– Прими душ, тебе нужно согреться, потом поговорим и ты всё расскажешь.

Его тон значил, что мне придётся всё рассказать, даже если я этого не хочу. А если буду молчать, он найдёт способ получить ответы.

С трудом разобравшись с сантехникой, я смыла под струями воды всю грязь этого дня. Грязный взгляд Кирилла, его грязные губы и грязные руки. Посмотрела на мозаичный кафель под ступнями и поняла, что он окрасился моей кровью. Я даже не заметила, когда успела получить столько глубоких ссадин и ран, кровь на которых запеклась и раздражала кожу. Знатно же он повалял меня по земле. В одно мгновение слёзы вновь обожгли глаза, и я, не сумев сдержаться, расплакалась, радуясь, что вода унесёт с собой и эту слабость, и жалость к самой себе за произошедшую несправедливость.

Выключила воду, стянула в жгут волосы, убирая лишнюю влагу, и завернулась в огромное махровое полотенце, которое доходило мне почти до пят. Зеркала в этой странной ванной не запотели, это даже как-то не нормально. Из отражения на меня смотрела девчонка с мокрыми рыжими волосами, разбитой губой и расползающимся синяком, с лихорадочно поблёскивающими голубыми глазами.

Вышла из ванной, оставляя позади тепло, не зная, куда идти теперь.

– Согрелась?

Он появился из тени соседней комнаты, где был погашен свет.

– Замёрзла.

Смерил меня тяжёлым взглядом и подтолкнул в сторону одной из дверей, за которой оказалась его спальня. Она была вся им пропитана. Его запахом, его вещами, печатью его присутствия.

Прошёл следом, открыл шкаф и положил свою майку на кровать. Я мысленно порадовалась, что в моём рюкзаке было чистое белье.

– Надень это, а я сейчас подойду со средствами, которые дали в клинике.

Он вернулся через пару минут, не давая мне лишнего времени и едва не застав обнажённой, так как майка оказалась на мне буквально за секунду до его возвращения. Сел на кровать и потянул меня за руку на место рядом с собой. Я едва заметно поморщилась, но он заметил это и внимательнее осмотрел запястье, на котором мы оба теперь рассматривали следы чужих рук, отпечатанных багровыми разводами на моей коже. Клим молчал, но казалось, его потряхивает от того, как он пытался себя сдерживать.

Прошёлся по коже ранозаживляющей мазью, мягко водя длинными пальцами по моей мозолистой ладошке. Несмотря на раны, я остро чувствовала ток, когда его пальцы, едва касаясь, описывали круги на моей коже. Дыхание сбивалось, становясь отрывистым, и я даже не знала, как это можно скрыть. Подозревала, что всё это игры пережитого стресса.

Когда неловкость достигла пика, а я уже хотела вырвать руку, он прекратил маленькую пытку.

– Где ещё ссадины?

Я сразу покраснела и замялась, отлично чувствуя каждую на ягодицах, бёдрах и даже животе.

Слишком резко и нервно покачала отрицательно головой, так что он, прищурившись, сканировал меня зелёными глазами.

– Сама признаешься или мне забрать свои вещи обратно?

– Я сама обработаю! Только выйди.

Зелёные глаза смотрели ещё более внимательно и холодно.

– Где, Алёна?

– Пожалуйста, Клим, не надо.

– Алёна, выбирай, либо я сейчас закончу это, – показал на тюбик с мазью, – либо оставляю тебя тут и уезжаю туда, откуда мы вернулись, и довожу дело до конца, а потом жду от тебя передачки в тюрьму. Ок?

Возвела очи горе. Упрямый.

– На ногах, животе… – прошептала я, с ужасом думая, что он сейчас будет делать с этой информацией.

Он легко поднял меня, будто я была игрушечной, и повернул спиной к себе, задирая мою майку до самых трусов, рассматривая ссадины, шумно выдыхая воздух. Думаю только об одном – они белые, хлопковые с ромашками, купленные бабушкой. Жмурюсь от неловкости.

– Как это произошло, чёрт возьми? – его голос был какой-то металлический, тихий, но странно резонировал в этой комнате. Клим будто пытался уложить в голове, что, как и где хотел сделать со мной Кирилл.

