– Не так уж много, – признался Вереск. – Так, разные картинки, впечатления… Как обрывки сна.

Дождевик понимающе кивнул.

– А Мох тогда и вовсе был мальцом. Зато я всё помню до сих пор.

– И динозавров помнишь? – спросил Мох, восторженно округлив глаза.

– Ещё бы! Среди них встречались чудесные создания. И такие забавные! Брахиозавры, например. Вы не представляете, до чего они были смешные! А вот гигантозавры… к ним лучше было не подходить. Да и трицератопсам я не доверял. Но теперь ужасно скучаю по старым добрым археоптериксам, и по мохнатым мамонтам – они жили чуть позже, – и по зубрам, и по налимам, и по гагаркам – знаете, настоящим, большим. Ах да! И по тем чудесным синим бабочкам, которые куда-то пропали. Скучаю по всем живым тварям, которых больше нет в нашем Зелёном Мире. Даже по самым маленьким.

– А помнишь, как на земле появились люди? – спросил Мох.

– Ну на первых порах почти ничего не изменилось. А если изменилось, то я не заметил. Люди говорили на языке природы, жили точно так же, как все прочие существа, и плодились не так уж быстро. Тогда они нас не заботили. Взять жуков и прочих насекомых, например: ведь на свете их буквально тучи, да что с того? Даже когда люди научились возделывать землю, мы не забеспокоились. По правде говоря, нам нравились все эти новые местечки, которые они создавали: леса, посаженные ради древесины, живые изгороди, водоёмы…

– Да, я люблю красивые, густые изгороди, – сознался Мох.

– Я тоже, – поддакнул Вереск. – А кто не любит?

– Но теперь уже понятно: когда люди научились властвовать над природой, мы перестали быть её хранителями. Люди почувствовали себя хозяевами и принялись менять всё вокруг. А нам становилось всё трудней и трудней приглядывать за растениями и животными на своих участках. Теперь мы и сами живём как вольные дети природы. Жизнь-то, в общем, неплохая, но я скучаю по тем временам, когда занимался своим делом, понимаете?

– И я скучаю, – вздохнул Вереск. – У меня был отличный участок: лимонная роща, где водились дикие кабаны. Я её охранял и старался, чтобы там хватало места всем, кому нужен дом. Вы бы видели, какие славные полосатые детёныши появлялись на свет каждую весну! А как шелестела на ветру молодая листва!

– И что стало с твоей рощей? – спросил Дождевик. Он, конечно, знал, что произошло; но иногда надо давать друзьям возможность выговориться.

– Её срубили, чтобы сделать мебель, – сказал Вереск, утирая слёзы. – И тогда мне… мне пришлось уйти.

Оба слушателя сочувственно закивали. Они тоже могли бы порассказать о любимых местах, которые сохранились только в их памяти. Мох когда-то присматривал за диким лугом, а Дождевик – за мирной, сонной заводью.

– И что? Теперь люди – хранители природы? – спросил Мох.

Дождевик задумчиво насупил брови.

– Должно быть, такова воля Пана… хоть они, кажется, этого ещё не поняли.

Дождевик немного стеснялся своей прозрачной руки, поэтому Мох и Вереск впервые в жизни вышли к садовому народцу вдвоём. Они представились новеньким – стайке весёлых длиннохвостых попугаев, которые с недавних пор зачастили в сад, – поболтали с ласточками, что гнездились по соседству, и поздоровались с мышонком по имени Усач. Целых двести поколений его предков прожили свои коротенькие жизни под половицами дома номер пятьдесят два.

У всех гостей и обитателей сада наши друзья выспрашивали зимние новости и сплетни. Дело в том, что Мох старался сочинять баллады про каждый прошедший год. Баллада – это длинная песня, в которой рассказывается какая-нибудь история. Её можно петь, а можно просто читать, как стихи (и хорошо, потому что Мох, по правде говоря, поёт ужасно). Баллада – отличный способ сохранить в памяти всё, что произошло на Ясеневой улице с прошлого кукушкина лета. Обычно такие баллады нравились зверям и птицам – если, конечно, не рассказывали публике про их собственные тёмные делишки. Например, про то, как сойка Вертушка морочила голову сразу троим женихам, или про то, как местные белки съели все яйца в гнезде синицы.

