«Я говорю прозрачно и открыто…»

Я говорю прозрачно и открыто,
мне чужды дипломатии изыски:
боюсь я коллективного корыта,
давно питаюсь я из личной миски.

«Благодаря, наверно, генам чистым…»

Благодаря, наверно, генам чистым —
а гены служат качеству порукой —
я не был никогда пропагандистом,
горланом, агитатором и сукой.

«Несла убийства и контузии…»

Несла убийства и контузии
та оборвавшаяся нить
эпидемической иллюзии,
что можно мир наш изменить.

«Есть в сутках отрезок любимого времени…»

Есть в сутках отрезок любимого времени —
отменно живу я во сне:
друзья из ушедших бесплотными тенями
ночами приходят ко мне.

«Нет, в этом жанре я не пионер…»

Нет, в этом жанре я не пионер,
писали так и те, кто много выше,
однако же я первый слово «хер»
в короткое привлёк четверостишие.

«Когда вступал в законный брак…»

Когда вступал в законный брак
в давнишние года,
совсем не думал я, дурак,
что это навсегда.

«В саду сидел седой старик…»

В саду сидел седой старик,
он жить уже устал,
но животворный чик-чирик
с ветвей к нему слетал.

«Жить с веком нашим в унисон…»

Жить с веком нашим в унисон
без неприязни некой внутренней
мне помогает только сон —
ночной, дневной и даже утренний.

«Увы, я неуч неотёсанный…»

Увы, я неуч неотёсанный,
мне умный спор не по плечу,
и перед вечными вопросами
о стену лбом я не стучу.

«Совсем не помнил я открытие…»

Совсем не помнил я открытие,
давно созревшее в уме:
что не люблю я общежитие,
мне остро вспомнилось в тюрьме.

«Я веское имею основание…»

Я веское имею основание
надеяться, что жил, не множа зло,
и тихое моё существование
кому-то даже радость принесло.

«Любил я Олю, Дусю, Зину…»

Любил я Олю, Дусю, Зину,
и с Ниной баловался всласть:
я не хотел в одну корзину
все яйца класть.

«Судьбы моей густой материал…»

Судьбы моей густой материал
слепился в результате хорошо:
я много в этой жизни потерял,
однако же не меньше и нашёл.

«Увы, всему положен финиш…»

Увы, всему положен финиш,
и молча принял я, не плача,
что ничего уже не вынешь,
когда наметилась удача.

«Весьма простая держит нить…»

Весьма простая держит нить
всех тех, кто с нами хороводится:
нельзя еврея полюбить,
но уважать его – приходится.

«Мы уходим, как листья осенние…»

Мы уходим, как листья осенние
опадают на землю послушливо,
только вера, что есть воскресение,
облегчает нам боль малодушия.

«За все земные злодеяния…»

За все земные злодеяния,
хотя порой они ужасны —
увы, не будет воздаяния,
и все мечтания напрасны.

«Мир переполнен злом и подлостью…»

Мир переполнен злом и подлостью,
враньё течёт со всех сторон;
я только в том уверен полностью,
что доживу до похорон.

«Увы, увы, но счастье власти…»

Увы, увы, но счастье власти —
такая хворость бесподобная,
что в мире нету жарче страсти,
чем жажда власти низкопробная.

«Мне часто кажется, что хватит…»

Мне часто кажется, что хватит
стихи высиживать, как курица,
но рифма – кстати и некстати
опять мешает образумиться.

«Если баба достаточно женственна…»

Если баба достаточно женственна,
и к тому же уживчивый нрав,
то и ругань у бабы божественна,
а мужик виноват и неправ.

«Ушли великие поэты…»

Ушли великие поэты,
где к Богу ближе,
однако я их силуэты
всё время вижу.

«Ветры времени сдувают нас, как пыль…»

Ветры времени сдувают нас, как пыль,
унося её в пространства запредельные,
остаются как сомнительная быль
наши образы, скупые и поддельные.

«Меня обманывали часто…»

Меня обманывали часто.
Жулью простительны грехи,
поскольку есть такая каста —
не дураки, но лопухи.

«Теперь я мало озабочен…»

Теперь я мало озабочен —
и мне признать не стыдно это, —
что время в мире близко к ночи,
и нету признаков рассвета.

«Желание писать несу, как гирю…»

Желание писать несу, как гирю,
по счастью, есть коллеги по перу:
то мысли украду, то рифму стырю,
то строчку целиком легко сопру.

«По жизни я вполне ещё бреду…»

По жизни я вполне ещё бреду,
держа свою зажжённую свечу;
стишки я сочиняю на ходу,
поэтому всё время бормочу.

«Я не был ни учёный, ни герой…»

Я не был ни учёный, ни герой,
и не хрипел устало и натруженно,
свой бутерброд, намазанный икрой,
я утром ем нисколько не заслуженно.