Я пожала плечами, не желая произносить вслух то, что рисовала память.

– Покажи, что на животе.

Я смотрю на него минуту растерянно, не зная, как себя вести. Все грани и рамки будто стёрлись. Ещё утром не могла представить себе подобной ситуации.

– Ты боишься меня? – вдруг спрашивает растерянно, и на его лице я угадываю страх услышать положительный ответ.

Наверное, я сама не знала, насколько глубоко доверяю молодому человеку, если после случившегося позволяю вертеть себя как куклу, рассматривая со всех сторон.

Вместо ответа поднимаю майку, сжимая в кулаках ткань под грудью. На животе всё не так печально, как на ногах, но ссадины всё равно доставляли мало удовольствия.

– Можно? – Клим показывает на тюбик с мазью, и я киваю, наблюдая, как он выдавливает средство на свои пальцы и нежно проводит по каждой отметине на моём животе. Дыхание сбивается, от его касаний я непроизвольно выдыхаю, удивляясь собственной реакции.

Снова поворачивает спиной, слышу, как опускается на корточки, и через пару секунд я ощущаю его прикосновения на ягодицах и бёдрах, дрожа от новых, непривычных ощущений. Благодарение тому, что он не видит, насколько широко распахнуты мои глаза, мой шок и удивление, что после попытки изнасилования я могу испытывать нечто похожее на возбуждение. Меня никогда так не касался мужчина, раненая кожа продолжала оставаться чувствительной, хотя Клим не позволил себе лишнего.

Вроде и привыкла выступать в леотарде, закрывающем не больше, чем купальник, но стоять перед парнем вот так было странно. Особенно перед Климом, который, наверное, никогда и не видел девушек, пропорции которых отступали от золотого сечения.

У меня не было комплексов, связанных с фигурой. Как-то никогда не приходило в голову порицать своё тело. Всегда относилась к нему как к орудию для спорта, вроде ещё одного снаряда, который нужно готовить, протирать, смазывать. Не более того. Я была благодарна ему за то, что выдерживает высокие нагрузки, и тело меня не подводило. А вот сейчас вдруг остро ощутила, как отличаюсь от той девушки с идеальным телом куклы Барби, что висела на нём, и о которой, очевидно, упоминала Катя.

Ещё не успев до конца восстановиться после травмы, моё тело представляло собой жалкое зрелище из кожи и костей, почти без присущих девушкам выпуклостей. Но тренер и раньше говорила, что я обладаю не типичным для гимнастки строением, слишком худая, не мышечная, но в то же время способная виртуозно им управлять, превращая недостатки в достоинства. Лёгкая, прыгучая, чрезвычайно гибкая, с идеальным чувством баланса – именно таким я видела достоинства своего тела, а не грудь или попа.

Он обрабатывал маслянистой мазью, осторожно прикасаясь, будто боялся причинять мне боль, но вместо неё я ощущала, как кожа покрывается мелкими мурашками под его пальцами. Поднялся с корточек и развернул меня к себе лицом, выдавливая ещё одну порцию лекарства. Сглатываю слюну, когда он, не окрывая от меня взгляда, наносит мазь на разбитую губу, и чувствую покалывание, от которого судорогой все внутренности сводит.

Всё происходящее сейчас в его квартире походило на какое-то странное ритуальное действо, и чувствую себя соответствующе – словно ягнёнок на алтаре.

Я не понимала, почему он подвергает меня этому испытанию, почему вдруг решил лично оценить масштаб повреждений.

Позднее, после того как Клим налил мне чай и накормил заказанной из ресторана горячей едой, я сумбурно рассказала ему о случившемся, пока хозяин квартиры изучал собственные руки с таким интересом, будто видел их первый раз в жизни. Он хотел, чтобы я рассказала все подробности, и, наверное, мне не стоило ему подчиняться и выкладывать, как всё было, отвечать на множество вопросов, возникавших у него в процессе повествования. Но этот парень оказывал на меня какое-то гипнотическое воздействие, как, впрочем, сытость, тепло и ужасная усталость, что развязали мне язык.