– Это просто для развлечения, – скромно объяснил Мох попугаю Карлосу. – Конечно, мне далеко до настоящих сказителей старины.

Древние легенды и саги считались величайшими святынями их народа и тысячелетиями передавались из уст в уста. Разве могли с ними сравниться рифмованные истории Мха?

Когда настало время пить чай, поднялся сильный ветер, а небо затянуло тучами.

– Ой, не нравится мне всё это, – заявил Вереск и полез вверх по стеблю нарцисса, чтобы хорошенько рассмотреть хмурый западный горизонт. Хоть он и любил иногда повалять дурака, но погоду предсказывал удивительно точно, а ещё прекрасно умел находить дорогу. – Пойдём-ка домой, посмотрим, как там Дождевик. Рука у него вроде не болит, но я всё-таки беспокоюсь.

Нарцисс медленно склонил жёлтую голову, бережно опуская человечка на землю.

– Небольшой дождик сейчас не повредит, – заметил Мох. – От него вся зелень пойдёт в рост. А в нашем саду так не хватает травы и диких цветов! Эти люди вечно их выдёргивают – один Пан знает зачем – и сажают цветы, которые не нравятся пчёлам.

И всё-таки Мху тоже хотелось поскорей вернуться домой, в полый ствол ясеня. По натуре он был молчуном и любил отдохнуть после встреч с соседями. А вот Вереск мог часами веселиться в шумной компании.

– Боюсь, что это не просто дождь, – сказал Вереск. – Кажется, будет буря!

Друзья поспешили назад, к ясеню. И хоть взрослые жильцы дома номер пятьдесят два в это самое время глядели в окно и гадали, не лучше ли поскорей снять с верёвок чистое бельё, они не заметили во дворе ничего необычного.

Дождевик тихонько сидел на полу и перебирал небольшую кучку песка. Песчинки были собраны в разные эпохи и в разных краях. Одни переливались яркими красками, другие пестрели причудливыми узорами; попадались среди них и крошечные обломки кораллов, и даже окаменелости.

– Приводишь в порядок свою коллекцию? – спросил Мох.

– Просто люблю иногда на них смотреть. Они напоминают мне про былые времена, – сказал Дождевик, бережно ссыпая песчинки в деревянную шкатулку. – Как там садовый народец? Все на месте?

– Да, живы-здоровы, – ответил Мох. – У мышей опять полно детворы. Из кокона вылупилась бабочка-лимонница, зовут Джоанной. Вот только ежа Фрума мы нигде не нашли.

Вереск принёс охапку сухого лишайника и взял несколько щепок из аккуратной поленницы у входа. С помощью двух обломков кремня он высек искру и разжёг огонь в очаге. За долгие века друзья столько раз занимались растопкой, что теперь каждый из них управлялся с очагом ловко, быстро и без малейших раздумий, словно играючи. Если часто упражняться, можно освоить любое, даже самое трудное дело. А смотреть на мастера за работой – настоящее удовольствие.

Мох, который лучше всех умел готовить, достал из буфета ковригу хлеба, медовый пирог, немножко сушёной смородины и трёх вяленых кузнечиков (по вкусу они похожи на полоски копчёного бекона, только жевать трудней). Ну как тут было удержаться и не отправить в рот «лишние» крошки пирога? Ведь Мох ужасно любил поесть. Иногда ему даже было трудно разделить еду по справедливости – особенно если никто за ним не приглядывал.

– Клянусь зубами Пана, ветер-то разгулялся, – сказал Вереск, услыхав, что где-то в вышине скрипят и стонут ветки старого ясеня. – Конечно, весной погода капризная. На то она и весна.

– И то верно, – согласился Мох. – Да и чего нам бояться? Ведь у нас такой уютный дом. А, Дождевик?

Повисла долгая пауза: их старый друг жевал особенно жилистую ножку кузнечика, держа её в невидимой руке. Казалось, кузнечик просто висит в воздухе. Наконец Дождевик проглотил мясо, отломил себе кусочек медового пирога и снова перевёл взгляд на огонь.

– Что с тобой? Ты сегодня очень тихий, – заметил Вереск. – Переживаешь из-за руки?

