Спи, бедняжка.

Мэйлин показалось, что голос Матушки, обращенный к крошечной внучке, настолько полон нежности, что не пройдет много времени и она простит Иву за то, что родилась еще одна девочка. Младенец вскоре заснул, и свекровь вернулась в комнату Ивы. А затем и Мэйлин отправилась к себе, легла рядом с мужем и сама погрузилась в сон.

Утром она проснулась и с удивлением увидела, что Младший Сын стоит рядом с трагичным лицом.

– Девочка умерла ночью, – сообщил он.

– Умерла? Что ты имеешь в виду?

– Должно быть, перестала дышать. Такое иногда случается.

Мэйлин вскочила и побежала к Иве. Ребенка не было. По щекам Ивы струились слезы.

– Что случилось?! – воскликнула Мэйлин. – Как это произошло?

Взгляд, которым одарила ее Ива, был ужасен. В нем смешались гнев, горечь и беспомощность.

– Может, теперь Матушка простит меня, – глухо произнесла она, – раз ребенок умер.

В тот день Мэйлин изначально собиралась к родителям. Она засомневалась, стоит ли идти, но Матушка сказала:

– Если хочешь, иди!

Мэйлин пришла к родителям в полдень и пробыла у них пару часов, а когда вернулась, Матушка сидела в одиночестве посреди пустого двора под апельсиновым деревом. Она выглядела мрачной. Жестом велев Мэйлин сесть на скамеечку напротив, Матушка какое-то время молча смотрела на нее, а потом наконец попросила:

– Расскажи, какие слухи ходят в деревне. – Мэйлин замялась, но Матушка приказала: – Говори правду! Выкладывай все.

– Говорят, что мы убили ребенка.

– Мы?

– Наша семья.

До Мэйлин и раньше доходили истории про девочек, рожденных в бедных семьях, которые не могли их прокормить или у которых и так уже было слишком много девочек. О новорожденных, которые незаметно исчезли. Утонули они, задушены или просто умерли внезапно естественной смертью, как часто случается с младенцами? Кто знает. И она предположила, что те, кто знал, вероятно, не говорили. Она никогда не слышала, чтобы подобное происходило в их родной деревне. Такие вещи творятся в другой деревне или даже в провинции, а не в вашей собственной. Но люди все равно об этом судачат.

– То есть они говорят, что это я сделала, – категорично заявила Матушка.

Мэйлин не ответила. Этого и не требовалось. Матушка вздохнула:

– Они меня боятся. А ты думаешь, что это сделала я?

Мэйлин вспомнила выражение лица свекрови, когда та укачивала малышку.

– Нет, Матушка.

– Хорошо, – кивнула свекровь. – Я этого не делала.

Это должен был быть конец истории.

Однако на следующую ночь Мэйлин внезапно проснулась и так резко села в постели, что разбудила Младшего Сына.

– Что такое? – пробормотал он.

– Мне приснился кошмар. Просто ужас!

– Расскажи.

– У меня родился ребенок, но не мальчик, а девочка. – Она смотрела в отчаянии прямо перед собой. – А потом Матушка взяла его и… – Она прижала руки к животу, словно могла защитить ребенка в своем чреве. – Взяла и убила.

– Она ни за что бы так не сделала. Ты же знаешь.

– Да, знаю. – Мэйлин покачала головой.

Но на самом деле она не знала. В этом-то вся проблема.

– Людям снятся кошмары, – сказал Младший Сын. – Зачастую это просто самое ужасное, что они могут представить. Это естественно. Но кошмар не становится от этого реальностью.

– Все в деревне думают…

– Я знаю. Это глупо. Они просто боятся ее.

– И я тоже.

Младший Сын обнял ее за плечи:

– Я не позволю, чтобы с нашим ребенком что-нибудь случилось. Обещаю. А теперь ложись-ка спать.

Но ей было не уснуть.

Макао

Июнь 1839 года

У Рида в Макао была женщина. Иными словами, он снимал у нее комнату и был единственным квартирантом. Ее муж, голландский капитан, умер много лет назад.