Когда я закончила свой рассказ, он всё также не двигался с места, будто задумался о чём-то своем. Только спустя несколько минут напряжение его отпустило, и он устало потёр лицо руками, прежде чем посмотреть на меня.

– А теперь ответь мне, почему ты поехала с людьми, которые тебя ненавидят?

Я опустила глаза, понимая, что не могу признаться, что от него бежала. Поэтому просто пожала плечами и задала встречный вопрос:

– С чего ты решил, что они ненавидят меня?

Он посмотрел на меня, будто я маленький неразумный ребёнок.

– Ты лучшая среди них, не стоит удивляться, что они никогда не примут тебя.

Он улыбнулся, когда я возразила:

– Я лучшая не только среди них.

Щёлкнув меня по носу, Клим произнёс, наконец-то улыбнувшись:

– Не сомневаюсь, самодовольная маленькая гимнастка.

Пожала плечами, помешивая ложкой чай.

От трели дверного звонка я вздрогнула, Клим поднялся, пояснив, что к нему должны были приехать. Сердце тревожно забилось, когда я услышала ряд грубых мужских голосов. Ноги сами понесли в тамбур, и я встала столбом, наблюдая, как на Клима надевают наручники. Не понимаю, зачем они так с ним, он же не особо опасный преступник.

Клим не выглядел обеспокоенным, пока не заметил меня.

– Всё нормально, Алён.

Сотрудник милиции выказал сомнение на данное утверждение:

– Нормально будет, когда посидишь пятнадцать суток в обезьяннике.

***

Я знала, почему они приехали, мне хотелось заступиться за него, что-то сказать, но слова не лезли на язык, да и этим людям в погонах до меня дела не было. И я растерянно смотрю в глаза молодого человека, чувствуя себя абсолютно беспомощной, как когда-то в детстве, ещё будучи совсем маленькой, оказавшись в эпицентре боевых действий родителей, не зная, что нужно делать.

– Найди в телефоне номер Фёдорова, объясни ему ситуацию и ложись спать, – услышала я голос Клима, когда его уже уводили. Закрыла дверь и побежала к окну, наблюдая, как его грубо засовывают в милицейскую машину, надавливая на голову, чтобы пригнулся.

Мне стало дурно, я слышала о произволе милиции, когда из людей выбивают признания во всех грехах, как собственных, так и чужих. В голову влетел рой мыслей о том, что с ним могут сделать там, но я как могла старалась их гнать, иначе сойду с ума.

Дрожащими руками взяла его телефон, ища нужный контакт. Адвокат ответил немедленно. Неужели никогда не спит? Я рассказала о произошедшем, Фёдоров всё понял с первых слов и только неоднократно выказал недовольство по поводу того, что он предупреждал его о подобном исходе, после чего просто положил трубку. А мне не оставалось ничего, кроме как ждать.

Ни о каком сне не шло и речи, я металась по его квартире, как загнанный зверь по клетке. Начинала думать, что зря ему всё рассказала, зря нажаловалась на Кирилла, ну сказала бы, что просто заблудилась, что с того? А вдруг с ним что-то случится?

Взяла подушку с его кровати и ходила с ней в обнимку, потому что где-то на ней ещё сохранился его запах. Было чертовски страшно, что он не вернётся или с ним что-то сделают, и этого я никогда не смогу себе простить.

Уставшая, вымотанная, находящаяся на пределе стресса, я была не в силах остановиться или просто сесть, страх во мне будто перерабатывался в энергию и требовал выхода.

Через пару часов раздался звонок в дверь, и я, не веря своему счастью, побежала открывать, даже не подумав посмотреть на экран видеодомофона.

– Привет, – протянул молодой человек, тот самый, которого я не так давно видела с Климом и красивой незнакомкой.

– Привет, – едва слышно произнесла я, думая о том, насколько грубо будет прямо сейчас закрыть перед ним дверь, но мои мышцы работали быстрее мозга. Только вот парень не собирался так быстро уходить.

– Стой-стой-стой, – зажал кроссовок между дверью и дверной коробкой незваный гость, – я так понимаю, твой герой-любовник не дома.