– Да, немножко. А ещё… что-то я вдруг подумал про нашу сельскую родню. Помните Вьюнка, Клевера, Морошку и кузена Чихотника?

– Да про них уже сотню кукушкиных лет ничего не слышно! – воскликнул Мох. – Они всё ещё живут у того ручейка в деревне? Как его там – Шальной Ручей вроде?

– Вот-вот, – сказал Дождевик. – Вьюнку просто сказочно повезло. Он до сих пор охраняет то же место, что и в былые времена, – излучину ручья, где испокон веков растут дубы.

– Райское местечко, должно быть, – мечтательно сказал Мох.

– Жаль, что до них так далеко, – вздохнул Дождевик. – Может, они разобрались бы, почему я… ну, исчезаю. Кузен Чихотник кое-что знает о целебных травах, а Вьюнок живёт на земле даже дольше, чем я. Наверное, он подсказал бы, что делать.

– А знаешь, кто ещё может что-то знать? Робин Весельчак.

– Верно-верно, Мох! Робин – самый старший и самый мудрый из всего тайного народца. Когда-то мы с ним встречались – ещё при римлянах. Но кто же знает, куда Робин подался теперь!

– Знаете что? – внезапно сказал Вереск. – Давайте отправимся в поход к Шальному Ручью! Я уж как-нибудь найду путь на окраину города, а когда окажемся на природе, попросим помощи у птиц. Дрозд и скворец правы: пора бы нам прогуляться, на мир посмотреть.

Трое друзей сидели у очага, а в саду между тем становилось всё темнее. Ветки старого ясеня жутковато стонали на ветру. Вскоре на землю упали первые тяжёлые капли дождя. Беседа у огня продолжалась и после того, как в ближайших домах друг за другом погасли окна. Иногда друзья вроде бы соглашались, что лучше остаться в обжитом, безопасном месте. Но потом Дождевик замечал, что должен расспросить кого-нибудь про свою руку. И тогда им начинало казаться, что надо обязательно, непременно выбраться в поход к Шальному Ручью и навестить тамошних родичей.

И всё-таки Мху совсем не хотелось покидать милый, уютный дом у корней ясеня и любимый сад, где жили все их друзья. Конечно же, все трое скучали по местам, которые охраняли когда-то прежде; но Мох довольно смутно помнил былые времена. Куда ближе и дороже ему была Ясеневая улица, хоть на ней теперь осталось не так уж много ясеней. Вдоль улицы стояли людские дома с небольшими двориками, в которых трое приятелей не бывали ещё ни разу. Правду говоря, Мох не представлял себе, как выглядит мир за высоким забором их сада. А неизвестное часто кажется страшней, чем есть на самом деле.

Наконец друзья устали от споров, расстелили спальные мешки, устроились поудобней и сладко уснули.

Ночь была ненастная, с внезапными порывами ветра, который подхватывал бумажные пакеты и пластиковые стаканчики, кружа их в бешеном танце посреди улицы. Большинство местных кошек пряталось по домам, а вот лисицы не испугались грозы и всю ночь занимались своими лисьими делами. Гром сердито бормотал что-то в небе, а молнии поначалу вспыхивали вдали, но вскоре засверкали совсем близко. Одна из них ударила в высотное здание на соседней улице, а другая – в шпиль местной церкви. Гром свирепо громыхнул прямо над маленьким садом.

Той ночью Мох тревожно ворочался и бормотал во сне, а один раз даже вскрикнул. Вереск безмятежно храпел, но Дождевик не спал и с удовольствием вдыхал игристый, насыщенный электричеством воздух. Услыхав крик, он встал, в темноте подсел поближе к постели Мха и тихонько забормотал рифмованные строчки, прогоняя дурные сны. Стихотворение было очень старым. Теперь никто уже не понимал, что оно значит; но когда-то, в былые времена, его сочинил Робин Весельчак, старейшина тайного народца.

Ясень, дуб и тёрн
Стоят с начала времён.
Под тисом и рябиной
Спит новый век невинный.

Ближе к рассвету дождь понемногу затих, а гром выбился из сил и устал ворчать. На заре, когда над Ясеневой улицей защебетала первая птица, небо было ясным и чистым, как будто его хорошенько вымыли к началу нового дня.