Рид нашел жилье почти сразу же по прибытии. Через некоторое время съездил вверх по побережью с Макбрайдом и Трейдером, затем вернулся к вдове и снова уехал, чтобы отправиться в Кантон. Конечно, он не ожидал, что так долго будет заперт в Кантоне, но вдова не принимала других постояльцев, и комната ждала Рида, когда он вернулся.

Незадолго до отъезда Рида в Кантон благонамеренный, но излишне любопытный член здешней общины подошел к нему на улице и заявил, что неприлично открыто жить в грехе с местной жительницей. Мгновение спустя он пожалел о своих словах.

Рид повернулся к нему и достаточно громко, чтобы его могли услышать другие прохожие, заявил:

– Вы предлагаете, сэр, честную вдову, которая, чтобы сводить концы с концами, сдает комнату респектабельному человеку, обвинить в непристойности? Вы так говорите о каждой домовладелице, сдающей жилье?

– Нет, конечно, сэр, – возразил джентльмен, – но вы ее единственный постоялец, и вы должны согласиться…

– Я ничего вам не должен, сэр! Если бы у нее было шесть жильцов, вы бы ходили по городу и распускали слухи, что она блудит сразу с шестерыми?

– Ни в коем случае…

– Знаете ли вы о законах, карающих за клевету, сэр? Должен ли я обратиться в суд, дабы защитить имя невинной женщины? Или отхлестать вас прямо здесь?! – яростно крикнул Рид.

Добропорядочный джентльмен поспешил прочь, а весь Макао еще час смеялся. Больше Рида никто не беспокоил по поводу его квартирной хозяйки.

Трейдер услышал эту историю от Талли в тот самый день, когда они прибыли на остров.

– В Кантоне вы и словом не обмолвились, что у вас тут женщина, – сказал Трейдер на следующее утро Риду.

– Трейдер, приличный человек никому не рассказывает о своих женщинах. – Рид сурово посмотрел на него. – Женщина должна верить, что мужчина не станет болтать лишнего. – Затем он улыбнулся. – Найдите себе хорошую женщину. Это то, что вам нужно.

На португальском острове в Южно-Китайском море царила средиземноморская атмосфера: скромные холмы Макао усеивали крошечные старинные форты, скорее живописные, чем угрожающие.

Это место знало славные дни. Два с половиной века назад, в расцвет династии Мин, еще до того, как в Риме возвели великолепный собор Святого Петра, иезуиты построили прекрасный каменный храм Святого Павла на вершине холма в самом сердце Макао, чтобы провозгласить могущество католической веры даже в Азии. Его видно было с расстояния двадцати миль, как и иезуитский форт с пушкой, расположенный на холме.

Но слава Макао канула в Лету. Совсем недавно огромная церковь сгорела, уцелел лишь южный фасад, теперь одиноко стоящий на вершине холма, словно огромная театральная декорация, и сияющий на рассвете и в лучах заходящего солнца, но тем не менее он бездействовал.

Джону Трейдеру нравился Макао. Квартира, где он обосновался с Талли, находилась в переулке, сразу за авенидой де Прайя-Гранде, изгибавшейся вдоль широкой бухты. В первый день он гулял с Талли по набережной. Вереница прелестных домиков, в основном оштукатуренных в португальском стиле – одни белые, другие выкрашенные в яркие тона, в красный, зеленый или синий, – весело смотрела на вымощенную камнем улицу, волнорез, каменистый пляж, на джонки с квадратными парусами, бороздящие мелководье, и на мачты изящных европейских кораблей, стоящих на якоре, а вокруг пахло морской солью и водорослями.

– Я счастлив, что мы сняли квартиру здесь, – объяснил Талли. – Можно каждый день гулять по набережной без необходимости пыхтеть и карабкаться по холмам.

Над набережной, на склонах, португальские улицы уступили место оштукатуренным виллам и британским колониальным резиденциям.

Макао по-прежнему называли островом, хотя в наши дни узкая песчаная коса соединяла его с материком. Это был международный порт, но, поскольку гавани требовали углубления дна, здесь могли плавать только мелкие местные джонки, а европейские суда обычно ставили якорь в более глубоких водах – на рейде.