«О старости не зря с тоской вздыхают…»

О старости не зря с тоской вздыхают:
не лёгок путь последний до погоста,
и все земные связи усыхают,
а жить с самим собой совсем не просто.

«Не тоскую я о юной поре…»

Не тоскую я о юной поре,
день сегодняшний ловлю я с поличным;
время подлое стоит на дворе.
А когда оно бывало приличным?

«Мотался я туда-сюда…»

Мотался я туда-сюда,
стихи сажал на длинной грядке…
Теперь седая борода
и сил ничтожные остатки.

«Мне хорошо на склоне дней…»

Мне хорошо на склоне дней,
вся жизнь – уже вчера;
мне от судьбы – спасибо ей —
не нужно ни хера.

«Среди повседневных некрупных забот…»

Среди повседневных некрупных забот
вертеться доводится мне,
и что человечество рядом живёт,
я помню уже не вполне.

«Легко писать печально и уныло…»

Легко писать печально и уныло
про то, что мир жесток и бестолков,
про то, что непременно ждёт могила,
особенно – лихих весельчаков.

«Я ни за что людей не порицаю…»

Я ни за что людей не порицаю,
чужие души – дикий тёмный лес,
я многое на свете отрицаю,
но ко всему питаю интерес.

«Долгое немое созерцание…»

Долгое немое созерцание —
вещи, человечества, события,
в нас родит ответное мерцание —
мысли, откровения, наития.

«Как будто это некое предательство…»

Как будто это некое предательство,
однако же бывает, что друзья
в такие попадают обстоятельства,
что им уже никак помочь нельзя.

«Стишки то завывал я, то гундосил…»

Стишки то завывал я, то гундосил,
они то завихрялись, то парили,
и зрители, в душе которых осень,
меня потом весьма благодарили.

«Струится время беспросветное…»

Струится время беспросветное,
и возникают мысли пошлые,
какое будущее светлое
нам улыбалось в годы прошлые.

«Когда кончается гипноз…»

Когда кончается гипноз —
порою только через годы —
больнее колется мороз
и ощутимее невзгоды.

«Всё время хочется прилечь…»

Всё время хочется прилечь.
Когда-то был ведь непоседа.
А заведёшь о чём-то речь,
и вдруг забыл, о чём беседа.

«В настроение придя философское…»

В настроение придя философское,
сразу вижу я предел разумению;
всё во мне теперь уже стариковское —
даже мысли о себе, к сожалению.

«Я наслаждаюсь – нет иного слова…»

Я наслаждаюсь – нет иного слова,
и я молчу – ни звука вопреки,
когда при мне серьёзно и сурово
дискуссию заводят мудаки.

«От жизни нет у нас охраны…»

От жизни нет у нас охраны,
да хоть и были бы врачи мы,
но время нам наносит раны,
которые неизлечимы.

«Горькое чувство меня прихватило…»

Горькое чувство меня прихватило —
грустно, что всё понапрасну,
только на небе не гаснут светила,
а на земле они гаснут.

«Мне нравилась черта моя…»

Мне нравилась черта моя:
ценя забаву предприятия,
про то любил поспорить я,
о чём был вовсе без понятия.

«Душе отрадно постоянство…»

Душе отрадно постоянство,
с которым исподволь маня,
зовёт нас ближе к ночи пьянство,
смывающее боли дня.

«Как хорошо, что время тянется…»

Как хорошо, что время тянется,
что длится гнусная эпоха,
как хорошо, что я не пьяница,
а просто старый выпивоха.

«Под вечер за щедрость Всевышнего…»

Под вечер за щедрость Всевышнего,
хотя ни о чём не прошу,
я выпью чего-нибудь лишнего,
а нужным потом закушу.

«А был бы талант, я писал бы романы…»

А был бы талант, я писал бы романы,
лихие творя пируэты,
но я, озарённый, как все графоманы,
нахально подался в поэты.

«Явился факт – печальный и обыденный…»

Явился факт – печальный и обыденный,
не стоит обижаться на природу,
но мельче стал колодец тот невидимый,
откуда черпал я живую воду.

«Не знаю ничего я многотрудней…»

Не знаю ничего я многотрудней,
чем точно ритуалы соблюдать:
я равно пью на праздники и в будни,
и ровная мне льётся благодать.

«Заметно увеличилось число…»

Заметно увеличилось число
умельцев, кто достоинство храня,
освоили лихое ремесло
крутого оголтелого вранья.

«Вечерних кинофильмов завсегдатаем…»

Вечерних кинофильмов завсегдатаем
являясь ежедневно и давно,
не пользуюсь я праздничными датами
и виски пью под каждое кино.

«Ещё не раз дадут мерзавцу премию…»

Ещё не раз дадут мерзавцу премию,
ещё не раз повеет благодать;
безумия большую эпидемию
мы тоже ещё можем ожидать.

«Когда пришла любовная пора…»

Когда пришла любовная пора,
то можно трактовать её по-разному,
любовь – это высокая игра,
лишающая нас остатков разума.